Его одноклассник Дмитрий Мономахов, богатырского сложения, тоже отличный спортсмен, с большим самообладанием и крепкими нервами — как раз то, что нужно террористу.

Встреча с Марией Захарченко и беседы с нею произвели на молодых людей потрясающее впечатление. Их поразила и взволновала 33-летняя волевая женщина, полная энергии и решимости, убежденная в правоте избранного опасного пути. С нею они были готовы идти и в огонь, и в воду.

Молодые смельчаки очень понравились Марии. С каждым она беседовала, к каждому присматривалась, стараясь определить их способности и характер. Но Сольский, назначенный в ее тройку, ей показался нервным и застенчивым.

— Дайте мне кого-нибудь другого, более крепкого физически, — сказала она Ларионову.

Выбор пал на Петерса, красивого, веселого, уже не раз бегавшего на лыжах из Териок в Петроград с поручениями от белой организации.

Приближался день отправки в опасный поход. Занятая последними приготовлениями, Захарченко хлопотала целыми днями. Излучая энергию и боевой пафос, она заражала своих боевиков решимостью и верой в конечный успех борьбы с коммунизмом.

Боевики Кутепова проживали в Пакенкюле, рабочем районе Гельсингфорса. Готовились к походу. Под руководством Радковича практиковались в стрельбе из револьверов, метали бомбы, начиненные песком вместо мелинита.

Опперпут спокойно и внимательно следил за приготовлениями. На его лице нельзя было прочесть истинных чувств и намерений. Когда нужно, поддакивал, а то и авторитетно советовал. Накануне похода он просил Марию собрать всю боевую организацию. Пришли Радкович, Ларионов, Петерс, Соловьев, Мономахов, Болмасов, Шорин и другие. Обратившись к боевикам с краткой речью, он заклинал их ни при каких обстоятельствах не сдаваться властям живыми:

— Все равно, сдача не спасет, «шлепнут» в подвале в затылок, а до этого будут жечь свечкой, бить, издеваться, применять страшные моральные пытки. В каменном мешке долгими месяцами с живыми мертвецами по соседству каждую ночь, каждый день, каждый час вы будете ждать жутких слов: «выходи с вещами», и чувствовать всем своим существом, что вас никто и ничто не спасет, с этой мыслью засыпать и встречать безнадежное утро.

По плану Опперпута и Марии Захарченко были образованы две тройки. Одна из них — Опперпут, Захарченко и Вознесенский (Петерс) — направлялась в Москву для удара по «осиному гнезду». Другая — Ларионов, Мономахов и Соловьев — для акта в Ленинграде.

31 мая 1927 года проводник от финского генерального штаба перевел тройку Опперпута через границу. Двенадцать часов спустя, в ночь на 1 июня тройка Ларионова, сопровождаемая финским проводником, перешла вброд пограничную реку Сестру и углубилась в лесисто-болотистую местность.

С Опперпутом было условлено, что ленинградская тройка начнет боевые действия только после опубликования в газетах сообщения о взрыве в Москве.

Поразительно быстро добралась до Москвы тройка Опперпута. Как она прошла через Ленинград, как доехала до Москвы, знало лишь ОГПУ.

10 июня 1927 года советские газеты опубликовали первое правительственное сообщение о провале попытки Захарченко-Шульц, Опперпута и Вознесенского взорвать жилой дом № 3/6 по Малой Лубянке.

6 июля в «Правде» была опубликована беседа заместителя председателя ОГПУ Генриха Григорьевича Ягоды с сотрудниками московских газет. Ягода подробно рассказал о неудачном покушении:

«…Организаторы взрыва сделали все от них зависящее, чтобы придать взрыву максимальную разрушительную силу. Ими был установлен чрезвычайно мощный мелинитовый снаряд. На некотором расстоянии от него были расставлены в большом количестве зажигательные бомбы. Наконец, пол в доме по М. Лубянке был обильно полит керосином. Если вся эта система пришла бы в действие, можно не сомневаться в том, что здание дома по М. Лубянке было бы разрушено. Взрыв был предотвращен в последний момент сотрудниками ОГПУ».

