Я был первым, кто предложил разойтись ненадолго и отдохнуть друг от друга. Вот тогда и началась вся эта чушь. Три месяца телефонных разговоров ни о чем, встречи в кафе, во время которых мы смотрели в разные стороны, двусмысленные заметки в Facebook, изменения в графе «статус» там же, бывшие и новые любовницы… и мысль о том, что это нам не поможет, которую я старательно отгонял от себя. До того момента, пока Анна не пришла неделю назад и не сказала, что нам нужно со всем этим разобраться. На что я ответил: «Думаю, нам следует это прекратить».

Я знаю, мне нужно было ругаться, кричать, бить тарелки, говорить, что я люблю ее, что она мне нужна и что я умру, если она уйдет. Потом мы занялись бы любовью — и таким образом продлили бы это еще на пару-тройку дней. Но к тому времени у меня внутри что-то перегорело, и я готов был сделать все, только бы это закончилось. Мне нужна была определенность. Пусть даже если эта определенность привяжет к моей шее мешок с песком и бросит меня на дно реки — к тому самому демону, изображением которого она когда-то восхищалась на выставке. Мне не хотелось искать правых и виноватых, потому что каждый из нас был одновременно и прав, и виноват. И еще меньше мне хотелось, чтобы она страдала.

Граф подошел к картине, обнюхал ее, пошевелив усами, и сел рядом.

— Нравится? — спросил я у него. — Повесим ее над камином?

Кот повернул голову на звук голоса, пару секунд смотрел на меня, словно пытаясь осмыслить мои слова, после чего его вниманием снова завладела картина.

— Не больно ты разговорчивый, — упрекнул я. — Хотя я тебя понимаю, лучше рассматривать картины в молчании. Самые искренние чувства — это чувства, которые не были высказаны вслух.

Большие настенные часы пробили двенадцать. Я подумал о том, что следует поужинать, а потом вспомнил, что должен позвонить отцу и сообщить, что у меня изменился телефонный номер. Будучи в отъезде, по вечерам он звонил не на сотовый, а на домашний. Я присел на подоконник, убрав книгу на полку, поставил перед собой пепельницу, закурил и набрал номер отца.

— Самуэль Мун, — ответили мне на другом конце провода.

— Привет, пап. У меня новый номер. Пожалуйста, запиши.

Отец зашуршал листами блокнота.

— А что случилось со старым? — спросил он.

— Не согласились переводить на другую квартиру. Сказали, что разная инфраструктура, разные компании… что-то вроде того. В общем, пришлось купить новую линию. Завтра позвоню и попрошу, чтобы на старом номере установили автоответчик — он будет переправлять звонки сюда.

— Лентяи и бюрократы, — буркнул отец. — Какая разница, где ты живешь и какая там инфраструктура? За телефонные линии платят одни и те же люди! Диктуй.

Я продиктовал новый номер, и отец записал его.

— Как прошел переезд? — спросил он.

— Утомительно. Уже разложил вещи и никак не могу привыкнуть к тому, что тут так тихо.

— Да, район у тебя теперь превосходный. Только на работу нужно будет вставать на час раньше, а?

Я красноречиво промолчал. Если на свете и было что-то, что я ненавидел всей душой, то этого удостаивались утренние подъемы.

— Как тебе новая квартира? — продолжил отец.

— Квартира прекрасна. Гостиная, спальня, кабинет, еще одна маленькая комната для хлама и приличных размеров балкон. Еще тут есть камин и старинный книжный шкаф. И сожитель.

— Красивая женщина? — высказал отец предположение, которое было вполне в его духе.

— Огромный черный кот, которого зовут Граф. Остался от прежних хозяев. Как Англия?

— Холодно и мокро, уже хочу домой. Ты уже придумал себе костюм для Апрельской ночи?

Я потушил сигарету.

— По правде говоря, не уверен, что пойду на карнавал.

— Даже если и не хочешь, Анна тебя туда затащит. Она умеет тебя уговаривать, упрямая ты башка.

— Папа. — Я сделал паузу. — Мы с Анной расстались.

Отец чиркнул спичкой.

— В каком это смысле? — спросил он.

— В прямом. Мы больше не вместе.

— Вот это новости, Эдуард! И как давно?

— С неделю назад. Ты разве не читаешь газеты?

— Не думаю, что ты настолько известен, что твои романы будут обсуждать в здешних таблоидах. Ну и новости, Эдуард! Ты решил меня расстроить? А я только на днях думал о том, что надо у тебя поинтересоваться — вдруг вы готовите свадьбу, но держите это в секрете?

