— «…тум-бала-лайка, тум-бала-лайка…», Мар, ты мне друг?
— Друг.
— Слыхали? Это мой друг, — ответил Сережа старушке.
— Странно… как это так, друг? Мариночка, сколько же тебе лет?
Маринка показала на пальцах: раз, два, три, видите?
— Весной будет три, — небрежно сказал Сережа. — А чего вам надо?
— Да, соб-бственно, ничего… Какой вы странный, молодой человек. Право, странно, очень странно…
— Да, да, — кивнул старичок, муж старушки, — удивительная пара!
— Тетенька, — сказал Сережа, — я же не слон.
— Не слон? Ничего не понимаю…
— «…бала-лай-ка, тум-бала-лай-ка-а…» Вот если б тут слон лежал, было бы странно, — сказал Сережа.
— Бабушка, да что вы на него обращаете внимание? — взрослым тоном сказала Маринка. — У него же ветер в голове!
— К-как? — поразилась старушка. Ее поразило не то, что сказала Маринка, а как она сказала — мудрым и уверенным тоном.
— Ма-а-ар… — укоризненно усмехнулся Сережа. — Ты подрываешь авторитет своего лучшего друга.
— Да, а тебе бабушка сколько раз говорила? Ну и вот! — оглянулась и победно блеснула глазенками Маринка.
— Гм, бабушка… — хмыкнул Сережа. — Слушаешь, ты, Мар, скажу я тебе… Бабушка! Бабушка тебя в угол ставит?
— А если я заслужила? — не сдавалась Маринка, вновь обернувшись к Сереже.
— А вот я тебя не ставлю! — похвастался Сережа.
— А я и не буду стоять!
— Еще как будешь!
— А вот и не буду!
— На что спорим? — наклонился с полки Сережа.
— Ой! — закричала Маринка. — Ты видел? Бабушка, вы видели? — повернулась она к старушке.
— Что, деточка?
— Вы не видели? Совсем-совсем не видели? — разочарованно протянула Маринка. — Там, — она показала за окно, — стоит корова, а у коровы один рог! — Она развела ручками и улыбнулась.
— Нет, деточка, такого не бывает…
— Бабушка, а может, она больная? Коровы тоже умеют болеть.
— Как бы не так, — ухмыльнулся Сережа.
— Вот не видел, а говоришь, — укоризненно сказала Маринка. — Какой-то!
— Видел, видел, видел, — как бы пропел Сережа.
— Обманщик! Ну-ка, какого цвета?
— Серо-буро-малиновая в крапинку, — не моргнув глазом, отчеканил Сережа.
— Вот и не видел, вот и не видел. Она — серебряная!
— Ха-ха-ха, — сказал Сережа.
— Вот и не знаешь, а смеешься. Она вся-вся-вся серебряная. Правда, бабушка?
— Так ведь я не видела, деточка…
— Она серебряная-серебряная-серебряная! Потому что…
— …потому что не почему что, — сказал Сережа.
— …потому что, — махнула на него рукой Маринка, — там снег, мороз и еще этот, как его…
— Бар-ма-лей, — подсказал Сережа.
— И совсем не Бармалей, а иней! Вот!
— Иней, ха-ха-ха, — Сережа спрыгнул с полки, сказал: — Я сейчас, Мар… — и вышел из купе.
— Нет, ничего удивительней я не видела, — сказала бабушка. — Очень странные отношения. Правда, Павлик?
— Оч-чень, — кивнул старичок. — Представь себе, — сказал он, выглядывая из-под очков, — мне кажется, что они одногодки.
— Да, да, да, — горячо закивала старушка. — Мариночка, — улыбнулась она, — так у тебя есть бабушка?
— Конечно, — удивленно ответила Маринка.
— А Сережа — твой братик?
— Вы знаете, у меня есть мама и папа, а у Сережи мама — бабушка. Знаете? Вы думаете, он плохой?
— Нет, почему же…
— Он совсем-совсем хар-роший! — сказала Маринка. — Только у него ветер в голове, — она вздохнула. — Никакой серьезности. — Чувствовалось, опять Маринка копировала чью-то интонацию — наверное, бабушкину. — Ведь вот, — всплеснула она ручками, — и бабушка, и все другие люди говорят ему: учись, учись, не гоняй лодыря, а он все свое: не хочу учиться, а хочу жениться, видите ли… Ну вот как вы думаете? Одни сказки у него на уме. Целыми днями лежит в кровати и сказки читает. И хоть бы раз убрал за собой постель! «Иванушка же за собой не убирал?» — спросит бабушку. «Какой еще Иванушка?» — «А Иванушка-дурачок!»
Старушка со старичком рассмеялись, и Маринка тоже засмеялась.
— «Здесь вот пишут, Иванушка не учился». — «Ну и что?» — скажет бабушка. «А самый умный кто был? Иванушка!» И все лежит, лежит со своими сказками, как будто маленький, меньше меня. Ох, горе с ним…
И опять старушка со старичком рассмеялись, Маринка тоже весело смеялась вместе с ними.
— Вот так друг у тебя! — сказала старушка.
— Бабушка, вы думаете, он плохой? Он самый лучший!
— Этого я никак и не пойму, деточка, — улыбнулась старушка. — Смотри-ка, заяц!
— Где, где? — прилипла к окошку Маринка.
— Вон, по полю бежит!
— Ой, правда, правда! Вон, вон… ух, какой за-яц… здорово! В лес побежал, в лес… убе-жа-ал… — разочарованно протянула Маринка. — А все равно я видела. Да, да, да!
— Павлик, представляешь, настоящий заяц!
— Добегается, чего доброго…
— Ах, что у тебя за черные мысли всегда… А какой красавец!
— Дедушка, он такой беленький… у него ушки вот тут… вот так… — Маринка приставила к голове два пальчика. — Ему, наверное, холодно, да?
— Так а почему ему должно быть тепло? Нечего по полям бегать, сидел бы в норе.
— Дедушка, а разве зайцы в норах живут?
— Кто их знает, где они живут. Живут где-то. А вот правда, — усмехнулся он, — где же они живут?
— Под елками, наверно, — сказала Маринка. — Есть такая песенка: пушистый серый заинька под елку ускакал…
— Песня? Гм, песня…
— Так а куда же вы едете, Мариночка? — спросила старушка.
— Ведь у Сережи зимние каникулы. Мы едем к маме и папе. В столицу нашей Родины Москву.
— И бабушка вас отпустила одних?
— Конечно. С Сережей бабушка хоть куда отпустит.
— Какая у тебя смелая бабушка!
— Так ведь Сережа со мной с пеленок! И заболею я, и в садик меня, и раскапризничалась, и если гулять, или уговорить меня, или чтобы слушалась, и дома сказки читать, и на яхтах своих, и если рыбий жир не пью, мед не ем, или чтобы утром одевалась побыстрей — все, все Сережа. Он ведь у нас золотой, говорит бабушка. Куда бы мы без него, — вздохнула Маринка.
— То, значит, бабушка хвалит его, то ругает… Что-то я не пойму.
— Ну а как же! — сказала Маринка. — Вот если я разбалуюсь, меня ругают. А когда я девочка хорошая, меня хвалят.
— Ну а…
— Внимание! — Дверь в купе распахнулась, и показалась голова Сережи. — Внимание! — И тут же голова исчезла.
Они все смотрят — дверь открыта, а Сережи нет. Старичок уже поднялся, чтобы закрыть дверь, но тут с подносом в руках появилась проводница, а на подносе — дымящийся чай.
— Чайку, чайку… — заулыбалась проводница, поставила поднос на стол и, погладив Маринку по голове, спросила: — Ну, Чебурашка, будешь чай пить? Давай-ка попей, попей… сразу вырастешь на три вершка.
— Тетенька, а кто такая Чебурашка?
— Ты не знаешь Чебурашку?
— Нет, — помотала головой Маринка.
— Вот так так! Не знаешь Чебурашку?! Ну, ничего, вот в Москву приедешь, в Москве узнаешь… ты, значит, к маме с папой едешь?
— А как вы знаете?
— А это мой секрет. Во-о-от такой секретище! — улыбнулась проводница.
— А-а… я знаю, я знаю! — обрадованно закричала Маринка, увидев в дверях Сережу. — Это ты сказал, да?
— Села муха на слона. Не смеши — ответил слон.
— Да, я знаю, это ты!
— И слониха говорит: не смеши!
— Ты, ты, ты!
— Рассердился бедный слон, хлоп по мухе хоботом! — Сережа, шутя, щелкнул Маринку по лбу, а она вдруг обиделась, закусила губку и отвернулась к окну. — Муха рассердилась, слон такой большой, вся во-о-от так раздулась и — лоп-ну-ла!.. — Сережа раздул щеки, а потом ткнул в них пальцем, получилось: хлоп! хлоп!
Маринка сдерживалась, сдерживалась, а потом как засмеется, и смеется, смеется… и Сережа смеется, и проводница, и старушка со старичком.
— Вредный какой-то, — сказала Маринка сквозь смех. — Сережка какой-то! Бе-бе-бе!
Проводница ушла, а они все вчетвером подсели к столику (Маринка устроилась на коленях у Сережи), достали из сумок разной еды — мяса вареного, рыбы, соленых огурцов, пирогов и сладких, и с картошкой, и с луком-яйцами, — и вместе со всеми за компанию Маринка ела как никогда с аппетитом, а когда старушка говорила: «Вот какая молодец девочка, как хорошо кушает!» — Маринка с наполненным ртом хвастливо говорила: