А надобно то сказать, Шусанна, что досыта наѣмшись человѣкъ мягче становится, и сердце сносливѣе. Это на себѣ испробовала. Теперича, какъ пообѣдаю хорошенько, больше могу спускать брани, чѣмъ бывало прежде: слушаю, да вздыхаю только. Одначе не объ этомъ хотѣла писать, а про свое расположеніе, и къ кому чувствую. Не сердчайте за то, мистриссъ Шусанна. Не позабыла вашей пользительной науки, какъ мужчинамъ вѣрить. То ваша правда, что они измѣнщики, и пальца имъ въ ротъ не клади. Одначе ко всему привыкаешь. На сколько тепереча такихъ штукъ наглядѣлась, какихъ у насъ на своихъ мѣстахъ и въ заводѣ не было. Ужь правда, поживешь на свѣтѣ, всего увидишь. Вотъ, хоть бы къ слову сказать, не больно бы вамъ понравилось, какъ Мери Анна съ молодымъ барономъ обходится. Прежде, бывало, съ дохтуромъ Бельтономъ одна не останется. А теперича ихъ встрѣчаемъ всегда, ходятъ по парку одни вмѣстѣ въ самыхъ-то безлюдныхъ мѣстахъ. Какъ пойду съ Ѳадеемъ, они ужь тамъ. Мало того, милая: нажаловалась еще наша барышня на меня барынѣ, та и начала мнѣ рацѣю читать, какъ не слѣдуетъ съ мужчиной по парку одной ходить.

— А развѣ ваша дочка не то же дѣлаетъ? говорю: или ужь все дурное только про однихъ насъ говорится?

— Что жь, говоритъ, развѣ замужъ выходить по твоему дурное?

— Иной разъ и дурное, говорю, да такъ на нее посмотрѣла: «понимай, молъ, какъ знаешь».

— Ахъ, ты негодная! говоритъ: я тебя въ ту субботу изъ службы своей прогоню.

— Да я, говорю, ныньче же сама отъ васъ отхожу.

Ежели бы, Шусанна, посмотрѣли вы на нее, какъ я сказала эти слова! Вѣдь она знаетъ, что ей безъ меня обойдтиться никакъ нельзя. Ровно ничего тебѣ но иностранному сама пиликнуть не умѣетъ; значитъ я у нея выхожу переводчица, ея словамъ, для всей другой прислуги. Вѣдь я, не въ похвальбу сказать, такъ на всякихъ языкахъ отмахиваю: нѣту никакой разности, что пофранцузскому я говорю, что понѣмецкому — все, какъ есть, одно выходитъ.

Только пришла въ свою горницу, а Мери Анна за мною.

— Какія вы глупости дѣлаете, Бетти; говоритъ, а сама кладетъ руку мнѣ на плечо.

— Что жь, говорю: — коли я глупа, такъ есть у насъ еще поглупѣе меня.

— Нѣтъ, я хочу сказать, не совѣстно ли ссориться съ мама? говоритъ:- мама была всегда такъ добра, такъ ласкова съ вами, такъ любила васъ.

Я съ-разу поняла, Шусанна, чѣмъ тутъ пахнетъ; оттого ни слова не говорю, а знай-себѣ укладываю свои животы.

— Я увѣрена, говоритъ она: — что вы не бросите ее на чужой сторонѣ.

— Не вѣкъ вмѣстѣ жить, говорю я.

— А ваше одинокое и безпомощное положеніе? говоритъ она.

— Есть люди, которые не бросятъ меня въ потерянномъ видѣ, говорю я; и сказала ей, что Ѳадей Гецлеръ «предлагалъ мнѣ свою руку и свое имя», какъ наши говорятъ о своемъ баронѣ.

— Не-уже-ли вы согласитесь идти за Ѳадея? говоритъ она: — вѣдь онъ простой пастухъ.

— Наше дѣвичье дѣло такое, говорю я: — хоть лядащій, да женихъ, мы и рады.

Она вся такъ и вспыхнула: поняла, про кого я говорю.

— Такая хорошенькая дѣвушка, какъ вы, Бетти, говоритъ она (значитъ, подольщается подъ меня):- должна быть разборчива; подождите только, увидите какую прекрасную партію вы себѣ здѣсь найдете. Не торопитесь, говоритъ, посмотрите, какое впечатлѣніе вы произведете въ этомъ чудномъ розовомъ платьѣ — и дала мнѣ, Шусанна, новое шолковое барынино платье, можно сказать, съ иголочки, съ пятью оборками и съ кружевами на лифѣ. Эту матерію называютъ глазѣй — и точно, можно оказать, заглядѣнье.

— Очень-жаль, говорю, что я теперь отошла отъ васъ, и потому должна отказаться отъ платья.

— Пустяки, Бетти, говоритъ она: я все это улажу.

— Да меня разобидѣли здѣсь, говорю.

— Ничего, ничего, это можно поправить, говоритъ она, и улыбается.

