Еще до знакомства с Анной я слышал о том, что она не склонна заводить ни к чему не обязывающих романов и вряд ли позволит мужчине прикоснуться к себе в первый день знакомства. Именно об этом я думал, когда пригласил ее на ужин. Мы сидели за столиком, дожидаясь заказа, смотрели друг на друга и практически не разговаривали — тогда мне это показалось странным. Несколько раз мы пытались завязать разговор, но у нас ничего не получалось, и больше всего мы походили на старшеклассников, которые впервые оказались на свидании. И я мог предположить, что ей просто-напросто скучно в моем обществе… но было в глазах Анны что-то, что было мне знакомо, пусть я тогда и не находил этому названия. Или, может, просто не мог и подумать о том, что я увижу это в ее глазах. Это было что-то дикое — такое, наверное, можно было увидеть в глазах первобытных людей. И это что-то искало лазейку для того, чтобы выбраться наружу. Это что-то почти умоляло и безмолвно кричало: «Освободи меня».

Когда принесли заказ, я вспомнил, что не помыл руки, и поднялся.

— Извини, — сказал я Анне. — Сейчас вернусь.

Мы снова переглянулись. Она колебалась пару секунд, после чего коротко ответила:

— Я пойду с тобой.

Возле уборных было крошечное помещение, предназначавшееся для служебных целей. Я сделал еще один шаг дальше по коридору, но Анна взяла меня за руку и кивнула на приоткрытую дверь.

— Сюда, — сказала она.

В полумраке (лампа с трудом освещала саму себя) мы молча смотрели друг на друга, пытаясь понять природу так неожиданно возникшего между нами электрического разряда. Мы стояли почти вплотную, и мне казалось, что воздух вокруг начинает плавиться — жара в пустыне, помноженная на много раз. Наконец, я прижал Анну к стене и стал целовать, поднимая подол ее платья. В первый момент у нее перехватило дыхание — то ли от неожиданности, то ли от осознания того, что я правильно понял ее желание — а потом она принялась торопливо расстегивать пуговицы моей рубашки, отвечая на поцелуи. У меня кружилась голова, происходящее казалось сладкой иллюзией. Такие приключения давно перестали быть для меня чем-то из ряда вон выходящим, но этот случай чем-то отличался от всех остальных. Сдержанность и холодность Анны мгновенно испарились — создавалось впечатление, что их и не было вовсе, что она просто играла пусть и красивую, но совсем не подходящую ей по характеру роль.

— Ты не такая хорошая девочка, как все говорят, да? — шепнул ей я.

— Не мучай меня, — попросила она. — Я наконец-то нашла мужчину, который может понимать без слов. Зачем эти вопросы?

— Может, все же поедем домой?

Анна хотела оттолкнуть меня, но я крепко держал ее руки, и она за неимением других вариантов выражения протеста укусила меня за шею. Укусила, надо сказать, довольно ощутимо, вполне вероятно, что до крови. Я плохо видел ее глаза в тот момент, но мне не нужен был свет.

— Нет, — ответила она. — Я хочу тебя здесь. А потом мы, так уж и быть, поедем домой.

Не знаю, что там до строгих правил и морали, но в постели Анна была ненасытна. На этой территории для нее не существовало никаких запретов и ограничений. Она вела себя как дикарка, как женщина, которая давно не прикасалась к мужчине, который бы ее удовлетворил, и теперь пыталась наверстать упущенное. Я напрягал память, пытаясь вспомнить, когда в последний раз встречал такую женщину, и приходил к выводу, что не помню. Не было ни одной моей просьбы, даже самой замысловатой и изощренной, за которой последовал бы ответ «нет». Анна относилась к тому типу женщин, которые живут и дышат сексом, подчиняют ему все свое существо, от тела до разума. Чуть позже на мой осторожный вопрос (я боялся ее обидеть) о том, как давно она занималась с кем-то любовью в последний раз, она честно ответила:

— Мне кажется, до тебя я ни с кем не занималась любовью. Это было какое-то гадкое подобие секса. А с тобой все встало на свои места…в тебе есть что-то, чего нет в других. Словно что-то у меня внутри сломалось, а потом стало правильным …

