Винсент снял с запястья браслет-цепочку и протянул его мне.

— Возьми. Пусть это будет у тебя. Это талисман.

Я взяла цепочку.

— Спасибо. Так когда мы начнем наше… дело?

— Всему свой срок. — Винсент поднял голову и замер, прислушиваясь. — Эти ночные звуки сводят меня с ума — как же в этом городе собралось столько темных тварей? Я не различаю даже их голосов. — Он осторожно потянул носом воздух. — Но я чувствую… тут есть вакханки?

Я прикрыла рот ладонью, чтобы не смеяться слишком громко.

— Вакханки? Да ты что. Конечно, нет.

— Конечно, есть! — Он снова сделал паузу. — Одна живет неподалеку, в паре домов отсюда. Голубоглазая блондинка. Ее зовут… Мара?

— Мара? Это моя подруга. Но какая же она вакханка? Она — бизнес-леди, у нее свой ночной клуб… кроме того, если бы она была вакханкой, я бы это обязательно почувствовала.

— Они отлично находят контакт с людьми, так что неудивительно, что ты не заподозрила неладное. И что мешает вакханкам покупать и открывать ночные клубы? Теперешнее поколение — социальные существа, они полностью интегрированы в обществе. Они уже не увлекаются каннибализмом и не устраивают безумства на людях. Культ полностью легализован, но он превратился, скорее, в образ жизни. Кроме того, они теперь могут заводить детей. Чего еще можно желать?

Я вернулась в кровать.

— Никогда бы не подумала, что Мара — вакханка. То есть, она, конечно, зажигает, когда мы куда-то идем, любит повеселиться… и так много ест, что я ей порой завидую, потому что она умудряется сохранять хорошую фигуру…

— Если вакханки и Незнакомцы живут рядом, то они почти всегда тесно общаются. Так что твоя подруга, может статься, знакома с тем, кого мы ищем. Ты представишь нас друг другу?

— Конечно! Можно даже пригласить ее ко мне домой, мы устроим мини-вечеринку.

— Чтобы она разнесла тебе всю квартиру? Я сказал, что им запретили безумствовать на людях. Но в домах своих друзей они отрываются на полную катушку.

— Хорошо. Тогда мы встретимся с ней в клубе. А сегодня мы побезумствуем вдвоем.

Вчера я решил сделать себе подарок. Мог бы приобрести что-нибудь практичное и нужное, но на новой квартире было все необходимое. А поэтому я купил себе iPod, сменил старую модель на более современную. Меньших размеров, большего объема, с сенсорным экраном и удобным интерфейсом. По возвращении домой я продолжил собирать вещи, но до этого решил испытать свое новое приобретение, включив режим случайного выбора. Выяснилось, что подарок я выбрал более чем удачно. Он выдал мне следующие композиции подряд: «Lonely Nights» «Scorpions», потом — «Walking in My Shoes» «Depeche Mode», а напоследок — «Comfortably Numb» «Pink Floyd».

Три этапа, которые переживает человек, когда судьба посылает ему очередное испытание и проверяет его на прочность. Жалость к себе. Потом — сожаление. И напоследок — безразличие и апатию. Сначала он упивается своим несчастьем. Потом размышляет о том, что этого могло и не произойти, если бы… тысяча «если бы». И рано или поздно приходит к выводу, что так оно и должно быть. Сколько бы мы ни кричали, сколько бы мы ни махали руками, судьба найдет способ скрутить нас в узел.

Прошлое. Вот что мы тащим за собой. Даже в тех случаях, когда это отрицаем. Оно сидит внутри, вгрызается острыми зубками в самую чувствительную часть нашей души. И оно никогда не уйдет оттуда, как бы мы ни хотели его отпустить. Потому что это наше прошлое. И оно всегда будет частью нас. Будет расти, изменяться вместе с нами. Иногда будет делать вид, что ушло и пропало… только для того, чтобы вернуться, и ударить в спину в очередной раз.

Бывший хозяин квартиры забрал только книги, вещи из шкафа и посуду. Все остальное теперь было в моем распоряжении, начиная от дорогих ковров и заканчивая старомодной мебелью. На полу валялись газеты и куски бечевки — единственная деталь, по которой можно было определить, что отсюда кто-то переехал.