Ну, извѣстно, и я улыбнулась: вѣдь у меня комплекція такая мягкая; и ежели кто со мною хорошъ, я все готова сдѣлать въ угоду ему — ужь такая моя слабость. «Я не злопамятна, миссъ Мери Анна», говорю.

— Нѣтъ Бетти, нѣтъ, не злопамятна, говоритъ, и потрепала меня по щекѣ.

Ну, что тутъ? взяла я, положила платье въ ящикъ, пошла къ барынѣ и, какъ умѣла, извинилась. А надо вамъ о Ѳадеѣ сказать: ну, по правдѣ скажу, онъ не изъ такихъ, какихъ у насъ въ Ирландіи называютъ красавцами, а по здѣшнему и онъ хоть куда! Высокій, только въ плечахъ сутулость есть, и волосы рыжіе. Однако мнѣ нравится.

Барыня описала мистриссъ Галларъ все, какъ свадьба Мери Анны будетъ, стало, нечего вамъ разсказывать. Изъ лица женихъ нашъ небольно завидѣнъ, и такой у него нехорошій взглядъ, плутоватый. Прислуга, видно, много кое-чего о немъ знаетъ, только не говоритъ; а вывѣдать изъ нихъ трудно по разговорамъ, потому: чужой языкъ.

Ей, видно, свадьба не больно сладка: два раза я видала, плачетъ надъ какими-то старыми письмами, и какъ меня увидитъ, спрячетъ ихъ, а сама показываетъ веселый видъ.

— Не знаю, Бетти, говоритъ: едва-ли когда буду еще въ Додсборо.

— Кто знаетъ? говорю:- а жаль было бы: вѣдь тамъ есть люди, которые васъ любятъ.

— Не знаю, говоритъ; не знаю, думаетъ ли тамъ обо мнѣ хоть кто-нибудь.

— Будто не знаете? говорю.

— Кто же? говоритъ:- скажи хоть одного.

— Какъ кто? — говорю:- а миссъ Дэвисъ, а миссъ Келли, а миссъ Китти Дулэнъ, а старуха Молли, а всѣхъ больше дохтуръ Бель…

— Не говори о немъ, говоритъ, и покраснѣла: я и именъ ихъ слушать не хочу; никого изъ нихъ ужь не увижу.

Тѣмъ и кончу; значитъ я все написала о чемъ написать хотѣла; и вы мнѣ, Шусанна, тоже самое напишите. А хорошо, ежелибъ вы мнѣ переслали сѣрое платье, что на голубомъ чехлѣ, и шляпку мою, которую носила и эту зиму и ту зиму; ежели будете пересылать, такъ можно сказать сосѣдямъ, что я себѣ выписала новыя платья къ свадьбѣ. И пожалуйста, напишите, какъ подѣйствуетъ на Сема Гели. Скажите ему, что я остаюсь въ надеждѣ: онъ не запьетъ съ горя и не будетъ себя разстроивать.

Пишите ко мнѣ попрежнему, какъ остаюсь еще вашею пріятельницею незамужнею

Пока не разъигралась во мнѣ досада и не заставила еще забыть о всемъ остальномъ, искренно поблагодарю васъ за присылку радостнаго для меня билета во сто фунтовъ: еслибъ не эти деньги, мы были бы въ ужаснѣйшемъ затрудненіи. Изъ выставленнаго въ заголовкѣ адреса вы видите, что я въ Швейцаріи. Постараюсь объяснить, какъ мы очутились въ Констанцѣ, если только не изорву, въ досадѣ на себя, и этого письма, не докончивъ его, какъ ужь случилось съ двумя, которыя начиналъ я.

Не стану припоминать вамъ положенія дѣлъ, которое разсказывалъ вамъ въ предъидущемъ письмѣ. Вы помните наши приготовленія къ семейному торжеству, до котораго оставалось тогда нѣсколько дней; помните, что, между прочимъ, я писалъ къ Моррису, прося его купить въ Баденѣ нѣкоторыя вещи и, если можно будетъ, хорошую дорожную карету съ ящиками и баулами.

Дѣлая такое порученіе, было необходимо упомянуть, по какому случаю нужны намъ вещи: умолчать совершенно, было бы неделикатно, потому я кратко намекнулъ ему о замужествѣ Мери Анны, о знатности жениха, барона фон-Вольфеншефера. Сколько помню, я говорилъ объ этомъ какъ нельзя кратче, безъ всякихъ подробностей; да и мѣста не оставалось: весь листъ былъ наполненъ порученіями и списками покупокъ. Я писалъ въ понедѣльникъ, а вечеромъ въ среду гулялъ съ Джемсомъ по парку, толкуя о предстоящей свадьбѣ, назначенной въ пятницу, какъ прискакалъ почтальйонъ съ письмомъ. На адресѣ было выставлено: «чрезвычайно-нужное, нетерпящее отлагательства», и потому почтмейстеръ былъ добръ, что послалъ его ко мнѣ съ нарочнымъ. Письмо было отъ Морриса и набросано поспѣшною рукою. Вотъ оно буквально: