— Вы знакомы с сенатором Кихоулом, — улыбнулась миссис Уинго.

— Добрый день, сенатор.

— Рад тебя видеть, Фил, — и мы обменялись рукопожатием.

— И с Лоуренсом Тигью.

— Привет, Ларри.

— Как хорошо, что ты приехал, Фил, — он поставил бокал и сжал мою правую обеими руками. — Просто прекрасно, — на самом деле он не испытывал такого восторга, но эта своеобразная манера пожимать руки, возможно, и помогла Тигью на протяжении более чем двадцати лет сохранять за собой пост президента с годовым окладом шестьдесят тысяч долларов и неограниченным расходным счетом. Насколько я знал, он получал эти деньги не зря.

Я, конечно, выразил свою радость по поводу встречи с ним и повернулся к третьему мужчине, державшемуся чуть от-страненно как от сенатора, так и от профсоюзного босса. Только его зеленые глаза шевельнулись, когда я посмотрел на него. Сначала они остановились на моем лице, затем двинулись вниз, вбирая галстук, пиджак, брюки и туфли, вновь поднялись и уставились в точку на дюйм выше моей левой брови. Я едва подавил импульс коснуться этой точки рукой и проверить, сильно ли прогнулась кость.

— Председатель нашего исполнительного комитета, — услышал я голос Фрэнсис Уинго. — Уинфилд Спенсер. Мистер Спенсер, мистер Сент-Ив.

Двигался Спенсер с явной неохотой, создавая впечатление, что перемещение в пространстве как всего тела, так и его частей дается ему очень нелегко. Он вытянул перед собой правую руку, и я пожал ее. Ответного пожатия я не ощутил. Ладонь и пальцы остались застывшими, ковда я то ли пожимал, то ли массировал, то ли гладил их. Во всяком случае я постарался как можно скорее убрать руку.

— Добрый день, мистер Спенсер.

— Добрый день, мистер Сент-Ив, — пробормотал он, опустив глаза, отвернулся и, оперевшись локтями о стойку бара, начал изучать этикетки стоявших под зеркалом бутылок.

Одно лишь упоминание такого сочетания имени и фамилии, как Уинфилд Спенсер, заставляет взглянуть на него дважды, если человек интересуется деньгами, и трижды, если объект интереса — власть. Даже в августе он носил серый костюм-тройку из толстой шерсти, сшитый то ли недавно, то ли в 1939 году. Исходя из материала и фасона дать точный ответ я бы не рискнул. Волосы его обильно тронула седина, подстригал он их, похоже, сам, но результата добился весьма и весьма посредственного. Баков не было, а на затылке волосы заканчивались волнистой линией, не доходящей на дюйм или около того до белого воротника. В промежутке тут и там виднелись отдельные островки волос, мимо которых проскользнула его бритва или маникюрные ножницы.

Долгие годы Спенсер старался создать себе репутацию человека скромного и в то же время нелюдимого. Последнему в немалой степени способствовала его некрасивая физиономия, причем некрасивая не от природы, а по желанию хозяина: вечно поджарте губы, нахмуренный лоб и выпяченный вперед подбородок.

И мне с трудом верилось, что во время войны он, летчик Королевских ВВС Канады, сбил девять мессершмиттов. И уж тем более не укладывалось у меня в голове, что. он входит в пятерку или шестерку самых богатых людей нации.

Состояние Спенсера зарождалось в середине девятнадцатого века. Поначалу это были угольные шахты Пенсильвании.

Потом к ним добавились золото и серебро Колорадо, медь Монтаны, железные дороги, нефть Техаса, Оклахомы и Калифорнии, а потом уран Юты. Теперь же гордость финансовой империи Спенсера составляли нефтеперерабатывающие заводы, флотилия танкеров и банк в Вашингтоне, депозиты которого, в том числе многомиллионные пенсионные фонды профсоюза рабочих алюминиевой промышленности, позволяли покупать акции самых прибыльных предприятий страны. И банк Спенсера следил, чтобы они и далее оставались прибыльными, вводя в состав директоратов своих представителей.

Окончив Принстон в 1939 году, в сентябре Спенсер поступил на службу в канадские ВВС. К концу лета 1942 года, когда его подстрелили над Проливом, он, как уже упоминалось выше, сбил девять немецких самолетов. Его отправили в Штаты: то ли из-за parf, полученных в последнем бою, то ли, как говорили некоторые, из-за психологического шока.

С той поры Главной заботой Спенсера стали собственная анонимность, семейное состояние и искусство. Именно искусство свело его с Амосом Култером. В начале пятидесятых годов на аукционе Сотбис выставили на продажу картину Матисса. Доверенные лица Спенсера получили указание приобрести ее. С тем же намерением прибыл в Лондон и Амос Култер. Но деньги Култера не могли идти ни в какое сравнение с состоянием Спенсера. Последний приобрел картину Матисса, но узнав, до какой ставки дошел Амос Култер, приказал уложить картину в ящик и отослал Култеру без всякой записки или хотя бы визитной карточки.

В результате мужчины стали друзьями, во всяком случае, близкими приятелями, ибо Спенсер утверждал, что друзей у него нет и быть не может. Култер входил в число трех десятков человек, удостоившихся чести лицезреть коллекцию Спенсера, размещенную в специально выстроенной и бдительно охраняемой галерее в его поместье близ Уэрринтона, что в штате Виргиния. По слухам, у Спенсера была прекрасная подборка постимпрессионистов. Но несмотря на достаточно теплые отношения с Амосом Култером потребовалось три телефонных звонка, в том числе и от Президента, чтобы Уинфилд Спенсер согласился возглавить исполнительный комитет музея Култера.

Все это я вспомнил, стоя между сенатором и профсоюзным деятелем и слушая вполуха их разговор о состоянии дел в профсоюзе. Фрэнсис Уинго тем временем что-то тихо втолковывала Спенсеру, который все еще разглядывал этикетки. Когда же бармен поставил передо мной полный бокал, я повернулся к сенатору Кихоулу.

— Как прошла сессия?

— Ужасно, — он печально покачал головой. — Но с учетом того, кто сидит у нас в Белом доме, даже лучше, чем я ожидал.

— Надо дать ему время, — вставил Тигью.

— Ради чего?

Тигью осторожно провел рукой по серебристым волосам, обдумывая ответ.

— Он собрал вокруг себя хороших людей.

— То же сделал и Цезарь.

— Как ты думаешь, есть у меня время выпить еще мартини? — он печально посмотрел на пустой бокал.

— Не знаю, — покачал головой сенатор. — Почему бы тебе не спросить у Бога?

И аккурат в ту же секунду Бог или Уинфилд Спенсер отвернулся от Фрэнсис Уинго.

— Думаю, мы можем начинать, — и он медленно двинулся к прекрасно сервированному столу и занял место во главе, не дожидаясь, пока сядет Фрэнсис Уинго.

Я заметил, что ходит Спенсер чуть прихрамывая. Лоуренс Тигью оказался большим джентльменом. Отодвинул стул для миссис Уинго, по левую руку от Спенсера, помог ей усесться. Я в итоге оказался рядом с ней, сенатор и Тигью — напротив.

Четверо из нас получили на ленч вполне съедобные блюда: жареную баранину, зеленый горошек, молодой вареный картофель и салат. Бармен, он же официант, обслужил нас и, кажется, подмигнул мне, выкладывая на тарелку Спенсера два яйца, сваренных вкрутую, и шесть крекеров. Рядом с его тарелкой появился стакан топленого молока.

За ленчем мы главным образом молчали. Спенсер ел не торопясь, мерно двигая челюстями, а доев, указательным пальцем стряхнул на скатерть несколько крекерных крошек, упавших ему на жилетку. Как я понял, этот жест означал переход к деловой части нашей программы.

— Мы начнем, когда подадут кофе, — взгляд его не отрывался от пустой тарелки.

Во мгновение ока тарелки исчезли со стола, нам подали кофе, а я закурил. Единственный из всей компании.

Спенсер поднял голову, и его зеленые глаза, казалось, уставились на воображаемого гостя, сидящего на другом торце стола. По тону Спенсера чувствовалось, что гость этот не блещет умом.

— В ночь на пятницу музей обокрали. Это ограбление и послужило причиной нашей встречи. Миссис Уинго подробно проинформирует нас о случившемся. Пожалуйста, не задавайте вопросов, пока она не закончит, — и взгляд его упал в ту точку, где совсем недавно стояла тарелка со сваренными вкрутую яйцами и крекерами. Так он и просидел, пока Фрэнсис Уинго вводила нас в курс дела. Сказала она немало, но лишних фраз я не заметил.