Скажите патеру Мэгэру, чтобъ онъ прислалъ увѣщаніе Бетти Коббъ: только патеровы слова и могутъ удержать ее отъ возвращенія домой.
Вашъ преданнѣйшій другъ
Джемима Доддъ.
ПИСЬМО III
Миссъ Доддъ къ миссъ Дглэнъ, въ Боллидулэнъ.
Hôtel de bellevue, Брюссель.
Милая, дорогая Китти,
Если бы что могло утишить
Тоску, мучительницу сердца,
то, конечно, восхитительная жизнь въ очаровательномъ городѣ, изъ котораго пишу тебѣ; здѣсь душа раздѣлена между воспоминаніями о чудномъ прошедшемъ и удовольствіями настоящаго. Мы остановились въ Bellevue, большомъ отелѣ верхняго города; но мое наслажденіе, мой восторгъ — старый городъ, особенно Grande Place съ ея любопытной архитектурой во вкусѣ среднихъ вѣковъ, ея высокими, блестящими кровлями и рѣзными архитравами. Вчера стояла я у окна, изъ котораго пошелъ на эшафотъ графъ Эгмонтъ; осматривала телегу, на которой былъ везенъ къ мѣсту казни графъ Горнъ, и подлѣ которой упала безъ чувствъ его супруга, и я думала — да, милая Китти, признаюсь тебѣ — думала объ ужасной минутѣ нашего прощанья съ бѣднымъ Пьеромъ. Я пишу, а слова смываются слезами. Зачѣмъ, зачѣмъ сдѣлали насъ несчастными? Зачѣмъ не позволили намъ избрать скромную долю, которой испугались бы низкія сердца? Что бѣдность, если душа возносится надъ нею? Увы, папа неумолимѣе прежняго; мама смотритъ на меня какъ на дочь, недостойную ея рода и имени. Кэри [6], бѣдное дитя, не можетъ понимать меня; и пусть никогда не знаетъ она, что значитъ страдать, какъ я страдаю! Но зачѣмъ я печалю васъ моимъ горемъ?
«Веселѣй ты звучи, моя грустная арфа!»
какъ говоритъ Гансъ Бэли. Вчера мы были на большомъ балѣ у графа Хегенстрёма, датскаго посланника. Въ прошедшій понедѣльникъ папа получилъ цѣлую кипу рекомендательныхъ писемъ изъ нашего иностраннаго министерства. Лордъ П. едва-ли не счелъ папа членомъ парламента, потому-что на адресѣ стояло «Мистеру Додду, Ч. П.». [7], но ошибка эта послужила къ нашему счастью, потому-что на четверкъ мы приглашены къ обѣду лордомъ Гледвортомъ, нашимъ посланникомъ въ Брюсселѣ, а насегодня онъ уступилъ намъ свою ложу въ оперѣ; не говорю ужь о вчерашнемъ балѣ, билетъ на который намъ присланъ также отъ него. Я была въ газовомъ платьѣ на атласномъ чехлѣ, съ жонкилями и бѣлыми розами; на головѣ двѣ камеліи; кромѣ-того, въ волоса была вплетена маменькина коралловая нитка. Графъ Ambrose de Roney назвалъ меня «роза-камей»; и въ-самомъ-дѣлѣ я была хороша. Я танцовала съ княземъ Сьэрра д'Агуила Неро, родъ котораго происходитъ отъ императора Нерона — это знатнѣйшій домъ во всей Сициліи. Ахъ, Китти, какъ онъ очарователенъ! Онъ невысокаго роста; но какіе глаза! какая борода! какіе духи онъ употребляетъ! атмосфера вокругъ него благоухаетъ, какъ сады Аттаргуля! Онъ мало говоритъ поанглійски; пофранцузски поклялся не говорить: онъ называетъ французовъ предателями его отечества, la sua carissima Patria; потому, милая Китти, я говорила съ нимъ, какъ умѣла, на нѣжномъ языкѣ юга. Онъ назвалъ мой выговоръ «divina», и сказалъ, что завтра пріѣдетъ къ намъ и будетъ читать со мною Петрарку. Пожалуйста, успокой Пьера, если онъ услышитъ объ этомъ: князь принадлежитъ сферѣ, которая неизмѣримо-выше бѣдной Мери-Анны: онъ, когда пріѣзжаетъ въ Виндзоръ, всегда танцуетъ съ королевою Викторіею, и называетъ нашего принца Альберта il suo dilelto Alberto; скажу болѣе: онъ женатъ, но не живетъ съ княгинею. Онъ самъ сказалъ мнѣ это, и какъ ужасно звучали его слова, Китти! голосъ его былъ глухъ, рука судорожно прижималась къ груди. Онъ былъ страшенъ; но эти характеры, сформировавшіеся подъ солнцемъ юга и вліяніемъ славныхъ семейныхъ преданій, грозны въ порывахъ страсти! Увѣряю тебя, я только тогда вздохнула свободно, когда онъ остановилъ офиціанта съ подносомъ и взялъ ананаснаго мороженаго. Я чувствовала, что пронеслась минута страшнаго взрыва. Ты не можешь вообразить себѣ, мой другъ, какъ очаровательны люди за границею! Въ ихъ манерахъ есть какая-то нѣжная обаятельность, увлекательность, упоительность и съ тѣмъ вмѣстѣ непринужденность. Нѣтъ такой вещи, которую бы за границею мужчина не могъ сказать дѣвицѣ. Я готова краснѣть, когда вспомню, какъ я конфузилась отъ фразъ, которыя здѣсь, конечно, ежеминутно говорятся дѣвицамъ.