Я протянул сидевшему рядом со мной Графу руку, и он лизнул мою ладонь шершавым языком.

— Нет, пап.

— Что произошло?

— Мы не сошлись характерами.

— Кто бы спорил! Анне нужно поставить памятник при жизни за то, что она протянула с тобой так долго. — Он помолчал. — Ну, а вообще…. как ты там? В порядке?

Я закурил в очередной раз, и Граф тут же с любопытством обнюхал пачку сигарет.

— Более-менее.

— Ладно. — Отец сделал очередную паузу. — Знаешь, в душе я всегда желал тебе такую же судьбу, как у меня, за исключением беспорядочных связей. Но, похоже, у Вселенной иногда отказывает слух. Посмотри: мне скоро шестьдесят, я был трижды женат, трижды развелся, у меня шестеро детей, слава и куча денег, а я все не угомонюсь.

— Отличные перспективы.

Граф столкнул на пол мою зажигалку, и я наклонился для того, чтобы ее поднять.

— Знаешь, Эд, о чем я подумал? — снова заговорил отец. — Тебе нужно было сделать ей ребенка.

Я поперхнулся сигаретным дымом и закашлялся.

— Ребенка?!

— Все так кричали о том, что она дама строгих правил. Она бы точно вышла за тебя замуж.

— Не хочу вдаваться в подробности, но в наши дни появилось много женских средств контрацепции, и сделать ребенка не так просто, как раньше.

— Понимаю. И все же, согласись, отличная мысль.

— Чудовищная мысль даже для тебя, если ты хочешь знать мое мнение.

— Прекрасная мысль, — уверенным тоном сказал отец. — А пока тебе только и остается, что обсуждать со своими друзьями в баре ее любимые позы и говорить о том, что она была плохой любовницей.

— Твой цинизм порой действует на нервы, — сообщил ему я.

— Не чаще, чем твое занудство. Ладно, Эдуард, тебе давно пора спать. Деньги нужны?

У этой шутки выросла многометровая борода, но она до сих пор смешила и меня, и отца.

— Сотня долларов не помешала бы.

— Надеюсь, ты потратишь ее на женщин. И сделай милость, не сиди дома, поедая себя изнутри. Я знаю, как ты любишь предаваться этому занятию. Лучше сходи куда-нибудь. И не увлекайтесь там с котом, ладно?

— Спокойной ночи.

— Тут направо, а на следующем повороте — налево, и мы на месте.

— Ах, так это «Северная змея»?

Я в последний раз оглядела макияж, спрятала зеркало в сумочку и посмотрела на Винсента. Он, следуя моим указаниям, повернул направо и медленно поехал по ярко освещенной улице. Быстро тут ездили разве что те водители, которым хотелось расстаться с правами, сбив одного пешехода, а то и парочку: пять минут назад мы пересекли невидимую, существующую только для жителей Треверберга границу и оказались в районе, который считался центром ночной жизни. Тут нельзя было и шагу ступить без того, чтобы наткнуться на какой-нибудь бар или ночной клуб. И, соответственно, тут постоянно шатались пьяные компании. Некоторые напивались до такой степени, что даже не помнили, как их зовут — и уж точно не замечали едущих по дороге машин. Мэр вел личный блог на официальном сайте города, и однажды там появилась запись о ночной жизни. Какой-то умник предложил поставить в этой части города специальные знаки для водителей, и изобразить на них людей, переползающих дорогу: «Осторожно, пьяные пешеходы». Мэр отнесся к предложению с известной долей юмора, но знаков тут, конечно, не поставили. Зато полиция всегда была настороже.

Мы с Винсентом ехали по направлению к центру района: там располагались самые дорогие и элитные клубы. По мере продвижения пьяных пешеходов на улицах становилось все меньше, и все чаще нам попадались элегантно одетые мужчины и женщины, а дешевые автомобили и мотоциклы сменились «ягуарами» и «порше». «Северная змея», клуб, принадлежавший Маре, был одним из самых крупных — и одним из самых закрытых заведений в городе. Для того чтобы попасть внутрь, пройдя двойной фейс-контроль, и окунуться в атмосферу, за которой многие приезжают в Треверберг, нужно было либо лично знать Мару, либо кого-то из ее знакомых. А также иметь в кармане приличную сумму денег и желание с этими деньгами расстаться. Но в клиентах у Мары недостатка не было, потому что все бизнесмены, зарабатывавшие деньги на любителях ночной жизни, заводили близкие знакомства, и, как следствие из этого, имели на девяносто процентов общую клиентуру.