Это была очень большая ухмылка, поскольку глазной тиран в диаметре был не меньше главной двери любого величественного особняка. У него были глазные отростки и щупальца, некоторые оканчивались ладонями или тремя противопоставленными клешнями. Но разум, с которым родилась эта громадина, был не тем разумом, что сейчас обитал в ней.

Оно почти все время проводило в одиночестве — и как многие отшельники, которые не следовали этому жребию всю свою жизнь по собственной воле, выработало привычку громко разговаривать с собой.

— Но время нанести удар еще не настало. К тебе привязано еще слишком много магии. Не хочу быть уничтоженным в ее вихре вместе с тобой. Твое убийство должно случится в точно выверенный момент. Так что я еще немного подожду. Зато я знаю, что мое ожидание — наконец-то! — не будет слишком долгим.

Глазной тиран улыбнулся.

— Сможешь ли ты спасти свое любимое королевство, скалу, на которой ты стоишь, в очередной раз спасая Королевства — или позволишь этой скале обрушиться, чтобы спасти безумную женщину, которую любишь?

Он пролетел через пещеру к парящей в воздухе кучке небольших светящихся сфер, каждая из которых представляла собой прорицающее око. Каждая показывала собственную сцену в различных местах Королевств. Звук эти сферы передавали только если на то была воля созерцателя.

Сейчас он, кажется, предпочитал звук собственного голоса.

— Ты стал таким слабым, что мне даже не нужно организовывать нападение на Кормир. Хватит и тех фигур, что сейчас стоят на игровой доске. Скоро, скоро настанет час моей мести — и наконец-то, наконец-то Эльминстер из Долины Теней умрет окончательной смертью.

Ужас со щупальцами подплыл обратно к большому трехмерному изображению застывших Эльминстера и Шторм.

— И ты умрешь, зная, что это я сразил тебя, — почти нежно прошептал созерцатель.

Пещеру огласил сухой смешок.

— Скоро, скоро...

Халанс в очередной раз заставил свою челюсть закрыться. Он не мог перестать зевать.

Боги, как же он устал — а впереди ждал целый день работы, день, который наверняка станет очень насыщенным.

Но за этим темным грузом усталости старший паж так и не почувствовал холодное, жестокое присутствие, которое издалека следило за ним, таясь в глубине его разума.

Вокруг него кипел королевский двор. Не только из-за постоянного хаоса и бесконечных приготовлений к Совету — который продолжал приближаться — но из-за произошедшего во дворце прошлой ночью.

Из-за этого боевых магов в спешке отзывали в Сюзейл со всех уголков королевства, как прошептал ему на ухо Корлет Фентабль. Больше дюжины пурпурных драконов мертвы — и среди них Белнар Бакмантл. Убиты на своих постах неизвестными нарушителями, которые обезглавили большинство из них, а потом ушли каким-то тайным ходом, весьма разгневав старших рыцарей и боевых магов.

Если уж на то пошло, Фентабль и сам был очень взволнован. Он казался нездоровым... и был единственным старшим по званию придворным слугой, которому Халанс доверял, уважал и симпатизировал. Ему стоило бы знать, что некоторые вещи не стоит говорить нижестоящим, чтобы не представать пред ними в таком свете.

Халанс покачал головой. Такие события, будь они прокляты, всегда происходили все одновременно. Когда все были слишком заняты, чтобы заняться ими. «Поцелуй Бешабы», как говорили слуги постарше. Неудачи, проклятые раздражающие неудачи...

Мэншун зловеще улыбнулся. Неудачи или искусная манипуляция.

Халанс снова зевнул. Он должен был найти Арклета и предупредить его, что танцовщица слушала весь их разговор и может оказаться информатором того или иного благородного лорда.

Но времени искать дворян по всему городу у него не было — со всеми этими перестановками мебели, заменой ковров и масляных ламп...

И не с дополнительными приготовлениями к Совету, которые ждали на его столе грудой записок от Фентабля, Мальвоцвета и боги знают еще кого, про то, это и еще вон то.