На следующий день я ушел с работы раньше обычного, попросив одного из учителей меня заменить. Я не держался на ногах, а голова у меня болела так, будто вчера вечером я хорошенько выпил и не успел протрезветь. Мое настроение тоже оставляло желать лучшего, и кричать на мальчиков мне не хотелось. Тем более что сегодня они отлично себя вели, вероятно, интуитивно почувствовав, что я не в лучшем расположении духа. Они понимали, что со мной шутки плохи: в их годы я вел себя значительно хуже и знал, какими методами следует наводить порядок. В самом начале моей работы в школе имели место быть несколько неприятных инцидентов, но мы быстро расставили все точки над i, поняв друг друга с полуслова.

Аптеку, о которой говорил мне Кристиан, я нашел быстро. Эту часть города я почти не знал, и поэтому мне пришлось остановить одного из прохожих — он объяснил мне, как добраться до нужного места в кратчайший срок. Пункт назначения на поверку оказался небольших размеров зданием с неприметным фасадом и вывеской, которую случайный прохожий в жизни не заметил бы.

Я толкнул стеклянную дверь и вошел. Где-то над моей головой звякнул колокольчик, и сидевший в большой клетке, подвешенной к потолку, попугай поприветствовал меня скрипучим «добрый день». Я склонил голову набок и посмотрел на птицу. Попугая явно привезли из тропической страны — это был большой какаду с белоснежным оперением и серебристо-серым клювом. Он внимательно смотрел на меня, тоже склонив голову — так, будто ожидал моей реакции на приветствие.

— Добрый день, — ответил я. — Фармацевт вышел, а вы его заменяете?

— Добрый день, — повторил попугай.

— Здравствуйте, — услышал я за спиной. — Чем я могу вам помочь?

За прилавком стояла высокая темноволосая девушка в накинутом на плечи белом халате. Я сделал пару шагов к ней и достал полученный от Кристиана рецепт.

— Здравствуйте. Мне нужно это лекарство.

Девушка взяла рецепт, положила его на прилавок и посмотрела на меня. На секунду наши взгляды встретились, и я почувствовал себя неуютно, хотя причину этому чувству вряд ли смог бы назвать. Она пробежала глазами рецепт, после чего снова посмотрела на меня, и я понял, что меня удивило. Я будто смотрел в зеркало. У нее были точно такие же глаза, как у меня — серо-стальные с зеленым ободком вокруг зрачка.

— Эдуард Мун, — сказала девушка, улыбнувшись. — Надо же! К нам заглядывают знаменитости.

— Вы думаете, что знаменитости не болеют?

— Ну почему же. Я уверена, что знаменитости — такие же люди, как все. Но гораздо лучше, когда никто не болеет. — Она снова посмотрела на рецепт. — Снотворное. У вас бессонница?

— Что-то вроде того.

Она отошла к шкафу и открыла один из небольших ящичков.

— Доктор Кристиан — ваш друг? — задала она очередной вопрос.

— Да.

— По-моему, у него из всех врачей в этом городе самый ужасный почерк.

Девушка взяла из-под прилавка крошечный пакет и положила в него лекарство. Я протянул ей кредитную карту.

— Мы принимаем только наличные, — покачала она головой.

Подобные ситуации всегда приводили меня в ярость, а головная боль подлила масла в огонь.

— Где же я возьму наличные? До ближайшего банка ехать целых сорок минут! Когда в этом городе будет нормальное обслуживание?!

Девушка успокаивающе погладила меня по руке.

— Давайте сделаем вот как, господин Мун, — сказала она. — Я знаю вас и доктора Кристиана. Я отдам вам лекарство, а потом вы принесете мне деньги. Хорошо? Предположим… завтра. Хотя нет. Завтра я не работаю. Через пару дней. В то же самое время. Хорошо?

— Ладно, — смилостивился я.

— Вот и отлично. Кстати, меня зовут Ева. — Она указала на пластиковую карточку, приколотую к карману халата. — Если меня в тот момент, когда вы придете, не будет за прилавком, просто спросите меня.

Я взял пакет с лекарством.