По словам Ягоды, после неудачи все трое бежали из Москвы:

«…Опперпут, бежавший отдельно, едва не был задержан 18 июня на Яновском спирто-водочном заводе, где он показался подозрительным. При бегстве он отстреливался, ранил милиционера Лукина, рабочего Кравцова и крестьянина Якушенко. Опперпуту удалось бежать. Руководивший розыском в этом районе зам. нач. особого отдела Белорусского округа т. Зирнис созвал к себе на помощь крестьян деревень Алтуховка, Черниково и Брюлевка Смоленской губернии. Тщательно и методически произведенное оцепление дало возможность обнаружить Опперпута, скрывавшегося в густом кустарнике. Он отстреливался из двух маузеров и был убит в перестрелке.

Остальные террористы двинулись в направлении на Витебск. Пробираясь по направлению к границе, Захарченко-Шульц и Вознесенский встретили по пути автомобиль, направлявшийся из Витебска в Смоленск. Беглецы остановили машину и, угрожая револьверами, приказали шоферам ехать в указанном ими направлении. Шофер т. Гребенюк отказался вести машину и был сейчас же застрелен. Помощник шофера т. Голенков, раненный белогвардейцами, все же нашел в себе силы, чтобы испортить машину. Тогда Захарченко-Шульц и ее спутник бросили автомобиль и опять скрылись в лес. Снова удалось обнаружить следы беглецов в районе станции Дретунь. Опять-таки при активном содействии крестьян удалось организовать облаву. Пытаясь пробраться через оцепление, шпионы-террористы вышли лесом на хлебопекарню Н-ского полка. Здесь их увидела жена краскома того же полка т. Ровнова. Опознав в них по приметам преследуемых шпионов, она стала призывать криком красноармейскую заставу. Захарченко-Шульц выстрелом ранила т. Ровнову в ногу. В перестрелке с нашим кавалерийским разъездом оба белогвардейца покончили счеты с жизнью. Вознесенский был убит на месте, Шульц умерла от ран через несколько часов.

Найденные при убитых террористах вещи подвели итог всему. При них, кроме оружия и запаса патронов, оказались гранаты системы „Леман“ (на подводе, которую террористы бросили во время преследования за Дорогобужем, найдены тоже в большом количестве взрывчатые вещества, тождественные с обнаруженными на М. Лубянке), подложные паспорта, в которых мы с первого же взгляда узнали продукцию финской разведки, финские деньги и, наконец, царские золотые монеты, на которые, видимо, весьма рассчитывали беглецы, но которые отказались принимать советские крестьяне.

У убитого Опперпута был обнаружен дневник с его собственноручным описанием подготовки покушения на М. Лубянке и ряд других записей, ценных для дальнейшего расследования ОГПУ».

Три года спустя, ставший невозвращенцем, резидент ИНО ОГПУ в Турции Г. С. Агабеков рассказал эмиграции о покушении на Малой Лубянке. Прибыв в Москву с докладом начальнику ИНО ОГПУ Трилиссеру, Агабеков беседовал в гостинице «Селект» с приятелем Григорием Федулеевым, агентом КРО.

— Кто, по-твоему, всю белогвардейщину держит в руках? — интригующе спросил Федулеев. — А ты знаешь, что позавчера мы чуть не погибли от своей собственной работы?

Агабеков смотрел на него с недоумением. Федулеев продолжал:

— Приехали сюда из-за границы три человека для связи со здешними контрреволюционерами. Из них, конечно, один наш. Все было предусмотрено. Мы подготовили фиктивных руководителей организации, конспиративные квартиры, явки и прочее, и вдруг крах! Приехавшие заграничные делегаты скрылись, и вместе с ними пропал наш агент. Вот уже два дня ищем их по Москве. Как сквозь землю провалились. А вчера ночью случайно обнаружилось в общежитии сотрудников ГПУ, на Малой Лубянке, что весь пол у входа залит керосином, а в углу стоят два бидона и ящик динамита. Там же нашли подожженный, но потухший шнур. Видимо, все было подготовлено для взрыва, но фитиль потух раньше времени.

— Кто же мог это проделать? — спросил Агабеков.

— По-видимому, это работа нашего агента и тех двух приезжих. Только наш агент и знал этот дом. Там мы с ним встречались. Одно из двух: либо он проболтался, либо изменил нам.