Они вышли, а Сиверка, поводя мордой кверху-вбок, правым копытом бил в нетерпении по снегу.

— Ну-ну, — потрепала его по заиндевевшей шее Марья Трофимовна, — сейчас, сейчас…

Людмила подхватила Маринку на руки, раскружилась с ней и все спрашивала:

— Ну, что с тобой сделать? Выбросить тебя? Бросить в снег? Извалять? Отвечай, отвечай!..

А Маринка, смеясь до изнеможения, покрикивала: не надо, мама, не надо в снег, ой, боюсь, бабушка, бабушка…

Марья Трофимовна, потряхивая бородой, улыбаясь в усы, подтягивала подпругу, говорила:

— А я тут ни при чем, при чем тут я? Я никакая не бабушка. Я Дед Мороз…

— Дед Мороз! Дед Мороз! — кричала Маринка. — Спаси меня, спаси, ой, ой, мамочка, ну мамочка, ой, о-ой…

— Я тоже не мама, я не мама, не мама, — смеялась Людмила.

— Ну тогда Снегурочка, Снегурочка, ну пожалуйста, ой, Снегурочка, пожалуйста, не валяй меня, я больше не буду, я хорошая, ой…

— А зачем на базаре кусалась? Попалась, зачем на базаре кусалась?

— Я не кусалась, я маленькая девочка, ой, не кусалась…

После баловства они, когда повалились наконец в сани, были в полном изнеможении; Марья Трофимовна накрутила на руку вожжи, поиграла свободным концом, раскрутив его по окружности, и, прикрикнув: «А ну пошли, милые! Пошли-и…» — подхлестнула Сиверку по серебристо лоснящемуся крупу, — двойка рванула с места, как полетела, Сиверка клонил голову книзу, покусывая удила и сердито похрапывая, — с каждым храпом из ноздрей его дымился белый туман; Милка, или Мируля, как ее ласково называла Марья Трофимовна, была идеальной напарницей Сиверки: природным спокойствием она обуздывала горячего и нетерпеливого Сиверку, и это была красивая пара.

Двойка вынесла сани на центральную площадь. Посередине площади возвышалась метров в сорок новогодняя елка, вся в огнях, в сверкании и в свечении. Хорошо еще было то, что елка медленно вращалась, усиливая игру света, цвета и блеска. А вокруг елки и по всему городку, окружающему елку, ходили, бегали, прыгали, веселились, играли, баловались ребятишки, и оттого, что все были одеты кто во что горазд, впечатление радости, цвета, сверкания усиливалось. Елка была окружена настоящим ледяным царством в несколько радиусов; прямо под елкой в шахматно выложенном из ледяных кубиков кругу сидели звери — от безобидных, с поджатыми передними лапками зайцев до зубастых волков и медведей, а дальше — ледяное ограждение уже большего радиуса, во всю площадь, и уж тут, в этом царстве, и горки с навесами в виде теремов, избушек на курьих ножках, и огромный Дед Мороз, как бы широко шагающий навстречу Новому году, а напротив — Снегурочка, с румяно-окрашенными щеками, с длинными сверкающе-серебристыми ресницами, в ниспадающем ледяном платье-шубе, широким жестом руки показывающая Деду Морозу новогоднее царство, и тут же сюжетные картинки из русских сказок: богатырь на коне с чуть приспущенным копьем перед Головой в шлеме, в диком вое задравший морду вверх волк с примерзшим к проруби хвостом, и терем-теремок с его многочисленными обитателями, и беспечно-глупые ребятушки-козлятушки-отоприте-ка-отворите-ка, и «вороне бог послал кусочек сыра»… — все это такая сказочность, праздничность, что когда они выехали на площадь, то к сказкам словно добавился еще один сюжет…

К ним сразу со всех сторон бросились ребятишки, кто как мог, хватаясь за сани, некоторые храбро падали грудью на розвальни, бороздя ногами снег. Марья Трофимовна, подхлестнув Сиверку, а потом Мирулю, кричала ребятишкам:

— А ну давай, кто смелые! Эх и прокачу сейчас! А ну давай!

— Дед Мороз!.. ро-о-оз!.. — кричала ребятня, разлетаясь от саней в разные стороны — кто кувырком на дорогу, кто со всего размаха в сугробы.

Маринке хоть и весело было, но страшно, она прижималась к Людмиле.

— Мама, ой, ой, ой… Смотри, рукавичка! — Она подняла с соломы рукавичку, которую сорвало с руки какого-то пацана…

Несколько ребятишек сумели все-таки зацепиться за сани, подтянулись на руках и, настороженно, но и простодушно поглядывая на хозяев, уселись рядом с Людой и Маринкой.

— И нас, и нас! — кричали вдогонку остальные и бежали за санями. — Мы тоже! Ура-а!..

А когда сани понеслись дальше, уже за площадь, прочь от елки, веселого гомона, ребятишки на ходу по-спрыгивали, и был слышен их смех и хвастливые возгласы: «А я! А ты!.. Нет, я! Эх, ты! Вот я! Ух, да!..»

Сиверка с Мирулей побежали легкой рысцой, весело бренча колокольчиками; снег под фонарями искрился синими, взлетающими в небо лучиками, а чуть отъедешь от фонаря — снег становится мягко-темно-нежным и спокойно-дымчатым… И звуки вокруг такие резкие — скрип-скрип-скрип-скрип, что тишина кажется глубоко высокой, до неба, до звезд, и даже страшновато становится, положив голову маме на коленки, смотреть вверх…

— И что это такое, небо? — как бы сама себя спрашивает Маринка. — Небо… У-у, какое черное, — говорит она. — А что такое Новый год? И почему? — спрашивает она у мамы. — У-у, какие яркие… как у нашей Муськи глаза… р-р-р, р-р-р, так и съест тебя, кажется…

— Что ты там такое бормочешь? — склоняется над ней Людмила. — И что это она у нас там бормочет? — начала она ее тормошить. — И все-то ей надо знать, и все-то ей хочется понять… — Людмила наклонялась над Маринкой и тут же отстранялась, говорила как бы причитая, и получалось, словно это волны какие-то ходят над Маринкой, она улыбалась счастливо и мечтательно-хвастливо…

Но все это сразу ушло и забылось, как только они подъехали к первому дому, какой им нужен был; Марья Трофимовна, когда лошади почти ткнулись мордами в ворота, прикрикнула весело: «Тпрруу!» — и шагнула с саней величественным дед-морозовским шагом. Людмила тоже соскочила с саней, подхватив Маринку на руки.

— Я сама, я сама… — сказала Маринка. — Я не дочка. Я заяц…

— Ох, какой хвастливый заяц. Прямо поиграть с ним нельзя…

— Да, а если ты Снегурочка, а бабушка — Дед Мороз, вот так… потому что Новый год, вот так…

Бабушка взяла в руку палку, перекинула через плечо мешок и постучала набалдашником в дверь.

— Да, да! Там открыто, проходите! Кто там?

— Можно? — Пригибаясь под дверным косяком, Дед Мороз шагнул в дом. — Вечер добрый, хозяева! С Новым годом, с новым счастьем!

— Ой, кто к нам пришел! Дед Мороз! И Снегурочка! Алик, Алик, смотри, кто к нам пришел?! Ах ты господи, настоящий Дед Мороз!

Алик, задирая голову кверху, смотрел на Деда Мороза и глазам своим не верил. А он-то думал, Деды Морозы только в сказках бывают…

— А мы вот ребятишкам гостинцы разносим, с Новым годом поздравляем, дай, думаем, к Алику зайдем, он мальчик хороший, послушный, как же это он без гостинцев останется? На-ка, держи… вот та-ак… Ну, расти большой, папу с мамой слушайся, а у нас еще много на земле дел. Со старым годом надо проститься, ребятишек всех повидать, с Новым годом поздравить, счастья пожелать… Так, Снегурочка?

— Так, так дедушка.

— Вот умница у меня помощница! И заяц у меня помощник! Все по лесам бегает гостинцы собирает. Здесь шишечку, там конфетку. Ну, до свиданья, хозяева, счастливо праздник праздновать!

— Ну уж не-ет, — пропела весело хозяйка, — уж мы вас так просто не отпустим, дедушка. Пожалуйста, отведайте нашего…

— Нет, нет, нет, — замахал руками Дед Мороз, — нельзя, на работе я! Новый год людям разношу. — И рассмеялся как-то и по-женски, и басом одновременно.

Хозяйка держала в руках по бокалу.

— Ведь обидите! Как же так… вы-то уйдете, ну а нам-то как тут думать? Отпустили Деда Мороза просто так? Нехорошо…

— Позалиста… — сказал Алик, и заяц рассмеялся, а Алик добавил удивленно-раздумчиво: — А ты не заяц, ты девочка.

— Я заяц, — сказала Маринка. — Ты вот сидишь дома и ничего не знаешь. Правда, Дедушка Мороз?

— Ну так что… — раздумывая, сказал Дед Мороз, — так ведь нас напоят, Снегурочка… Во всех-то домах, а? Ну, ладно, если только по чуть-чуть… — Дед Мороз протянул руку. — С Новым годом! С новым счастьем!