Теперь приготовим приманку...

Записку, написать записку; Халанс схватил клочок пергамента из выданной ему стопки для разных записей старшего пажа, схватил перо из подставки, и торопливо написал: «Сказать Арклету Делькаслу, что Белнар убит. И еще танцовщица во Всадниках слушала наш разговор».

— Тарандар! — закричал ему Мальвоцвет с другой стороны зала. — В доках Зорсина прямо сейчас разгружают новые кресла и стулья! Я послал Эммура и Дарлакана за фургонами, но ты тоже отправляйся туда и проследи, чтоб они ничего не сломали и не запачкали!

Точно по сигналу. Как и планировалось.

— Сир! — закричал в ответ Халанс. — Слышу вас! Уже бегу!

Торопись, паж. Торопись, тебе нельзя опаздывать. Нельзя заставлять Мальвоцвета ждать... равно как и моего агента, который тебя уже ждет.

Он бросился к двери, затем резко повернул обратно к столу, схватил свеженаписанную записку, и побежал в доки.

Торопящийся человек наверняка доберется до доков Зорсина быстрее, чем фургон. А это значило...

У него была идея, где мог находиться Арклет. В Угре, или в Драконьих Всадниках, или может быть в Чудесных Страстных Девочках Сакларры, если молодой лорд Делькасл пребывал в особенно игривом настроении.

Ну а если хрупкий цветок дома Делькаслов окажется еще где-то... ну, было еще с полдюжины инспекций и негоциаций, в ходе которых старший паж мог покинуть дворец. И все же лучше было сказать Арклету как можно раньше, чтобы расправиться с этим и, наконец, посвятить себя работе.

И тогда в его голову пришел краткий, дикий образ. Будто бы на него из темной пещеры сквозь зловещее мерцание пристально смотрит созерцатель. Созерцатель?

Боги, да у него начались кошмары наяву. Все этот проклятый Совет!

Тряхнув головой, Халанс Тарандар поспешил пересечь зал, пройти мимо стражников, улыбнувшись и кивнув, вышел на улицу, пересек променад и торопливо свернул в свой любимый переулок.

Он не увидел руки, которая его ударила.

В роскошном сердце особняка Делькаслов, за его розовыми стенами, располагались комнаты, которых большинство посетителей никогда не видели. Комнаты, стены которых были вылеплены в форме зарослей роз, взбирающимися по отделке и овивающими дверные косяки.

Лорд Арклет Аргустагус Делькасл содрогнулся бы, увидь он такой декор дома у кого-то другого, но в комнатах своей матери он к нему привык.

По крайней мере, он неустанно себе это повторял.

Существовало старое семейное правило, согласно которому прибывшие домой кровные члены дома Делькасл должны представиться его матери — или ее личной горничной в тех редких случаях, когда Даранте было приказано их встретить — так что он, как много раз прежде, поднялся по крутой лестнице из входного зала, прошел через несколько помещений и оказался в краю тошнотворных роз. Миновав безразличных стражников, Арклет вошел в покои матери.

Где леди Марантин Делькасл наградила его своей лучшей улыбкой сытой кошки. Она распростерлась на кушетке, кроваво-красный шелк которой прекрасно дополнял розы — но ужасно сочетался с пламенно-оранжевой шелковой сорочкой, которая была на ней надета. Уже не говоря о кричащем диссонансе с выкрашенным в изумрудный цвет мехом, который с претензией на элегантность мать набросила себе на плечи.

Час был где-то между слишком поздним и слишком ранним, но леди Делькасл бодрствовала и практически мурчала, томно поглощая апельсиновые корки в шоколаде и отпивая из высокого бокала с янтарным ликером. И если она не нашла себе новое увлечение, которое оставило бы мать в таком настроении, это значило, что она наслаждается послевкусием после ублажения ее тремя крепкими «пажами».

—  Здравствуй, мать, — радостно, с едва заметной сардонической ноткой поприветствовал ее Арклет. — Намасленные мальчики уже ушли?

Она ответила ему одной из своих лучших усмешек.