Одна, как знала Шторм, была на самом деле небольшой нишей, в глубину не больше роста низкого человека. Вторая была ее целью.

Или станет ее целью, после того как Шторм обойдет последнее дерево, чтобы оглянуться и прислушаться — достаточно долго, чтобы убедиться, что за ней никто не следит.

Шторм неподвижно застыла, когда слабый ветерок пробежал по листве вокруг, пока птицы снова не запели и не продолжили беззаботно порхать с ветки на ветку. Тогда  решила, что у нее на хвосте никого нет. Шторм сбросила плащ к носкам своих неприметных старых сапог, стряхнула с себя свою мантию, развязала жилет под ней и сняла его, снова надела плащ, а поверх него остальную одежду — и отправилась прямо к упомянутой пещере.

У входа она остановилась, осторожно поставила левую ногу на небольшой выступ высотой по голень с одной стороны неровного зева пещеры, и оттолкнулась от него, прыгая в темноту, чтобы наверняка не задеть ни один из камней у входа.

В результате механизм с копьем на пружине остался неподвижным, пока она проползла под ним, вместо того, чтобы проткнуть ее тело длинной стальной рогатиной.

Несколько человеческих черепов — целую жизнь назад она помогла их собрать — украшали узкую, неровную поверхность углубления, в котором она оказалась. Просто предупреждение.

Шторм прошла мимо, к настоящему стражу пещеры, надеясь, что его магия не разложилась до такой степени, чтобы убить ее.

Эту магию давным-давно сплели маги-арфисты, включая Эльминстера — волшебное поле, которое должно было держать посторонних подальше от этого тайного укрытия в лесу. Волшебная Чума превратила поле в бурлящий хаос, заставляющий живые тела содрогаться и пугающий любого, кто к нему прикасался, но поле было предназначено для того, чтобы пугать, а не убивать. Если оно все еще работало, как задумано, и не превратилось в нечто худшее.

Сначала Шторм почувствовала мучительный жар, заставивший ее задыхаться и промокнуть от пота, сделав всего лишь пару шагов. Она опустила веки, чтобы глазные яблоки не сварились вкрутую, втянула воздух сквозь сжатые зубы, и упрямо двинулась вперед.

Вперед, где инферно усилилось, ее одежда зашипела, когда вся влага из нее мгновенно испарилась, прямо — на полушаге — в леденящий холод, мороз, заморозивший пот на ее коже и заставивший Шторм беспомощно дрожать. Холод, опаливший ноздри и легкие, пронзивший ее, будто тысячи иголок — когда-то, много лет назад, Шторм почти умерла от сотен стальных игл, и знала, на что похоже это чувство — а затем сменившийся другой частью волшебной печати, преградой, которую она ненавидела больше всего.

В воздухе вокруг нее вдруг появились рты, распахнутые пасти — Шторм даже не потрудилась поднять веки, чтобы увидеть их — слепые, похожие на угрей щупальца, которые видели ее даже без глаз. Черви, заканчивающиеся пастью с огромными клыками, бросились на нее, будто змеи, впиваясь и кусая, пока она спешила вперед, пытаясь преодолеть их, не потеряв слишком много крови. Пасти шипели и рычали, или влажно чавкали у нее над ухом, когда с них капала ее кровь... а Шторм наконец добралась до того, что ожидала найти — тяжелой каменной цепи, лязгнувшей на камнях у ее ног.

На земле лежали разомкнутые кандалы. Она подбросила их ногой и подхватила, вцепившись в эту цепь, и держалась за нее, пробираясь вперед, несмотря на все яростные укусы.

Затем кусающиеся пасти и их рычание остались позади, а воздух вокруг начал шипеть и трещать, когда маленькие молнии начали ударять в Шторм, изломанными вилками пронзая ее кожу, заставляя мышцы содрогаться в своей хватке, спазматически сокращаясь, пока Шторм шла вперед.

После этой муки последовала новая, кошмар из полупрозрачных, сумрачных колец, которые опутали Шторм, сжимаясь, как будто призрачные — и все же материальные — змеи огромных размеров. Эти узлы всегда, как бы она не защищалась, обхватывали ее горло и начинали душить, пока она не сгибалась почти вдвое, неспособная сделать даже вдох, волоча себя через сгущающуюся дымку — чтобы освободиться, выпрямиться и попасть в последнюю пытку невидимых копий, бьющих в глаза, твердых осколков воздуха, целивших только по глазам, рту и горлу... чтобы наконец отпустить ее, позволив пошатывающейся Шторм пройти вперед, сплюнув кровь из своего многократно уколотого языка, чтобы восстановить дыхание и равновесие в расширяющемся проходе.

