8 августа Закржевский с тревогой писал Ларионову:

«Дорогой Виктор Александрович, прошу вас постараться повидать скорее П. Н. и прочитать ему настоящее письмо. До сего дня, т. е. почти 1 месяц, как я уехал, я не получал никаких указаний от него по вопросу о дальнейшей работе, а от Лопатина[58] не получил вообще ни одной строчки, ни одного подтверждения всему мною посланному и никаких результатов по ряду вопросов, кои были заданы мной через него. В результате моего письма № 305 Ивану Егоровичу, копия коего была мною послана Лопатину для доклада Павлу Николаевичу Шатилову, мною получено сегодня… Здесь все пропитаны величайшей ненавистью к Е. К-чу, вплоть до того, чтобы требовать его ухода, окончательно и поскорее. Прошу вас скорее поделиться со мной результатами вашей беседы с П. Н. и дать мне его указания. У меня совершенно опускаются руки, как раз именно сейчас в руки даются возможности, которых не было раньше, нужны средства и т. д. Прилагаю для передачи П. Н-чу сводки от 3 августа о совещании в Бухаресте и беседу с Богдановичем[59] и для Пушкаря — сводку от 3 августа, а всего 5 листов…»

В конце сентября Закржевский сообщал своей агентуре:

«Ваш покорный слуга уже не занимает той официальной должности при Отделе. Тем не менее, мы своего дела не оставим и будем и впредь работать… Виделся дважды с 115. Говорит о необходимости от всего отмежеваться и продолжать работу как ни в чем не бывало. Итак, мы продолжаем жить, как будто ничего не случилось. Работать осторожно, не вызывая ничьего внимания, как бы в подполье».

Но одного подполья было мало. Для прикрытия все-таки нужна была некая официальность. Выход вскоре был найден. С ведома генералов Шатилова и Абрамова, при деятельном участии капитана Фосса, работа по «Вн. линии» вновь была поручена Закржевскому. С декабря 1934 года, минуя генерала Эрдели, он был подчинен непосредственно Е. К. Миллеру. Докладчиком по делам «Вн. линии» был назначен Скоблин, о котором Шатилов знал, что ему можно было кое-что поручить. А после визита Фосса к генералу Миллеру в мае 1935 года позиции Скоблина настолько окрепли, что присутствие Закржевского в Париже стало ненужным. В сентябре 1935 года он вернулся к Фоссу в Софию.

15 и 16 декабря 1934 года в ограде церквей на рю Дарю и рю д’Одесса неизвестные лица распространяли листовки с воззванием за подписью начальника 1-го Отдела РОВСа Ивана Эрдели. Автором этой листовки генерал не был. Возмущенный, Эрдели сообщил печати о принятии им мер для обнаружения авторов фальшивки. Их он, конечно, не обнаружил…

А 12 февраля 1935 года Закржевский писал Мишутушкину:

«Мне пришла в голову мысль на время приостановить атаки на Вр. и в то же время получить косвенное подтверждение о наличии связи у „Последних Новостей“ и Союза Добровольцев с общественниками[60], а именно: предложите Баргину[61] немедленно послать по своей новой линии следующее: „Здешний генерал из Р.О.В.С. а получил письмо из Парижа, в котором говорится приблизительно следующее: что упорно держится слух о предстоящем уходе Е.К.М. (полностью), и что последний передает бразды правления И.Э. (полностью). И.Э.[62] по вступлении собирает „военный совет“ по специальному подбору, и этот „совет“ выбирает главнокомандующим А.И.Д. (полностью), и что И.Э. является ставленником А.И. Д-на[63], что вызывает большую тревогу в кругах „правоверных““. Если это сообщение верно, то было бы большой тактической ошибкой вести в настоящий момент кампанию против И.Э., который делает такое полезное дело, как предстоящий совершенно неминуемый раскол в ОВС-е. Наоборот, мне думается, что всякая кампания, которая вредит его личному авторитету и имени, может заставить Е. К. М-ра пересмотреть вопрос о своем заместительстве, не в пользу Э. на этот раз. Я уверен, что это сообщение заинтересует общественников».

