Но что же воскресило воспоминание о нем в ее душе, когда ее мысли были так далеки от прошлого? То была лошадь, спокойно пасущаяся на краю ужасного болота, в направлении к отдаленным холмам, где, как она знала, было когда-то жилище этого бесстрашного разбойника!..

Нить ее воспоминаний внезапно была прервана голосом ее дяди, и из груди ее невольно вырвался вздох. Она, впрочем, не пошевелилась, так как знала, что Лаблаш был с ним, а этого человека она ненавидела той страстной ненавистью, на какую только были способны потомки туземной расы.

— Мне очень жаль, Джон, что мы с вами не сходимся в этом пункте, — говорил Лаблаш своим хриплым голосом, когда они оба остановились на другом конце веранды. — Но я твердо решил это. Ведь эта земля пересекает мой участок и отрезает меня от западной железной дороги, так что я вынужден вести свои стада кружным путем, почти в пятнадцать миль, чтобы нагрузить их на суда. Если он окажется настолько благоразумным, что не станет противиться проходу скота через свою землю, то я не скажу ничего. Иначе я заставлю его продать свой участок.

— Если вы сможете это сделать! — возразил Джон Аллондэль, — но я должен заметить, что вам придется очень закалить свое оружие, чтобы заставить старика Джо Нортона продать свою лучшую полевую землю в этой стране.

В этот момент три человека показались на дороге. Это были ковбои, принадлежащие к ферме. Они обошли дом сзади и приблизились к Джеки со спокойной уверенностью людей, которые были столько же товарищами, сколько и слугами своей хозяйки. Все трое, впрочем, почтительно прикоснулись к краям своих широкополых войлочных шляп, выражая ей этим свое уважение. Они были одинаково одеты в кожаные рубашки и штаны, и у каждого сбоку висел револьвер.

Девушка тотчас же повернулась к ним и коротко спросила:

— Что скажете?

Один из них, худой, высокий метис, очень темного цвета, выступил вперед. Очевидно, он был выбран депутатом. Прежде всего он выплюнул большую струю темного табачного сока и тогда уже заговорил на западном, жаргоне, как-то странно откинув назад голову.

— Вот что, мисс, — воскликнул он высоким носовым голосом, — толковать много нечего! Этот Сим Лори, которого люди Доногю выбрали «капитаном», чтобы руководить объездом прерии, никуда не годится! Он даже ни разу на лошадь не садился с тех пор, как он здесь! Я готов поклясться, что он не умеет сидеть в седле как следует. С какой стати его прислали сюда? Это несправедливо заставлять нас работать под его начальством!

Он сразу оборвал свою речь и подчеркнул свои слова новым энергичным плевком, окрашенным табачным соком.

Глаза Джеки сверкнули гневом.

— Слушай, Силас! Иди сейчас же, оседлай своего пони…

— Разве это правильно, мисс? — прервал он ее.

— И скачи так быстро, как только могут нести ноги твоего пони, — продолжала Джеки, не обратив внимания на его слова, — скачи прямо к Джиму Доногю, передай ему поклон от Джона Аллондэля и скажи, что если они не пришлют способного человека, — так как им было предоставлено избрать «капитана», — то Джон Аллондэль пожалуется на них ассоциации. Они принимают нас за олухов, что ли? Сим Лори, — в самом деле! Я знаю, что он негоден даже сгребать сено!

Люди разошлись довольные. Им нравилось, что хозяйка всегда быстро решает всякое дело, а Силас в особенности был в восторге, что его старый неприятель Сим Лоли получает щелчок. Когда люди ушли, к Джеки подошел дядя.

— Что такое говорилось тут о Симе Лори? — спросил он племянницу.

— Они прислали его сюда руководить объездом, — отвечала она.

— Ну, так что ж?

— Я сказала, что он не годится.

— Так прямо и сказала? — улыбнулся дядя.

— Да, дядя, — тоже улыбнулась девушка. — Их надо было удовлетворить. Я послала от твоего имени сказать это Джиму Доногю.

Старик покачал головой, хотя по-прежнему снисходительно улыбался.

— Ты меня впутаешь в серьезные неприятности своей стремительностью, Джеки, — заметил он. — Но… ты, вероятно, лучше знаешь, что надо!

Последние слова были очень характерны для него. Он предоставил полное неограниченное управление своим ранчо двадцатидвухлетней девушке и во всем полагался на ее суждение. Немного странно было видеть это, так как он был еще бодрым человеком, и при виде его можно было только удивляться, что он так легко отказался от всякой власти и авторитета, возложив всю ответственность и все заботы на свою племянницу. Но Джеки без всяких сомнений приняла на себя управлений всем. Между нею и дядей существовала глубокая симпатия. Иногда Джеки, взглянув на его красивое старческое лицо и заметив его подергивающуюся щеку и губы, прикрытые седыми усами, отворачивалась со воздухом и с еще большим усердием и горячностью принималась за свой труд управления хозяйством ранчо. Она не выдавала своих мыслей и того, что прочла в милом, старческом лице, которое так было ей дорого. Все это она скрывала в глубине своей души. В ранчо Фосс Ривер она была абсолютной госпожой и знала это. Старый Джон только сохранял свою репутацию, ум и характер его ослабели, и он медленно и постепенно опускался все ниже и ниже, поддаваясь своей роковой страсти игрока.

Девушка положила свою руку на плечо старика.

— Дядя, — сказала она, — о чем говорил с тобой Лаблаш тогда, когда я пришла за биноклем?

Взор Джона Аллондэля был устремлен на густую сосновую рощу, окружавшую дом. Он встрепенулся, но взор его имел блуждающее выражение.

— Мы говорили о разных вещах, — сказал Он уклончиво.

— Я знаю, дорогой, но… — она нагнула голову, снимая с руки кожаную рукавицу, — вы ведь говорили обо мне, не правда ли?

Она взглянула ему прямо в лицо своими большими темно-серыми глазами. Старик отвернулся. Он чувствовал, что глаза читают в его душе.

— Ну, он говорил только, что я не должен допускать твоего общения с некоторыми людьми… — сказал он нерешительно.

— Почему? — Вопрос прозвучал резко, как пистолетный выстрел.

— Потому что он полагает, что ты должна думать о замужестве…

— Ну так что же?

— Он, по-видимому, думает, что ты вследствие своей порывистости и неопытности можешь сделать ошибку и… полюбить…

— И полюбить неподходящего человека! О да, я знаю. С его точки зрения, если я и выйду замуж когда-нибудь, то непременно за неподходящего человека!

Джеки залилась веселым смехом.

Некоторое время они стояли рядом и молчали, каждый занятый своими собственными мыслями. Шум скота из загородок позади дома долетал к ним. С крыши не переставая капала вода от тающего снега, и эти капли со стуком ударялись о высохший грунт.

— Дядя, — вдруг заговорила он, — тебе никогда не приходило в голову, что этот толстый ростовщик хочет на мне жениться?

Этот вопрос до такой степени поразил старика, что он круто повернулся к своей племяннице и взглянул на нее с изумлением.

— Жениться на тебе, Джеки? — повторил он. — Клянусь, мне это никогда не приходило в голову!

— Я и не предполагаю этого, — сказала она, и в ее голосе слышался оттенок горечи.

— А ты все-таки думаешь, что он хочет жениться на тебе?

— Я совершенно не знаю этого. Может быть, я ошибаюсь, дядя. Мое воображение могло увлечь меня. Но правда, я иногда думаю, что он хочет на мне жениться!

Они снова замолчали. Затем старик заговорил:

— Джеки, знаешь, то, что ты сказала, раскрыло мне глаза на некоторые вещи, которые я не совсем понимал до сих пор. Он пришел ко мне и, без всякой с моей стороны просьбы, стал подробно изъяснять мне положение Беннингфорда и…

— Постарался возбудить тебя против него! Бедняга Билль! А что же он говорил о его положений?

Глаза девушки сверкнули подавленной страстью, но она постаралась отвернуться от дяди.

— Он сказал мне, что на все имущество Беннингфорда и на его землю существуют крупные закладные и что даже, если завтра реализует их, то ему останется очень мало или совсем ничего. Все должно отойти к одной из банкирских фирм в Калфорде. Короче говоря: Беннингфорд проиграл свою ферму!