Дальше за кинотеатром — несколько коробок невзрачных домиков, с виду — невзрачных, да, но именно здесь и бьется сердце этого городка, пульс которого чувствует не только область, но и вся страна. В домиках этих — управления буровых работ, их здесь несколько, каждое — в жестком соперничестве друг с другом, тут ни компромиссов, ни поблажек, день и ночь кипит работа на износ, каждую неделю — рекорды, каждый месяц — перевыполнения плана, и она вот вспомнила сейчас, с какой же всегда страстью включалась в это кипение-борение, да и невозможно было остаться в стороне, потому что каждый человек в вахте ли, в бригаде — на счету, от каждого — посильная или сверхсильная помощь, и хочешь быть в мире, в ладу со своими — значит, тяни лямку на пределе, на износе, но тяни.
Так или иначе, но первым, куда решила сходить Аня, было родное УБР-3, да и вообще, когда бы и кто бы ни приезжал сюда, без управления буровых работ обойтись невозможно, здесь и главные события, и главные новости, и определят тебя здесь, и переведут из одной вахты в другую, и уволят тоже здесь, и выгонят с треском, и орденами наградят — все здесь. Жизнь буровых начиналась отсюда и здесь же заканчивалась.
Перед входом в УБР, как и раньше, — кажется, как давно и в то же время как недавно все это было! — Аня постояла перед доской показателей, и красная, разлинованная мелом на квадраты доска не обманула ее ожиданий — бригада мастера Говорова была привычно впереди, значит, и Яшина вахта по-прежнему ставит рекорды суточной проходки породы. Да и цифры сами за себя говорили об этом. Мимо Ани кто-то проходил то туда, то сюда, одни здоровались, другие проходили молча, но те и другие явно принимали ее за свою, не обращая на нее особого внимания, не успели, значит, еще забыть, лицо знакомое, привычное — и ладно. Аня улыбнулась, подумав, что она-то считала, давно уже уехала отсюда, а для людей она по-прежнему здешняя, своя. Странно, не сразу исчезает человек из поля зрения, хотя человек этот, может, давным-давно уже покинул северные студеные края. У здешних людей благодарная память.
Была Аня даже и не с чемоданчиком — уместилось, что надо, в обычную спортивную сумку, так что и тем более на нее никто не обращал внимания. Хотя первый человек, который ее узнал, узнал как раз по этой самой спортивной сумке. А как узнал? Сначала, как и все, проскочил мимо, в дверь — и в управление, тут как раз и Аня решила зайти наконец, только заходит — а тот, что был впереди, вдруг разворачивается и обалдело так говорит:
— Слуша-ай… я думаю, что за знакомая такая сумка… а это… Ань? Ты? Вот так пироги…
Она, со света-то, не сразу и разглядела, кто говорит, только голос узнала, тоже растерялась, пробормотала:
— Базиль? Ты?
Тут кто-то — в двери, кто-то — из дверей, а они бросились друг к другу, проход загородили, обнялись, Базиль говорит:
— Ну, ты даешь! Откуда? К нам? Вернулась? — А она в ответ:
— Да вот, решила проведать… как вы тут… без меня… не захирели еще?
— Ну, молоток, Ань! А мы, убей бог, понять не могли, куда ты вдруг так быстро исчезла? Говорила — к сыну, ненадолго, а сама — фьюить? Эх ты! И ведь главное — квартиру сдала. Да ты что, Ань, и ничего не сказала?!
— Базиль, милый, надо так было! Надо! Да ладно… чего мы об этом… как вы тут? Как работаете-то?
— Стоп, Аньша! Стоп, машина! Один секунд! Я сейчас! Мигом! А ты пока здесь. Усекла? Здесь! — И он вдруг исчез куда-то, видела только — юркнул по коридору влево, и дверь хлопнула. А-а-а, ну да, там же планово-финансовый отдел, вон куда…
Но и правда, Базиль пропадал не больше минуты, выбежал — потряс перед Аней бумагой.
— Все, мать, живем! Получаю премию — и шалишь, мать, обмываем эту встречу. В общагу! К нам!
Базиль подбежал к бухгалтерии, постучал в расчетное окно:
— Вера!.. А-а, Нинусь, слушай, будь другом, проверни это дело мигом… Аня Симукова приехала. Усекла?
— Ну да?! — Нинусь выглянула из окна, улыбнулась: — И правда… Ань, здравствуй! С приездом!
— Спасибо! — улыбнулась и Аня. — Как дела на денежном фронте? Не пролетела еще с этими гавриками?
