— Да он перед тобой… — засмеялся Надален, — потому что ведь это я тебя видел! Но я про это никому не сказал.
Они доехали до изгиба дамбы. Девушки примолкли: Сперанца от стыда, остальные из сочувствия к подруге, понимая, как должно было уязвить ее, такую гордую, это разоблачение.
— Ну, слазьте, дочки, подъезжаем к дому.
Девушки приготовились слезать с воза как раз в ту минуту, когда на дамбе появилась Эмилия.
— Так и есть… Теперь вам незачем слезать. Все равно она вас заметила. Боже упаси, если она увидит, что я вас здесь ссаживаю: кто знает, что ей взбредет в голову.
— Нет, нет, вы сказали, чтобы мы слезали, мы и слезаем.
Девушки со смехом разобрали серпы и соскочили на землю.
Эмилия неподвижно, точно окаменев, стояла на дамбе и молча смотрела на них.
Сперанца готова была расплакаться. Надален не должен был так поступать с ней. Если ему хотелось, чтобы она знала, что он ее видел, он мог ей это сказать с глазу на глаз.
Она повернулась к Надалену, который тоже слез на землю и теперь стоял перед волами, и с лукавым огоньком в глазах, и без того блестящих от выступивших слез, быстро подошла к нему, обвила ему шею рукой и поцеловала его.
— Вот это была месть!
Надален просто остолбенел, а девушки так и прыснули, закрыв лицо руками.
— Иисусе! Неужели у него теперь хватит смелости подойти к Эмилии?
Все четверо прошли мимо нее как ни в чем не бывало.
— Добрый вечер, Эмилия! Как вы себя чувствуете?
— Мерзавки, — пробормотала женщина, но можно было подумать, что это не она сказала: ни один мускул не дрогнул у нее на лице.
Немного погодя девушки умывались на гумне под навесом.
— Это правда, Сперанца?
— Да…
— Зачем ты это сделала? У тебя ухажеров будет хоть пруд пруди, если захочешь! Что ты на нем помешалась?
— Не знаю… Я всегда только о нем и думала, сколько себя помню…
— Хоть бы был красивый! А у него лицо всегда такое сердитое, хмурое, как будто ему весь свет не мил…
— Ну и пусть. Он мне нравится, вот и все.
— Ну, а что он тебе сказал, когда ты пошла за ними?
— Что если он еще раз меня там увидит, то выпорет.
— Скотина!
Надален между тем переваривал свои неприятности. Эмилия заперлась в комнате, а он сидел на пороге дома и ел, макая хлеб в чашку с вином. С ума сойти, да и только! Ему было шестьдесят лет, а Сперанце — шестнадцать. Только Эмилии могло такое втемяшиться!
Когда Красный Дом отремонтировали и пристроили к нему флигель, Надален попросил разрешения перебраться туда в надежде, что, имея соседками Мингу и девочку, Эмилия наконец успокоится. Но не тут-то было: в Красный Дом перебрались и другие семьи, чтобы быть поближе к землям кооператива, и Эмилия опять начала изводить его мрачным молчанием, дуться, устраивать ему сцены.
Куда же было податься несчастному человеку?
Разве что в самую глубь болота, где еще не начинались работы по осушению, — обживать трясину?
Стемнело. На гумне показалась Минга.
«Вот тоже птица! — подумал Надален. — Ей за восемьдесят, а она все ходит, с утра до вечера, изо дня в день, что твой поезд!»
Фартук у Минги был подоткнут за пояс и оттопыривался, как мешок, чем-то набитый до отказа.
— Эй, Минга, что это у вас в фартуке?
Старуха подошла и дала пощупать свою добычу. Хворостинки, сучки, пустые птичьи гнезда, улитки…
— Ай да Минга! Всегда она на ногах…
Довольная Минга, посмеиваясь, засеменила к чулану.
Из дома между тем послышался голос, звучавший, как команда.
— Надален!..
Ну вот… теперь она скажет, что я милуюсь с Мингой…
Из-под навеса, где умывались девушки, раздался взрыв смеха и наверху захлопнулось окно.
— Обживать болото… — пробормотал Надален, поднимаясь. — Только и остается уйти от людей подальше и обживать болото…
И вошел в дом.
Глава двадцать восьмая
Немного погодя девушки сидели на дамбе перед домом при бледном свете луны и болтали вполголоса, поверяя друг другу сердечные тайны.