В апреле 1935 года, ссылаясь на необходимость экономии денежных средств, Е. К. Миллер уволил Эрдели с должности начальника 1-го Отдела РОВСа и принял на себя его обязанности. Руководство «Внутренней линией» во Франции поручил Скоблину. Незримые руководители воспрянули духом.

Ревностно и молитвенно праздновали корниловцы день святых Флора и Лавра. Поминая своего доблестного шефа, генерала Лавра Георгиевича Корнилова, ежегодно служили они панихиды по павшим и молебны о здравствующих. Затем собирались на трапезу, приглашали на торжество виднейших белых генералов и старших корниловцев — Деникина, Богаевского, Кутепова. Вспоминались боевые подвиги, произносились патриотические речи, провозглашались заздравные тосты.

После четырехлетнего отсутствия, в 1928 году Скоблин вновь стал хозяином в своем полку, а Плевицкая — любимой матерью-командиршей. На полковых праздниках они задавали тон: Скоблин произносил пламенные патриотические речи, Плевицкая покоряла за душу хватающими русскими народными песнями.

6 сентября 1931 года корниловцы праздновали день святых Флора и Лавра. На банкет были приглашены генералы Миллер, Шатилов, Стогов, Фок, Пешня, Репьев, адмирал Кедров. Царило приподнятое праздничное настроение. Обращаясь к Е. К. Миллеру, Скоблин с пафосом сказал:

— Сегодня мне хочется дать доказательство нашей преданности нашему Главе, работающему в столь трудной и морально тяжелой обстановке. По нашей добровольческой традиции, от имени общества офицеров полка, я прошу его превосходительство генерала Миллера зачислить себя в списки нашего полка.

Под громкие крики «Ура!» до глубины души растроганному Миллеру была поднесена корниловская розетка. По воле Скоблина он стал старшим корниловцем. Отвечая на бурю приветствий и благодаря за оказанную честь, Миллер заявил:

— РОВС одним своим существованием осознается советской властью, как наибольшая угроза и опасность. Мы достигли этого десятилетней верностью заветам основателей и вдохновителей борьбы за Россию.

Снова крики «Ура!» Праздник удался на славу. В прекрасном расположении духа вернулся Миллер домой. В этот день славные корниловцы стали для него близкими и родными[64].

Скромной и трудной была жизнь большинства белых эмигрантов. Заработки подчас едва обеспечивали их самые насущные нужды. Лишь немногие могли приобрести автомобиль. Для еще меньшего числа собственный домик был пределом мечтаний.

Счастливцы, сумевшие накопить трудовые франки, искали места подешевле. Таким местом был городок Озуар-ля-Феррьер, в сорока километрах от Парижа; тут можно было купить или выстроить собственными руками домик на небольшом клочке земли. Несколько десятков эмигрантских семей поселилось в этом городке. Среди них и чета Скоблиных.

В конце мая 1930 года в бюро Д. М. Шнейдера, торговца недвижимым имуществом, вошел моложавый господин. Осторожно и обстоятельно он расспросил об условиях продажи имущества, о котором узнал из объявления в газете «Последние Новости». Назвав себя, Скоблин условился о предварительном осмотре дома. Плевицкая ожидала его на улице в темно-сером автомобиле марки «Ситроен» 1925 года.

Осмотрев дом № 345 на авеню Марешаль Пэтен, в течение пяти минут принял решение. Немного поторговавшись, сошлись на 82 тысячах франков. 7 июня был подписан договор. Скоблин внес 10 тысяч наличными и обязался выплачивать остальное по 9 тысяч в год.

Никто не спрашивал, откуда у них деньги. Известно было, что Скоблин нигде не служил, что его жена давала концерты, а раз так, то все в порядке. Ведь несомненно доходными казались турне Плевицкой по городам Прибалтики и Финляндии. Да и в богатую Америку ездили не без успеха. На фоне эмигрантской бедности Скоблины выглядели зажиточными: собственный дом, собственный автомобиль, разъезды по всей Европе, концерты, встречи с однополчанами в разных странах, банкеты, всеэмигрантская известность, поклонение, почет и уважение.