— Семка, запоминай, — сказал самозванец Хмырю.

— Не беспокойся, государь, — успокоил есаул царевича. — Я знаю свое дело.

— Осадой командует князь Мстиславский, — продолжал Шаховской.

— А почему Болотников не взял Москву? — неожиданно спросил Петр Федорович. — Ведь он же стоял у ворот ее.

— Его предали рязанские воеводы Ляпуновы.

— Ну вот видишь, князь. А ты говоришь, зря я их вешаю. Семен, запиши этих воевод… Как их?

— Ляпуновы, ваше величество, братья Прокопий и Захар.

— Запиши, Семен, повешу обоих на одной осине. Продолжай, князь.

— Мы сейчас полностью удерживаем Тулу.

— Кто там командует?

— Князь Телятевский. Шуйский направил отряд князя Воротынского под Арзамас.

— Значит, Арзамас наш?

— Да, ваше величество, был наш. Воротынский захватил его. И оттуда направился на Тулу, хотел захватить. Но ничего у него не вышло. Андрей Телятевский наголову разбил его, и он как заяц бежал в Алексин.

— Молодец князь Андрей. Запиши, Семен, после надо наградить Телятевского.

— На Козельск Шуйский отправил воеводу Измайлова.

— Еще один Измайлов объявился. Как его имя?

— Артемий, ваше величество.

— Мы повесили, кажется, Никиту Измайлова. Так, Семен?

— Точно так, ваше величество, Никиту.

— Ну и этого, Семен, впиши для будущей петли. Продолжай, князь. Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю, ваше величество, всем объединиться в единый кулак, лучше в Туле. Для этого сначала надо выручить армию Болотникова, разгромив попутно князя Мстиславского. И уже от Тулы идти единой армией на Москву. Тогда нас никто не сможет остановить. Шуйский рассыпал свою армию под Калугу, под Козельск, под Венев, под Алексин, под Михайлов. В Москве, в сущности, остался караульный полк, который и часу не продержится перед вашей армией, ваше величество.

— Ну как, атаман? — взглянул царь на Бодырина.

— По-моему, разумно гутарит князь. Шуйский распялил нам навстречу пятерню в растопырку. — Бодырин показал растопыренную ладонь. — А мы трахнем кулаком и от Шуйского мокрое место.

— Шуйского на Красной площади четвертуем, по нему давно топор плачет. Как полагаешь, князь, выручать Болотникова?

— Я полагаю, ваше величество, мы ударим по Мстиславскому с двух сторон одновременно. Один отряд пошлем от нас, другой пусть от Тулы пошлет князь Телятевский.

— Надо об этом предупредить Болотникова, чтобы он одновременно с нами ударил из крепости по «шубникам».

— Да, да, вы правы, ваше величество.

— Атаман, на Калугу пойдешь ты с отрядом.

— Слушаюсь, ваше величество, — отвечал Бодырин.

— Вперед сейчас же немедленно пошли казака к Болотникову, предупредить.

— Пошлю Дуба.

— Афоньку?

— Ну да. Этот отчаюга проскочит через любое оцепление.

— Пусть сперва к Телятевскому заскочит, а уж от него на Калугу метется.

В лагере князя Мстиславского под Калугой в его шатре собрались воеводы князья Скопин-Шуйский и Борис Петрович Татев. Мстиславский явно был расстроен:

— Михаил Васильевич, тебе вот в грамоте государь велит идти под Серпухов.

— Но там же уже Иван Шуйский, помнится.

— Вот царь пишет, что надо усилить его твоим полком.

— Ну что ж, государю лучше знать, кто где потребен.

— Да нет, князь Михаил, сдается мне: не лучше. Болотников-то заперся в Калуге, его в первую голову надо выкуривать, а не Серпухов укреплять.

— Это как посмотреть, Федор Иванович. Через Серпухов дорога от Тулы на Москву идет. А в Туле изрядная армия воров. Царь бережется от них.

— А тогда зачем Измайлова под Козельск отправил? Он бы как здесь, под Калугой, пригодился.

— Вот это другое дело. Козельск мог бы подождать, — согласился Скопин. — Сейчас два главных воровских гнезда — Калуга и Тула.

В это время за шатром послышался шум и, откинув полог, явился адъютант Мстиславского.

— Князь, дозорные поймали воровского лазутчика. Вот нашли у него грамоту.

— Ну-ка, ну-ка, — взял Мстиславский листок бумаги, прочел его. — Господа, к Болотникову от Тулы идет подмога. Надо их встретить на походе.