Госпожа Бенсон, владелица дома и хозяйка второй квартиры, той, что располагалась на первом этаже (квартир в доме было две — стандартная планировка большинства домов старой половины Треверберга), поднялась вместе со мной и, увидев мусор, обреченно покачала головой.

— Так и знала, что он оставит за собой бардак… — Она подобрала полы темно-вишневого вязаного платья и присела для того, чтобы подобрать пару кусков бечевки. — Я недавно вернулась из университета, не успела заглянуть сюда. Иначе бы все убрала.

Я поспешно присел рядом с ней и протянул ей руки, делая знак подняться.

— Да что вы, госпожа Бенсон! Это всего лишь газеты и бечевка, я соберу их сам. Уверен, ваша спина будет против таких упражнений.

Госпожа Бенсон поднялась и потерла поясницу.

— Пожалуй, вы правы. Доктор Гроссман пару недель назад говорил мне, что спину нужно поберечь. Подумать только, а лет пять назад я могла танцевать. — Она в очередной раз оглядела гостиную. — Если вам что-то понадобится, господин Мун, пожалуйста, скажите мне. К примеру, посуда, мелочи для ванной…

Обращение «господин Мун» из ее уст звучало более чем странно. Когда я учился в университете, госпожа Бенсон преподавала у меня латынь и называла меня исключительно «Эдуард».

— Скажу обязательно, — пообещал я. — Но все необходимое у меня есть, а мелочи для ванной и посуду можно приобрести на рынке. Теперь далеко ходить не нужно — он почти под рукой.

Госпожа Бенсон смотрела на то, как я ставлю у стены мольберт и складываю на стол чистые холсты.

— Хочется верить, что эта квартира принесет вам вдохновение, — снова заговорила она. — До вас тут жил еще один художник, а до него — писатель. Вы давно не организовывали выставок…

— Последние три месяца я не рисую. По личным причинам.

— Понимаю. — Она сцепила руки в замок, глядя на то, как я достаю из сумки блокноты с набросками. — Я так скучаю по вашим картинам. Вы рисуете ничуть не хуже, чем ваш отец …

Сравнение с отцом уже обижало меня, хотя несколько лет назад вполне могло отбить охоту брать в руки кисть или карандаш. Я смирился с тем, что как хорошо ни рисовал бы, всегда буду находиться в тени гения Самуэля Муна, автора «Женщины в лисьих шкурах», «Философа» и «Утра ведьмы». У нас с папой был разный стиль — он почти всегда работал с красками, а я предпочитал графику, и вдохновлялись мы разными вещами. Отец, всегда тяготевший к мистике, являлся автором иллюстраций к большинству опубликованных в «Сандерс Пресс» книг с мифами и легендами, и работы его были темными, если не сказать, жутковатыми.

Упомянутое выше «Утро ведьмы», принесшее ему славу, послужило обложкой для романа Оливии Сандерс «Смерть может подождать». На картине была изображена женщина, сидящая перед зеркалом. Половина ее лица — лицо молодой девушки, а вторая половина имеет явно демоническую принадлежность. После этой картины отец буквально проснулся знаменитым. Я же предпочитал более светлые и близкие к обычной жизни вещи. Но и мне, по иронии судьбы, известность принесла картина с мистическим подтекстом — Демон Реки, ждущий очередную жертву возле моста. Сейчас я отнекивался от этой картины, не зная, что побудило меня нарисовать такое, и аргументировал это тем, что в тот период увлекался легендами.

— Отец рисует на порядок лучше меня, — ответил я. — Но сравнение мне льстит.

— Может быть, вы поговорите с господином Муном-старшим, и он согласится преподавать у нас историю искусств?

Я отвлекся от раскладывания кистей и посмотрел на госпожу Бенсон. Отец, скорее, согласился бы побыть в роли натурщика, но на кафедру его не затащил бы даже черт.

— Сомневаюсь в успехе этой затеи, но обещаю попробовать.

Я огляделся в поисках подходящего места для принесенных красок, и взгляд мой остановился на окне. Точнее, на подоконнике. Я чувствовал чей-то взгляд с того самого момента, как переступил порог квартиры, и теперь понял, что к чему. На подоконнике сидел огромный черный кот. Он смотрел на меня блестящими медово-желтыми глазами, едва заметно шевелил усами и не двигался с места. Шерсть у кота была пушистой и немного клочковатой, а на его шее, помимо природного мехового «воротника», красовался узкий ярко-алый ошейник с крохотным бубенчиком.