Элена стояла за кружева.

— Нижнее белье должно быть с кружевами.

— А надолго ли их хватит? Они рвутся при первой же стирке!

У Сперанцы глаза разбегались от множества вещей, которые ей хотелось бы купить, но она умела не поддаваться соблазнам. Однажды она увидела на рынке маленького ослика и внезапно вспомнила о Сером, спутнике ее детства. Бабушка столько раз рассказывала ей, как Цван купил этого ослика вопреки всякому здравому смыслу, просто потому, что иногда человеку нужно удовлетворить свою прихоть.

В тот день Сперанца купила муслиновые занавески, цветочную вазочку голубого стекла и пестренькую скатерку.

— А стол ты обмерила? — спросила Ирма.

— Ой, господи, я совсем забыла, что у меня и стола-то нет… — пробормотала Сперанца, сразу пожалев о покупке.

— Тем лучше! — изрекла Элена. — Вы сделаете себе стол по скатерке.

Иногда они встречали Отелло.

— Эй, всадники!

— Он просто помешанный! — смеялась Джулия.

— Ну, как ваше кропило, Отелло? — Все уже знали историю с флягой, и Отелло больше не запирался.

— Да так… Дон Терцо потерял кропило, ангел его нашел, а Отелло отвечай…

— Отелло, в ближайшую пасху вам придется прогуляться на болото. Сперанца выходит замуж и будет жить там в хибарке Мори…

— А накормят хорошо?

— Отлично, Отелло, отлично… Представьте себе, там есть кукушки, и они каждое утро кладут яйца на крышу дома. Вот несколько крашеных вам и поднесут;.. До свиданья, Отелло!

— Прощайте, чума вас возьми…

Где бы девушки ни проходили, им все улыбались.

Уборка кончилась, и все золото долины растащили по гумнам.

По спаленным солнцем и опустошенным полям сковали проворные сухонькие старушки, собирая в мешки забытые колосья. Даже Мингу инстинктивно потянуло на жнивье.

Между тем в долину въезжали гигантские паровые молотилки, возвещая о себе оглушительными свистками, напоминающими свистки локомотивов. За ними с гумна на гумно переходили трудившиеся без отдыха партии рабочих. Молотилки работали день и ночь с коротким перерывом на обед, перекликаясь свистками по всей долина

Сперанца уже много дней не виделась с Таго.

Девушки работали на обмолоте, еле успевая подставлять мешки. Они потеряли всякую охоту к болтовне. Взрослые посмеивались над ними, спрашивая, куда девался их задор, но они даже не отвечали.

К концу дня они были без сил.

Поздно вечером, уже при лунном свете, после смены, с ног до головы в мякинной пыли, от которой невыносимо зудела кожа и першило в горле, они устало направлялись к реке, спускались на белевшие возле берега камни и, отыскав место поглубже, погружались в воду.

Только освежившись немного, они начинали разговаривать.

— Вы видели, какой у меня нос? — спрашивала Элена.

Нос у нее облупился, несмотря на все предосторожности, принятые, чтобы уберечь его от солнца, и она была этим очень огорчена.

Лучше бы и у меня нос облупился, чем так все кости болели, — сказала Сперанца.

В том-то и беда, что у меня и кости болят и нос облупился.

Покупавшись еще, они нехотя выходили из воды и, переодевшись в чистое платье, которое захватывали на работу, шли домой. По дороге они не раз присаживались отдохнуть и когда, наконец, добирались до дому, на сон им оставались считанные часы.

— И это жизнь? — возмущалась Элена.

— Спокойной ночи, — коротко отрезали подруги.

Сперанца вспоминала о Таго. Но только на минуту. На большее ее не хватало. Едва добравшись до постели, она засыпала.

Таго работал на осушке болота и не позволял себе ходить в Красный дом, зная, что Сперанца для свидания с ним урывала бы время от сна, а ей и без того оставалось отдыхать всего несколько часов до рассвета. Думая о Сперанце, Таго улыбался. Ему все не удавалось определить свои собственные чувства.

Он испытывал к ней глубокую и сильную привязанность. Однако, когда Сперанцы не было рядом или когда они встречались на людях, он был склонен смотреть на нее, как на девочку, и спрашивал себя, не безумие ли этот брак.

Но едва Сперанца оставалась с ним наедине, ее покидали скованность, робость и смущение, нападавшие на нее в присутствии посторонних, Таго чувствовал, что она женщина, — вполне и во всем. И часто он испытывал от этого непонятную ревность. — Ну, да ладно, — думал он тогда, — сентябрь не за горами.

Его радовала мысль, что зимой полевые работы кончаются и Сперанца на долгие месяцы останется с ним вдвоем в затерянной посреди болота хибарке.

Молотьба кончилась праздником.

Самое просторное гумно подмели, и от навеса к навесу, от тополя к тополю протянули веревки, чтобы подвесить на них бумажные фонарики и разноцветные гирлянды. В качестве музыкантов на гулянье были приглашены двое слепых, игравших на фисгармонии.

Девушки были в восторге.

— Кому это охота танцевать? — с деланным пренебрежением спрашивала Элена. Но она же первая напудрила нос и надела свое лучшее платье. Джулия на паях с Ирмой приобрели баночку с каким-то таинственным приторно пахнущим кремом и до того густо смазали им свои волосы, что сами задыхались от его нестерпимого аромата.

Сперанца надела легкую белую блузку. Юбка была старая, новой купить не удалось. Все четверо обули башмаки, хотя танцевать собирались босиком.

Было известно, что на праздник приедут руководители профсоюза и что кто-то из них даже скажет речь.

Сперанце все было интересно. Она еще не очень хорошо разбиралась в происходящем, но ею руководил верный инстинкт и ранний опыт. И потом, говорила она себе, ей многое объяснит Таго. А пока ей достаточно было видеть, что в кооперативе ее труд оплачивается — частично деньгами, частично долей урожая. Кусок хлеба был обеспечен. Больше не приходилось дрожать над каждым килограммом муки и ночи напролет высчитывать, удастся ли дотянуть до новой…

В этот вечер ей не терпелось послушать обещанную речь. Она вспоминала о своей встрече с человеком, который руководил ими в самом начале, и ей хотелось его снова увидеть. Правда, она встретилась с ним еще раз на похоронах дедушки Цвана и Джузеппе, но была тогда в таком состоянии, что не могла ни разглядывать, ни слушать его.

Наконец девушки были готовы.

Перед тем как идти на гулянье, Сперанца вымыла голову, и теперь у нее не держалась прическа. Поэтому она туго повязалась платком, чтобы волосы улеглись дорогой. Этот платок — белый с желтыми цветами — она нашла в сундуке матери. Повязывая им голову, она даже не подозревала, что когда-то была завернута в него сама, вся целиком, едва появилась на свет, когда мать ее умирала.

Все четверо, веселые и возбужденные, шли по дамбе.

По всем дорогам народ стекался в Бручату, выбранную для гулянья потому, что там было самое большое гумно, находившееся притом почти на равном расстоянии от остальных поселков.

Надален целый день свозил туда соломенные стулья, собранные изо всех домов долины, большие, оплетенные бутыли вина и бутылочки с шипучкой («для сосунков», как он говорил), закупоренные стеклянными пробками.

Придя на гумно, девушки сразу загляделись на разноцветные фонарики. Потом они двинулись дальше, через толпу женщин, занятых приготовлениями к празднику. На краю гумна стояло много столов, сдвинутых вместе, а на них ряды буссилани, приготовленных опытными хозяйками. Тут была и Тина, деловито вынимавшая из корзин посуду и провизию, покрикивая на державшихся кучками пареньков, чтобы они поскорее расставляли стулья.

— Смотри, какое платье! — шепнула Ирма. — Прямо как шелковое!

Сперанца помрачнела. Она никак не могла поговорить с Таго о Тине. Один-единственный раз она попробовала было о ней заикнуться, но Таго мигом вскипел.

— Я хочу, чтобы мне верили. Ты должна верить мне, а не тому, что болтают люди. Тина умеет себя вести, и у нее ума больше, чем у вас всех взятых вместе. Она славная девушка, и я не могу позволить, чтобы о ней сплетничали — по крайней мере, при мне.