Она обнаружила на языке табачную крошку, сняла ее и положила в пепельницу.

— Значит, вы его не знаете.

— Нет.

— А я знаю.

— Ладно, не буду с вами спорить.

— Насколько я понимаю, он не сидит сложа руки в Сингапуре, так?

— Вы, безусловно, правы.

— И хорошо зарабатывает. Иначе он бы тут не остался.

— Я слышал и об этом.

— Так вот, исходя из того, что мне известно об Анджело, зарабатывает он незаконным путем. Это первое.

— А второе?

— Если кто-то встанет у него на пути, он переступит через любого.

— Только не говорите мне, что намерены встать у него на пути.

Карла ответила не сразу. Посмотрела на меня, лицо ее моментально потеряло девичью прелесть. Она словно натянула бледную маску, выражавшую лишь одну чувство — ненависть.

— Пока я не знаю, встану ли у него на пути. Это зависит от ряда обстоятельств.

— Например?

— Например, от того, что он скажет мне при нашей встрече.

— Когда вы собираетесь встретиться с ним?

— Как можно скорее.

— И о чем вы будете говорить? Делиться воспоминаниями о Нью-Йорке?

Она покачала головой:

— Нет. Я хочу задать ему несколько вопросов.

— Только несколько?

— Три. Может, даже четыре.

— А если он ответит правильно?

Она посмотрела на меня как на незнакомца, обратившегося к ней с непристойным предложением.

— Вы не понимаете, Которн.

— Не понимаю чего?

— На мои вопросы ответить правильно нельзя. Невозможно.

В тот вечер мы, как пара богатых американских туристов, решивших открыть для себя настоящий Сингапур, пообедали на Буджис-стрит, в одном из китайских районов города. В каждом из двух- и трехэтажных домов жили, по крайней мере, спали, человек по пятьдесят, пищу они готовили прямо на тротуаре. На лотках выставлялись блюда, на которых специализировался тот или иной дом. Подавали их тут же, на маленькие столики, накрытые чистыми белыми скатертями.

После обеда улица превращалась в рынок, где с тех же лотков продавали рубашки спортивного покроя, бритвенные лезвия и прочую мелочь.

Мы быстро нашли пустой столик, сели. Тут же рядом с нами появился молодой китаец, держа в деревянных щипцах два горячих надушенных полотенца.

— Это еще зачем? — спросила Карла.

— Вам жарко, вы вспотели, — пояснил я. — Полотенцем вы можете вытереть лицо и руки.

Я спросил китайца, принесшего полотенце, какое у него фирменное блюдо. Он ответил, что прекрасно готовит жареную утку. Мы решили попробовать утку, а также пау — тефтели из риса и мяса, и креветки под острым соусом. Начали мы с супа, приготовленного неизвестно из чего, но восхитительно вкусного. Суп и пау нам принесли от других домов, специализировавшихся именно на этих блюдах. Не хуже оказалась и утка. Обслуживали нас быстро, денег взяли всего ничего, мешали разве что треск мотоциклов да рев доброй сотни транзисторных приемников, настроенных на разные станции.

После обеда я спросил Карлу, не хочет ли она прокатиться в отель на велорикше.

— То есть мы будем сидеть, а он — крутить педали?

— Да.

Она покачала головой.

— Всему есть предел, Которн. У меня, возможно, много грехов, но я не хочу, чтобы кто-либо получил инфаркт, потому что вез меня на себе.

— Вы имеете в виду рикш, — улыбнулся я. — В Сингапуре их давно нет. Я думаю, рикши выдерживали максимум пять лет, прежде чем умирали от туберкулеза.

— А сколько протягивают они, крутя педали велосипедов?

— Не знаю.

— Неужели? Какой приятный сюрприз.

Прежде чем я нашелся, что ответить, показалось такси; я замахал рукой. Таксист едва не сшиб старушку, «подрезал» длинноволосого юношу-китайца на «хонде» и, визжа тормозами, остановился радом с нами.

Я придерживаюсь мнения, возможно и безосновательно, что в странах с левосторонним движением процент аварий выше, чем там, где движение правостороннее. Короткая поездка до «Раффлза» убедила меня в этом еще больше, ибо расстояние между бамперами нашего такси и идущей впереди машины никогда не превышало четырех дюймов, а пару раз мы проехали там, где места для проезда просто не было. Несмотря на мою прежнюю профессию, я закрывал глаза в критические моменты, повторяющиеся через каждые пятьдесят футов. Карла Лозупоне спокойно воспринимала лихачество нашего водителя.

У отеля я расплатился с ним, добавив щедрые чаевые в благодарность за то, что остался жив, и предложил Карле выпить бренди на свежем воздухе. Она согласилась, и мы сели за столик под пальмой, восхищаясь зелененькой травкой под ногами.

— Что у вас завтра? — спросила она. — Опять местные достопримечательности?

— Мне надо встретиться с одним человеком.

— Зачем?

— Он, возможно, скажет мне, где найти Анджело Сачетти.

— А если нет?

— Тогда не знаю. Наверное, дам объявление в местной газете.

— Когда у вас встреча?

— В десять утра.

Она посмотрела на часы.

— Пожалуй, пора и на покой. Я что-то устала, — я начал подниматься, но она остановила меня. — Допейте бренди. Постучитесь ко мне, когда вернетесь от этого человека.

Она пересекла лужайку и вошла в отель. Трудно сказать, по какой причине я оставил на столе несколько купюр и последовал за ней. В вестибюле Карла Лозупоне направилась к парадному входу, поговорила с бородатым сикхом-швейца-ром, тот остановил такси, и Карла села в машину. Посмотрел на часы и я. Половина одиннадцатого. Оставалось только гадать, куда в столь поздний час могла поехать девушка, не знающая в городе ни единой души. Засыпая, я fcce еще размышлял об этом.

Кабинет Лим Пангсэма находился на девятом этаже Эйше-Билдинг на набережной Раффлза. Из окон приемной открывался прекрасный вид на бухту. Секретарь распахнула дверь. Лим поднялся из-за стола и пошел мне навстречу. Он крепко пожал мне руку, сказав, что рад моему приезду в Сингапур, причем чувствовалось, что говорит он искренне.

— У меня для вас письмо от Триплета, — я передал ему конверт. Письмо он прочел стоя, потом улыбнулся.

— Никак не могу понять, почему Дикки занялся торговлей машинами.

— Как утверждает его жена, чтобы почаще бывать вне дома.

Лим перечитал письмо и вновь улыбнулся.

— Я как раз собрался выпить чаю. Составите мне компанию или предпочитаете кофе?

— Лучше чай.

Он снял телефонную трубку, нажал на кнопку и что-то сказал по-китайски. Небольшого роста, с круглым лицом, уже наметившимся животиком, он был одного возраста с Триплетом. Ему удалось сохранить свои волосы такими же черными, как и в детстве. Очки в золотой оправе съехали на середину его широкого носа, а одеждой он ничем не отличался от любого сингапурского бизнесмена: те же белая рубашка, галстук, брюки. По-английски он говорил с тем же акцентом и интонациями, что и Триплет, не зря же они учились в одной школе, а когда улыбался, что случалось довольно часто, я не мог отделаться от мысли, что он с удовольствием делает то, чем ему приходится заниматься.

Секретарь принесла чай, Лим разлил его по чашкам, отпил из своей, затем предложил мне сигарету, от которой я не отказался, дал прикурить от настольной серебряной зажигалки.

— Американские сигареты — одна из моих слабостей, — признался он, любовно глядя на пачку «Лаки страйк». — На душе сразу становится легче, когда я вижу, что есть курящие люди. Многие мои друзья и знакомые бросили курить.

— Они поступили мудро.

— Несомненно, — он вновь улыбнулся. — Но так приятно уступать собственным слабостям.

Тут улыбнулся и я, отпил чай.

— Дикки пишет, что вы прибыли по сугубо личному делу.

— Да, — кивнул я. — Ищу одного человека. Американца.

— Могу я спросить, кого именно?

— Его зовут Анджело Сачетти.

— Понятно, — бесстрастно произнес Лим, его пальцы забарабанили по столу.

— Как я понимаю, вы его знаете.

— Нет. Я его не знаю. Давайте считать, что я слышал о нем. Он… — Лим не закончил фразы и повернулся к окну, чтобы посмотреть, все ли в порядке в бухте. Убедившись, что ничего сверхъестественного не произошло, он вновь взглянул на меня. — Мистер Которн, не сочтите мой вопрос за грубость, но позвольте спросить, не связаны ли вы с ЦРУ или с какой-либо другой разведывательной организацией, которые так любят создавать американцы и англичане?