— Федор Иванович, давай я их встречу, — вызвался Скопин-Шуйский.

— Нет, Михаил Васильевич, ты отправляйся в Серпухов, как велено государем. Навстречу тульским ворам пойдут князья Татев и Черкасский с боярским полком.

— Федор Иванович, а что делать с лазутчиком? — спросил адъютант.

— Повесить, — коротко отвечал Мстиславский.

— Может, стоит допросить?

— Некогда, Горский, нам довольно его грамоты.

Так погиб отчаюга Афонька Дуб, не сумевший проскользнуть в Калугу с грамотой государя Петра Федоровича. Неосторожен был, самонадеян, вот и попался.

Со стены городской замечено было движение в лагере москалей. Доложили об этом Болотникову. Он прискакал к стене в сопровождении атамана Заруцкого. Оставили коней внизу, взобрались на стену.

— Ну что тут? — спросил воевода сторожей.

— А глянь сям, Иван Исаевич, эвон одни на полуночь двинулись, другие на восход.

— Интересно, что они там задумали? А? Мартыныч, как думаешь?

— Черт их знает, — пожал плечами Заруцкий. — Может, осаду снимают.

— Черт может и знает, но нам не байт. Ты вот что, Иван Мартынович, как стемнеет, отряди хлопцев за «языком». От него и узнаем.

Казаки Заруцкого, как и велено было, тихо вышли пеши из крепости, захватив московский дозор, всех порезали, а одного, заткнув кляпом рот, приволокли живого. Представили Болотникову:

— Ось тоби «язык», воевода.

— Спасибо, хлопцы, — поблагодарил Болотников и, взглянув на пленника, понял, что тот в великом страхе находится, пригласил его сесть почти дружелюбно, спросил: — Как звать-то?

— Иван.

— Значит, мы с тобой тезки, выходит.

— Выходит, — как эхо повторил пленный.

Болотников улыбнулся:

— Ты чем занимаешься, Иван, по мирному делу?

— Торгую я.

— Чем торгуешь?

— Чем придется, по осени овощами, зимой пирогами.

— Выходит, купец ты?

— Выходит, так.

— Что ж, у Шуйского ратников мало, что до купцов добрался?

— Верно. Ратников у него нехватка. Всех под метлу метет: и холопей, и торговых людей, и даже бродяг.

Болотников налил кружку сыты, кивнул пленнику:

— Выпей, Иван, промочи горло. Со страху-то поди пересохло оно?

— Есть маненько, — сознался пленный, неспешно потянувшись за кружкой.

— Бери, бери, — ободрил Болотников. — Не укушу.

Пленный жадно выпил.

— Спасибо, атаман.

— Я, Ваня, не атаман, а воевода государя Дмитрия Ивановича.

— Спасибо, воевода, — поправился пленный.

— А скажи, Ваня, что там у Мстиславского нынче за возня была? Куда полки уходили?

— Князя Скопина к Серпухову послал, а Татева с Черкасским на Тулу.

— На Тулу? Зачем?

— Да гонца ихнего перехватили с грамотой. Вроде от Тулы кто-то идет к тебе на выручку.

— Откуда ты узнал про гонца?

— Так его повесили посередь лагеря и сказали, мол, воровской гонец из-под Тулы.

— Так. Хорошо, Иван. Спасибо.

— Не за что, воевода.

— Нет, брат, есть за что. Есть. За это я тебя отпускаю, но с условием одним.

— Каким?

— Сейчас узнаешь. Ермолай, — позвал Болотников. — Ты сдох, что ли? — повысил голос. — Ермолай, чертяка!

— Ну чего? — явился заспанный писарь. — Ни ночью ни днем покоя.

— Ладно. Успеешь, выспишься. У тебя есть прелестные листы?

— Есть.

— Сколько.

— А я считал, че ли? С сотню, может, будет.

— Волоки сюда.

Когда Ермолай принес пачку исписанных листов, Болотников спросил пленного:

— Ты грамоте разуметь, Иван?

— А как же, нам без грамоты нельзя.

— Тогда прочти вот этот лист.

Пленный прочел, поднял удивленные глаза на воеводу:

— Так он что? Жив?

— Жив, Ваня, жив. И ваш Шуйский незаконно сидит на престоле. Мы, Ваня, мы воюем за законного наследника, а не вы. Теперь понимаешь?

— Понимаю, воевода. А нам все уши прожужжали: убит, убит. А когда он будет к войску?