— Давно б пролетела! Да видишь — не даюсь! — Нина весело рассмеялась, не без игривости поглядывая на Базиля; это была старая история — Нина сохла по Базилю, а Базиль — по Вере, а Вера там еще по кому-то; обычная житейская история. — А меня с собой не возьмете? — напрашивалась Нинусь.
— Забегай в общагу! — крикнул уже на ходу Базиль. — Забегай после смены.
— О, как расщедрился-то, — не веря еще в услышанное, пробормотала Нинусь. — Вот так Аня… может, она мне счастье на крыльях принесла?
А Базиль одной рукой подхватил Аню под локоть, в другую руку перехватил ее сумку и, даже не спрашивая ни о чем, повел в сторону общежития. Остановился только около магазина:
— Слушай, счас ребят соберем… Вовчика, Сашку Ерохина, они все в общежитии, не беспокойся, дрыхнут наверняка после ночной, ну, и мы это дело отметим… Что ты! Думали — ого, пропала наша Аня. Растворилась. А она — вот она! Ну, молоток! Честно говорю. — Базиль затянул ее в магазин и, мельком оглянув витрины, бросил продавцу: — Слушай, друг, армянский у тебя есть? Давай пять, нет, давай восемь, ага, правильно, умеешь считать, не разучился еще. Ну, и этого, которое в потолок щелкает… во, верно намек понял, перехожу на прием, та-ак… сколько? — давай три, нет, пять, семь давай! Вот та-ак… А ты как думал, к нам гостья с Большой Земли, Аня Симукова, что, скажешь, забыл? То-то!
Продавец и правда узнал ее, помахал рукой — молодой такой парень, грузин:
— Здравствуй, дорогая!
Набили спортивную сумку доверху, закуски еще купили, все не уместилось — Аня достала сетку, запихнула оставшееся туда.
В общежитии, как и ожидал Базиль, Вовчик с Сашкой спали сурками, досматривали, видать, сладкие сны. Соскочили с кроватей как очумелые, когда Базиль от всей души, со сладостным упоением грохнул дверью:
— А ну вставай, шантрапа! Смотри, кто к нам приехал?!
Сашка Ерохин и вообще-то был парень стеснительный, а тут совсем растерялся, натянул одеяло чуть не на голову; Вовчик был моложе, понахальней, без зазрения совести выскочил в одних трусах из постели и к Ане — целоваться; «Эй, парень, — похлопал его по плечу Базиль, — не увлекайся…»; а Аня сказала: «У-у, возмужал-то как… в солдаты скоро, а, Вовчик?» Сашка тем временем набросил на себя рубаху, юркнул в брюки и, босой, взлохмаченный со сна, подошел наконец к Ане: «Здравствуй…» — «Здравствуй, — ответила Аня. — Все такой же, эх ты!» — И потрепала его за вихры.
— Ладно, братва, разговоры разговаривать позже будем! — прикрикнул Базиль. — А счас команда по кораблю — накрыть на стол! — И сам же первый схватил тряпку, сбросил, что было лишнее, со стола, протер тряпкой клеенку, бросился к умывальнику, загремел стаканами, посудой, вилками.
— Базиль-то у нас — совсем хозяйственный стал, — улыбнулась Аня.
— Верка за него возьмется — не такой еще будет! Как белка в колесе завертится! — Вовчик подмигнул Ане.
— А может, мне Нинусь понравилась, а? Хорошая ведь девка-то… — почти всерьез — это-то и странно — сказал Базиль. — А то крутим-вертим, и никакого толку, а тут — ну прямо сок-ягода под бок…
— Давай, давай, давно пора, — Аня уже накрывала на стол, — а то девок-то всех и порастащат.
— На наш век хватит, — и тут все грохнули, потому что это сказал не кто-нибудь, а Сашка Ерохин, видно решив хоть словечко вставить в разговор.
— Да уж на твой-то, конечно… — бросил через плечо Базиль. — На твой бы век — так все девки в девках останутся! — Над Сашкой, как всегда, язвили, потому что он был единственным в вахте, у кого никогда не было девчонки.
Наконец сели за стол и после первой рюмки — за встречу! — и после нескольких еще заговорили, конечно, о чем больше всего болела душа. О работе. Никто никогда об этом впрямую не говорил, что вот, мол, у меня там тоже болит об ней, о проклятущей, как у дятла голова, нет, не говорили так, но о чем бы ни начинали спорить или кружить в разговорах, тут же и выходили на нефть. Работа была адская, тяжелая, как и не говорить о ней, если она, ничто другое, забирала так уж забирала, всего себя ей отдашь, как черту душу.
