— Я только что подходил, и ничего не было…

— Тсс… — прошептал Джузеппе,

Тихонько, чтобы не колыхнуть камыши, он лег на землю, почти касаясь лицом воды. Через секунду рядом с ним в той же позе лежал Цван.

К ним действительно приближалась барка с вооруженными людьми в военной форме.

— Откуда они взялись?

Джузеппе не ответил.

— Неужто из-за стачки приехали?

— Нет, комаров ловить… Не понимаешь, что ли?

— Нет, не понимаю, — признался Цван.

— Сперанца правильно сказала: приехали штрейкбрехеры, а эти им путь расчищают, чтобы их не остановили и не заставили воротиться несолоно хлебавши.

— И что же будет, если они пройдут?

— Ну и пройдут, пройдут, большое дело! Штрейкбрехеры они и есть штрейкбрехеры… Не люди, а так… — он щелкнул пальцами в знак насмешки. — Беда только, — прибавил он, — если эти хотят нагрянуть в долину, а наши про то не знают. Тогда плохо дело, потому что у них оружие.

Цван молчал, взволнованный словами Джузеппе. Он видел за свою жизнь немало забастовок, но всегда лишь в качестве стороннего наблюдателя. Принадлежа к категории «диких», он никогда не работал по контрактам, и ему незачем было добиваться, чтобы хозяева их соблюдали… Разве это касалось его?

Но теперь дело принимало другой оборот. На этот раз в забастовке участвовала молодежь, и молодежь собиралась остановить штрейкбрехеров, убедить их отступиться… Но тут были карабинеры… А с карабинерами шутки плохи!

— Черт возьми! Ведь там же Сперанца… — шепнул он Джузеппе.

— Да и Таго со своей бригадой подходит слева…

— Он-то и впутал девчонку в это дело, — со злостью пробормотал Цван.

— Он тут ни при чем… Она сама берёт с него пример; Что он делает, то и она. Ты разве не знаешь, Цван, что твоя внучка влюблена в Таго? — сказал Джузеппе и усмехнулся, довольный изумлением Цвана. — Хотелось бы мне увидеть, чем это кончится. Дожить бы только…

Цван от волнения не находил себе места.

— Да не возись ты… Камыш шевелишь…

— Джузеппе, говори ясно, а то я в этой заварухе что-то уже ничего не понимаю. Ведь у наших ребят и вообще у здешних людей даже и оружия нет… Так зачем же эти-то так снарядились?

— Сколько лет тебе, Цван?

— Семьдесят два.

— Ты их плохо потратил…

— Ладно, не твое дело… Я их прожил все до одного, и никто их у меня не отнимет. Это уж факт.

— Не серчай, брат, не порть себе кровь…

Шум приближавшейся барки вдруг смолк. Высунувшись из осоки, старики увидели, что она повернулась и пошла назад…

— Испугались… — шепнул Цван победоносным тоном.

— Да… лягушек. Это они разведку делали. Увидели, что путь свободен, и сейчас вернутся со всеми остальными…

— С кем это?

— С штрейкбрехерами…

Цван сплюнул.

— Но ты ведь не против забастовки?

— А ты?

— Я? Мне смешно, когда этак действуют. Я так и сказал Таго. По мне, или браться за дело, или нет; и если уж браться, то не останавливаться на полпути. Воевать так воевать! По-настоящему. Бить и быть битым, если придется, но готовиться снова ударить…

— Не знаю… Плевать мне на забастовку, но тут по одну сторону ребята, а по другую — эти, с винтовками…

— Вот видишь, выходит, я прав.

Тихо, почти умоляющим голосом Цван спросил:

— Джузеппе, что же делать?

— Об этом я и думаю…

— Давай слетаем предупредить ребят… Я в эту сторону, ты — в ту…

— На чем? Дощаник-то взяла Сперанца…

— Что же, по-твоему, отсюда теперь и не выберешься? Но ведь есть и другая дорога.

— Да, посуху, сперва назад, а потом в обход через полпровинции… Ты же сам знаешь…

— Выходит, мы должны сидеть здесь сложа руки и смотреть, как они пробираются в долину?

— Можешь вывесить белый флаг на крыше и звать на помощь, если хочешь, — усмехнулся Джузеппе.

— Но надо же что-нибудь делать…

— Да, остановить их.

— Кто же их остановит? Мы?

— Мы.

Джузеппе выпрямился и хлопнул Цвана по плечу.