Одинокая и почти слепая в окружающей темноте — единственным источником света было слабое мерцание волшебного поля позади нее — Шторм вздохнула, потянулась, часто задышала, пытаясь перестать дрожать, пока она срывала с себя мантию и жилет, чтобы снова снять с себя плащ боевого мага и туго обернуть его вокруг кандалов, чтобы те не звенели.

Спустя, казалось, очень долгое время, тело снова стало ей подчиняться. Не потрудившись опять одеться, Шторм подхватила одежду, магию, которую взяла с собой, и замотанные в плащ кандалы, и отправилась в долгий путь в сгущающейся темноте по каменному полу огромной пещеры, пока впереди не засиял слабый свет.

Она зашагала к нему, и свет превратился в несколько слабых огоньков внизу, рядом друг с другом. Вместе с тем поверхность у нее под ногами приобрела слабый уклон вниз, и негромкое эхо шагов изменилось. По его звучанию можно было понять, что потолок пещеры опускается, нависая над ней, проход сужается, опускается и воздух становится влажным.

И начинает вонять. Не запахом разложения, земли или камня, но мускусной вонью немытого и грязного тела.

Затем Шторм наконец достигла источника света и вони.

Ее сестра Алассра, бывшая королева Агларонда, пользовавшаяся славой безумной королевы-ведьмы, убийцы Красных Волшебников, Симбул — сидела в одиночестве, грязная и голая, опустив ноги в пруд. Пруд питался водой из десятков стекающих по стенам пещеры ручейков.

По-прежнему стройная под грязью, по-прежнему среброволосая, Алассра выглядела роскошной, хорошо сохранившейся женщиной лет сорока — и при внимательном изучении казалась полностью сумасшедшей развалиной.

Беззвучно бормоча и пуская слюну, она раскачивалась вперед и назад, взгляд был диким, но не видел ничего.

Из воды рядом с ней поднималась тяжелая, длинная цепь, которая, как знала Шторм, заканчивалась кандалами на лодыжке сестры. Эту цепь выковали дварфы, а Эльминстер и все сестры Аласстры, способные на достаточно сильную магию, наложили на нее чары. Звенья цепи содержали кровь Алассры и были закалены ее серебряным огнем, освободившимся из порезов, которые они осторожно ей нанесли. Цепь звала Алассру, где бы та не находилась — шепот, который та могла игнорировать, будучи в здравом уме, но когда ее рассудок отказывал, шепот медленно, но неизбежно призывал ее. Она легко могла снять оковы, но не хотела этого; это был единственное утешение и единственный товарищ, которого желала Алассра. Когда ее рассудок лежал в руинах, цепь позволяла ей не чувствовать себя одинокой и никому не нужной, пока она касалась Алассры.

Как сейчас.

Выходит, Симбул не умирала и никто на нее не нападал. Просто ее рассудок... был в худшем состоянии, чем когда-либо прежде.

Шторм положила на землю волшебные вещи и свою одежду, сверху положила сверток с кандалами и аккуратно развернула его, чтобы те не выдали себя звоном, оставила их лежать, а сама набросила на себя магический плащ и подошла к сестре, обнимая ее.

Симбул застыла от неожиданности, затем издала вздох удовольствия, когда ее кожи коснулся плащ.

Тело Алассры стало поглощать магию, и плащ засиял — такой же зловещей синевой, какой светился небесный огонь Волшебной Чумы. Алассра отчаянно вцепилась в него, будто голодающий в краюху хлеба.

Ее вздох стали стонами удовольствия, а затем — облегченным всхлипыванием, когда она обхватила Шторм руками и поцеловала сестру с пугающим голодом.

— Эл! — воскликнула она грубым голосом, которым давно не пользовалась. — Эл?

— Сестра, — мягко сказала Шторм между поцелуями. — Это я. Эфина.

— Эшина, — прошипела Симбул одновременно благодарно и разочаровано, расслабившись, когда рассудок окончательно к ней вернулся. Дикий огонь в ее глазах угас, и она встретилась взглядом со Шторм. Они лежали нос к носу на мокрых камнях.