Вдалеке, как горящий глаз, смотрело в темноту освещенное окно какого-то дома.
В доме Тины тоже горел свет…
Быть может, у нее сидел Таго…
— Пойдем посмотрим?
— Ну и что, если он там? Сперанца будет страдать, вот и все!
— Она и так страдает… Пойдем?
Сперанца ничего не говорила, но уже поднялась.
— Он сказал, что выпорет меня, если еще раз там увидит. Но не может же он запретить мне погулять вечером…
Замирая от волнения, девушки пошли по дамбе.
— Ну что в ней такого, в Тине, что все за ней бегают?
— Ведь не то чтобы красавица, даже не очень молода…
— Зато умеет улыбнуться, полюбезничать…
— А ты вот, Сперанца, наоборот, всегда серьезная при Таго. Смотришь на него и рта не раскрываешь.
Старшей из девушек было семнадцать лет, самой младшей — четырнадцать, и именно последняя изрекла сентенцию:
— Мужчины любят, чтобы им говорили комплименты.
Девушки прошли еще немного в тишине, потом одна из них, уже позабыв о намеченной разведке, громко предложила:
— Девочки, не спеть ли нам серенаду Надалену?
— Потом. Сейчас надо тихо идти.
Они спустились с дамбы и направились по дороге, которая вела к дому.
Залаяла собака.
— Если там люди, что мы скажем?
— Что кого-нибудь ищем… Только кого?
— Мингу…
— Правильно, Мингу.
Теперь все четверо без колебаний шли к дому.
Собака лаяла все пуще, и уже послышались голоса людей, унимавших ее.
— Тубо, Верный!
Девушки застали соседей на лавочках возле дома. При свете луны нельзя было с первого взгляда различить всех, но Сперанца сразу узнала Таго, сидевшего рядом с Тиной.
— Добрый вечер!
— Добрый вечер! Скажите, вы случайно не видели сегодня Мингу?
— Мингу?
Все встали.
В долине все хорошо относились к старухе и искренне жалели ее, испытавшую столько горя.
— Мингу? Я ее видела, но рано утром.
— В полдень, когда я шел с работы, она сидела под молодым тополем.
— Она еще не вернулась!
— Возможно, вернется попозже. Не раз так бывало.
Но все были встревожены, и уже зашел разговор о том, чтобы отправиться на поиски.
Девушки вдруг смутились.
— Не беспокойтесь. Она сама вернется…
Но мужчины уже встали, собираясь идти на поиски.
Таго еще ничего не говорил. Он подошел к Сперанце и посмотрел ей в глаза.
— Ты что об этом думаешь, Спере?
— Я… Не знаю…
Теперь ей хотелось плакать. Их ложь могла иметь последствия, и ее им не простили бы так легко.
Таго сжал ее руку.
— Ты в самом деле беспокоишься, Спере?
Это было уже слишком, и девушка действительно расплакалась.
— Вы оставайтесь здесь, — сказал Таго. — Все равно, Спере, сейчас мало толку искать… Разве что-нибудь увидишь в камышах? Лучше я пойду порасспрошу у людей, кто ее видел и в котором часу. Но может, она еще бродит…
— Вот увидишь, она вернется, Сперанца, — сказала вдруг ласково Тина. — Это ведь не в первый раз с Мингой. Помню, прошлой зимой в непогоду она и вовсе среди ночи приходила…
Для Сперанцы это было верхом унижения.
Теперь еще и Тина взялась ее ободрять.
Было решено, что мужчины останутся ждать известий, кроме самого старого, который пошел в соседние дома узнать, не видел ли кто-нибудь старуху под вечер. Он был другом Цвана и не хотел идти спать, пока не удостоверится, что с Мингой ничего не случилось.
Таго и девушки направились к Красному Дому.
У Таго был велосипед, и он вел его за руль.
Никто не разговаривал, но вдруг, когда они уже подходили к дамбе, одна из девушек за спиною Таго тихонько засмеялась. Таго обернулся.
— Что тут смешного?
— У нее не все дома… — сказала самая младшая. Но тут же сама рассмеялась, и тогда один за другим послышались приглушенные смешки девушек, всячески старавшихся найти им какое-нибудь оправдание.
— Это она меня рассмешила… Дура!