— Мы самые, брат, — и глаза у него заблестели от возбуждения.

Странное волнение охватило Цвана. Он встал во весь рост, воскликнув:

— Идет, Джузеппе! Остановим!

Но тут же смущенно спросил:

— А как?

Джузеппе показал рукой на толстые стволы тополей, сваленные возле хибарки.

— Осилим?

— Пустое дело…

Операция была действительно несложной. Джузеппе схватил ствол за один конец, Цван — за другой.

— Взяли… Подымай!

Сгибаясь и пошатываясь под тяжестью ноши, они двинулись к болоту и сбросили тополь на берегу затона. Потом Джузеппе, как был, в одежде, вошел в воду, плюнул на руки и, опять ухватившись за конец ствола, потянул его к себе.

Цван, стоя на коленях, подталкивал его с берега.

Джузеппе шаг за шагом подвигался вперед, и только возле противоположного берега, обессилев, чуть было не выпустил ствол, но Цван уже успел войти в воду и поддержал его.

— Подымай!

Дело было сделано. Дерево теперь, как мост, протянулось над водой, опираясь на оба берега затона. Барка не могла пройти под ним и тем более перескочить через него.

Цван был удовлетворен.

— Полюбуйтесь-ка, что за работа! Мори всегда были люди мозговитые. Вещь вроде простая, а не всякий до нее додумается! Иной раз говорят: школа, образование, учение… Все это ерунда! Мозги — вот что нужно. Он и Джузеппе даже подписаться не умели, ставили крест, да и то с трудом — иной раз не крест получался, а какая-то загогулина, — и все-таки не кто другой, как они остановили карабинеров!

Джузеппе пристально оглядел заводь и вышел на берег.

— Малость задержатся…

Цван нахмурился.

— Ты, значит, думаешь, что они все равно проедут?

— Как мы положили этот тополь, так они могут его убрать.

— Тогда на кой он?

— Я же тебе сказал: чтобы они потеряли время. Они снимут ботинки, потому что у них-то ведь есть ботинки, засучат штаны, слезут с барки и сбросят ствол в воду. Плюх, и готово.

Джузеппе оперся плечом о плечо Цвана, и оба уставились на дерево, повисшее над стоячей водой.

— Я ему говорил… — начал опять Джузеппе. — Драться так драться, беритесь за ружья и стреляйте. Тут уж кто кого… Куда там, боже сохрани! Нужно, мол, разъяснять, повышать сознательность… Я говорю: «Они-то ведь в вас будут стрелять!» — он, Таго, твердит, что не надо поддаваться на «провокацию». Он это называет провокацией! Видали?.. А я это называю пулями… И я тоже знаю, что не надо им поддаваться. Но они у тебя не спросят позволения пробить тебе лоб…

Цван все смотрел на ствол тополя и на лягушку, которая вспрыгнула на него.

Он думал о Сперанце, тонкой, как тростинка, юной, как росток, только что пробившийся на свет, полной веры в будущее.

Ему казалось, будто он видит ее, как видел незадолго перед тем, когда, не сгибаясь, с высоко поднятой головой, она стояла в отплывающей лодке.

Нет, он не мог позволить, чтобы девочка попала в беду.

— Джузеппе, мы не должны их пропустить.

— И я так думаю. Рука у тебя твердая? Когда-то ты хорошо стрелял…

— Не стану хвалиться, но я и теперь не оплошаю…

— Тогда, брат, мы опять поохотимся. На этот раз будет знатная охота. Такой у нас за всю жизнь не было.

— Аминь, — без тени шутливости, убежденно сказал Цван.

Они вошли в хибарку, сняли двустволки со стены и оба одновременно заглянули в дула.

— Возьмем крупную дробь, — сказал Джузеппе, — и будем целиться в голову. Верно, головы у них крепкие и их не так-то легко продырявить, но с нас хватит и того, что эти молодчики попрыгают в воду.

Они вернулись к камышам и опять легли на землю, приложившись к двустволкам.

Время шло, но ничто не нарушало тишины болота.

Всходило солнце. Лягушка попрежнему неподвижно сидела на стволе тополя.

— А не могут они проплыть с другой стороны?

— Там есть один проток под липами, но его мало кто знает даже в долине. Пожалуй, только мы, Мори, и знаем. А эти и вовсе чужаки… Мы туда ходили, когда были ребятишками, помнишь?