Мама — ты знаешь, какъ она была строга на этотъ счетъ — рѣшительно въ восторгѣ. Князь вчера сказалъ мнѣ: Savez-vous, mademoiselle, madame votre mère est d'une beauté classique! Когда я передала мама, что князь называетъ ея красоту классической, она была чрезвычайно восхищена такимъ комплиментомъ. Папа не такъ уступчивъ: онъ называетъ иностранцевъ самыми жосткими именами; Кэри также думаетъ, что ихъ изящная развязность — просто наглость, и что вся очаровательность ихъ манеръ — «блестящая пустота»: это собственныя слова Кэри. Шепнуть ли тебѣ секретъ? Мнѣ кажется, причина недовольства сестры просто то, что она, несмотря на свою красоту, не производитъ здѣсь никакого впечатлѣнія; и я должна признаться, что ей не дано природою умѣнья быть очаровательною; кромѣ-того, въ ней странная антипатія противъ всего чужеземнаго, и она этого нисколько не хочетъ скрывать. Maman сдѣлала на пароходѣ чрезвычайно-неловкое знакомство съ какимъ-то господиномъ, по фамиліи Кроузомъ, который называлъ себя помощникомъ консула въ какомъ-то голландскомъ городкѣ, но оказался разнощикомъ изъ жидовъ. Этотъ несчастный случай подаетъ нашей Кэри поводъ нападать на всѣхъ людей, нами встрѣчаемыхъ здѣсь; ея выходки просто невыносимы. Этотъ Кроузъ, надобно сказать, былъ страшно вульгаренъ и нехорошъ собою; но онъ умѣлъ говорить поанглійски ломанымъ языкомъ; за это мама полюбила его и пригласила къ чаю; послѣ-того онъ повелъ Джемса къ себѣ въ квартиру, взглянуть на чудныхъ птицъ, которыхъ онъ везетъ какой-то бельгійской княжнѣ. Непріятно пересказывать тебѣ всѣ подробности; но дѣло кончилось тѣмъ, что нашъ простодушный Джемсъ, отдавъ всѣ свои карманныя деньги и серебряный рейсфедеръ за оловянную табакерку съ музыкою, играющую съ разными остановками веберовъ вальсъ, промѣнялъ двѣ дюжины голландскаго бѣлья на ящикъ гаванскихъ сигаръ и портсигаръ съ портретомъ Фанни Эльслеръ. Папа, узнавъ это, страшно разсердился и побѣжалъ въ квартиру Кроуза; но ловкій молодецъ ужь успѣлъ скрыться. Такое непріятное обстоятельство набросило тѣнь на послѣдніе дни, проведенные нами въ Остенде; потому-что Джемсъ не выходилъ къ обѣду, а все сидѣлъ въ своей комнатѣ, сося отвратительныя сигары и любуясь на портретъ очаровательной Фанни — занятія, слѣдствіемъ которыхъ было въ немъ самое мрачное и унылое расположеніе духа.
Была съ нами и другая mésaventure (милый французскій языкъ! какъ благодарна ему я за то, что въ немъ такія деликатныя выраженія для всего шокирующаго!) Нѣкто le comte Victor de Lancy, какъ онъ называлъ себя, который познакомился съ нами за table de hôte и потомъ имѣлъ дерзость посѣщать насъ, оказался простымъ воромъ! Несмотря на то, что полиція слѣдитъ за нимъ, онъ успѣлъ унести рабочій ящикъ и золотые очки maman, надѣвъ мимоходомъ пальто папа и новый шотландскій плащъ Джемса. Это оскорбительно, непріятно; но согласись, мой другъ — земля, въ которой даже разнощики умѣютъ быть очаровательны и воры въ-состояніи принимать видъ и манеры благовоспитанныхъ людей, что такая земля должна стоять на высшей степени свѣтскости. Увѣряю тебя, я не могла убѣдить себя въ томъ, что де-Ланси воръ, пока полицейскій brigadier не пришелъ вчера отобрать извѣщеніе объ украденныхъ вещахъ и разспросить о примѣтахъ или, какъ онъ выразился, signalement вора. Я сначала подумала, что brigadier пришелъ привлеченный мною: онъ такъ мило смотрѣлъ на меня, началъ говорить въ такихъ деликатныхъ выраженіяхъ, что я покраснѣла; мама, которая не спускаетъ съ меня глазъ, сдѣлала строгое лицо и сказала «Мери Анна!» тѣмъ голосомъ, который, конечно, тебѣ памятенъ. Вотъ каковы здѣсь, мой другъ, констебли; разумѣется таковы же судьи, присяжные, даже, я думаю, тюремные сторожа.