И вот так бы сидела, сидела и сидела около них, смотрела бы и думала, но прохватывал мелкий озноб, старуха поднималась и уходила к себе.

На порожке она еще раз останавливалась, взглядывала на них в последний раз и с легким сердцем думала: ну, теперь все, теперь хорошо, теперь только и жить…

— Так это вы и есть Анна Симукова? — Начальник ЖЭКа пристально смотрел на нее поверх очков.

— Как видите.

— Та-ак… Простите, конечно, но у вас какое образование? Кажется, средне-техническое?

— Средне-техническое.

— Вот видите, Анна Борисовна, человек вы образованный, а элементарных вещей не понимаете. Отчего бы это? Оттого, — назидательным тоном подчеркнул Шляпников, размашисто расписываясь в углу заявления, — что имеете в данном деле личную корысть. А личная корысть похвальна быть не может. — И он протянул Ане заявление.

Аня прочитала резолюцию:

— Почему же нет оснований? Я, кажется, имею право прописать на своей жилплощади не только мать, тем более что она отказывается от своей комнаты, но вообще любого человека. Площадь-то позволяет.

Шляпников смотрел на Аню откровенно-насмешливым взглядом.

— А обманывать государство вы тоже имеете право? — И еще через небольшую паузу: — Да и кроме того, если уж быть точными, жилплощадь, о которой вы говорите, принадлежит не вам, милая вы женщина, а заводу. Заводу, понимаете? Мы имеем право удовлетворить вашу просьбу, а имеем право и отказать. Смотря как взглянуть на дело.

— Однажды вы уже взглянули на нашу квартиру, как вам этого очень хотелось. Да ничего не вышло. Квартира осталась за мной.

— Что ж, бывает, и суд ошибается. Было бы в прошлый раз иное решение, не тянулось бы это дело до сегодняшнего дня.

— Здо́рово! Вы что же, до сих пор считаете, что по справедливости хотели отобрать у нас квартиру?

— Не отобрать, милая вы женщина. Не отобрать, а вселить вас в двухкомнатную квартиру со всеми удобствами. Как это и положено вам по метражу.

— Да ведь вы не имели права этого делать. Суд же доказал вам!

— Путаница у вас все-таки в голове, Анна Борисовна. Это вы не имеете права обманывать государство, вводить его в который уже раз в заблуждение. А уж мы-то обязаны заботиться о человеке.

— Видно, как вы тут заботитесь.

— Посудите сами, Анна Борисовна. Вы, по молодости лет, совсем не думаете о старом человеке, который завтра может остаться без крыши над головой. Может остаться, лишь только вам вдруг этакое желание придет в голову — замуж выйти.

— Да не собираюсь я замуж!

Шляпников раза два-три насмешливо всхохотнул:

— Это уж вы, милая Анна Борисовна, совсем интересно говорите. Лучше давайте делайте, как положено: разбронировали площадь — и живите себе на здоровье. А свекровь оставьте в покое, пусть хоть на старости лет поживет на собственной жилплощади, независимо от ваших с ней отношений.

— Вы тут, я смотрю, совсем уже… Мораль читаете, а сами против законов. Я ведь с вашей резолюцией в суд пойду! Это вам так просто не пройдет, не безграмотную старуху за нос водить!

— Можете жаловаться куда угодно. Пожалуйста.

Хлопнув дверью, Аня вышла из кабинета.

Алешка с Петровной сидели рядышком, на стульях. Петровна и спрашивать ничего не стала, увидев на Анином лице пунцовые пятна. Подхватила Алешку за руку и потащила вслед за Аней. И на улице Петровна тоже ничего спрашивать не стала, ждала, когда Аня сама начнет.

— Мамка, ну, чего он там тебе сказал? Этот? — дернул ее Алешка за руку. — Я слышу, ты ему: гра-та-та-та! Испугался?

— Я вот что, мам, думаю. Поеду сразу в суд. — Аня повернулась к Петровне.

— Ой, лихоньки, — охнула Петровна.

— К тому судье, который… ну, помнишь, к которому в прошлый раз, когда судились, ездила. Человек хороший. Правильно поймет.

— Мамка, а с тобой можно?

— А ты уроки сделал?

— А нам Мария Ивановна ничего не задала.

— Как это еще? — усомнилась Петровна.

— А так, бабушка. Завтра годовая. Пятерок-то ух, нахвата-е-е-ем!..

— Вишь вот как он тут без тебя! — Петровна потрепала Алешку по вихрам. — Ты, што ль, пятерку-то схлопочешь?

— Я не я, а мои друзья, а мои друзья — это, баб, и я. — Скороговоркой выпалил Алешка.

Странно все это было слушать Ане, непривычно.

— Девушка, здесь в списке нет товарища Миронова…

— Николай Палыча? Он уже не работает у нас.

— Вон что-о… — протянула Аня.

— А вы, собственно, по какому вопросу? — голос у секретарши был приветливый. — Николай Палыч, кстати, переехал в Ревду, еще два года назад. Вы не по личному к нему вопросу?

— Да нет, мы насчет квартиры. Дело в том, что он был в курсе дела…

— Вы зайдите к Тамаре Павловне Сидоровой, она как раз принимает.

Сидорова выслушала Аню, взглянула на заявление, на резолюцию начальника ЖЭКа.

— Вопросы прописки находятся вне компетенции судов. Пропиской занимаются непосредственно ЖЭКи и милиция. Туда вам и следует обратиться.

— А если там поступают противозаконно?

— В вашем случае это действительно так. Обычное самоуправство жэковских работников, преследующих местнические интересы. Почему же вы не обратились в милицию?

— Наоборот, милиция не один раз уже, пока я была на Севере, приходила к нам, предупреждала, чтобы мама не жила без прописки.

— Ну, это когда ва́с не было. К тому же, пока вас не было, ее и нельзя было прописать без вашей подписи на заявлении. Правильно делали, что заставляли прописываться там, где она и могла прописаться — на собственной жилплощади.

— Значит, такого закона нет, чтобы ее нельзя было прописать у меня?

— Конечно, нет. Идите прямо к начальнику милиции с жалобой на ЖЭК о нарушении ими паспортного режима. Там их быстро приведут в чувство.

— Зина, тут вот у меня некто Симукова сидит. Нет, не Александра Петровна. Анна Борисовна, сноха ее. С Севера. Да, вернулась. У них такое дело: свекровь отказалась от получения комнаты за снесенный домишко, просит прописать у снохи. Знаешь уже. Хорошо. Передо мной тут их заявление с резолюцией Шляпникова. Ты вот что, ты давай с этим Шляпниковым бросай в бирюльки играть. Мы тут, понимаешь, боремся с нарушением паспортного режима, а он потворствует нарушениям, создает такие ситуации, что, понимаешь, мне… Построже с ним, поняла? Я тут на обороте черкнул резолюцию: прописать немедленно! Сейчас они спустятся к тебе в паспортный стол, займись ими… Ну, все.

— Теперь у вас все будет в порядке… вот здесь — видите? — начальник милиции поставил свою резолюцию, здесь напишу я, так и передайте Шляпникову, Зинаида, мол, Федоровна в следующий раз наложит на ЖЭК штраф, вот так, ну, а все остальное само собой… до свиданья!

— Мама, вы уж идите с Алешкой домой. Я теперь одна. Управлюсь теперь.

— Выходит, сказал, жить-то можно мне с вами?

— Да кто ж нам запретит, мама?

— А вот не разрешали же… ругалися…

— Это так, на испуг брали. А нас на испуг не возьмешь. Так, Алешка?

— Меня-то? Да я ка-ак дам!..

— Вишь, вояка какой, — устало улыбнулась Петровна. — Пошли-ка вот до дому, ужин пока сварганим, а там и мама наша придет.

Шляпников, в круглых очках, с мясистыми щеками, спокойно, как и в первый раз, рассматривал бумаги, на которых стояли резолюции, в том числе и его собственная.

— Добились, значит, своего? — спросил тоже спокойным тоном.

— Зинаида Федоровна, кстати, передала вам, что в другой раз наложит на ЖЭК штраф.

— Ах, Зинаида Федоровна, Зинаида Федоровна… — Шляпников достал из кармана ручку, положил перед собой заявление. — В суд-то не забыли сходить, Анна Борисовна?