Это Ранет, подумала она, сглатывая зелёную тошноту. Молодая, красивая и, ох, такая жаждущая. Но вот чего?

Теперь они были в покоях Кинци, и Ранет осматривала владения Матроны.

Это неправильно. Почему ты её сюда привёл?

Она была такой доброй с ним в саду, такой сочувственной. Почему он не отправился вместе с отцом на этот Канун Осени, чтобы помянуть мёртвых Норф? Верховный Лорд не просил его об этом? Ох. Ну, возможно Лорд Геррант подумал, что ему будет скучно и это, действительно, такая длинная, нудная церемония. Как бы то ни было, это обязанность Лордана, сопровождать его отца этим вечером. Что, Грешан тоже не пошёл? Он на охоте? Как любопытно.

Он напомнил себе, что ей только шестнадцать, она старше его на три полных года, но такая уравновешенная, что они могли бы принадлежать к разным поколениям. Нижняя треть её широкой юбки, её рукава и маска были чёрными, а корсаж белым, туго зашнурованным серебром — расцветка элегантной жуткогончей.

Ей всегда хотелось увидеть покои Норф, особенно вот эти, Матроны Норф. Не покажет ли он их ей? Как же блестели её тёмные глаза за маской, как же алели её тонкие губы на фоне белоснежной кожи. Её кончики пальцев, украшенные длинными ногтями, погладили его щёку и он содрогнулся, разрываясь между желанием и отвращением, едва ли зная, что шевельнулось в нём сильнее. Покажи мне. Пожалуйста?

Теперь он отступил назад, со всё возрастающим смущением наблюдая, как исчезло её притворное деликатное любопытство и она принялась рыться в вещах Кинци, как собака, унюхавшая запах и жадно раскапывающая отбросы. То, что она обнаружила, было квадратом превосходного полотна, покрытого крошечными узелками-стежками.

— Так, так, так.

К дверному косяку прислонился Грешан. Он вонял охотой, потом, кровью и потрохами, грязная, великолепно расшитая куртка висела на одном плече. Наполовину развязанная шнуровка кадетской рубашки свободно болталась у горла.

— Что это ты привёл мне, Болван? Развлекусь ли я с этим?

Они закружили друг за другом вокруг постели Кинци. Её длинные, чёрные волосы волновались и поднимались вокруг неё ввёрх, как будто снизу дул ветер, хотя комната была тихой и закрытой. Её кончики пальцев царапнули его голую грудь, оставляя слабые красные линии. Он позволил своей руке скользить сквозь её сияющие волосы, затем внезапно схватил их в кулак и дёрнул её лицо к своему. Она подавила крик, но на её бледных щеках заблестели слёзы боли. Он наклонил голову, слизнул их и содрогнулся.

— Горькие, — сказал он хрипло. — И крепкие. Магия в твоей крови так же сильна?

— Попробуй и узнаешь.

Завитки чёрных волос, закрученные вокруг его руки, потихоньку расслабились и грубость перешла в ласку. Она сипло рассмеялась.

— Тебе стоит познакомиться с моим кузеном Роаном. Ему тоже нравится играть в игры.

— Позже. Гангрена, пошёл вон.

Она искоса посмотрела на Ганта через плечо Грешана, чёрные глаза сверкают наполовину в насмешке, наполовину в вызове.

— Ах, пускай паренёк понаблюдает… пока не захочет присоединиться и стать мужчиной.

Затем всё остановилось.

В дверном проёме стояла Кинци. Матрона Норф была крошечной, опрятной старушкой с короной туго заплётённых седых волос, которые, будучи распущенными, подметали бы пол, но всё, что каждый из них действительно видел в этот застывший момент, были её глаза, твёрдые, яркие и холодные, как отполированное серебро.

— Оставь нас, — сказал она своему старшему внуку. — Живо.

Грешан вытаращился на неё, издал придушенный звук и, спотыкаясь, бросился прочь из комнаты.

Норф и Рандир встали друг напротив друга.

— Так-так. Ты собиралась привязать наследника Верховного Лорда, если бы смогла.

— А вы думаете, это за пределами моих возможностей, Матрона?

— Я думаю, ты веришь, что это такая мелочь.

Теперь они плавно скользили друг вокруг друга, высокая, элегантная девушка и маленькая старушка. Позабытый мальчик отступил в угол, так далеко, как только мог. Ему казалось, что комната раскачивается то так, то эдак, что её скручивает в узел столкновение их воль; но здесь не возникало сомнений, кто был сильнее.

Кинци протянула вперёд свою маленькую руку. — Дай мне это.

Всё это время Ранет сжимала в руках вышивку с тонким узелковым узором. Теперь она инстинктивно попыталась спрятать её у себя за спиной, но рука Кинци всё ещё тянулась вперёд. Сделав неохотный шаг, она притянула младшую женщину к себе и отобрала у неё ткань.

— Если я расскажу Верховному Лорду, что говорят эти узелки… — вызывающе начала Ранет.

— В самом деле, и предашь само сердце Женского Мира? То, что Адирайна написала любовными узелками этого старого письма предназначено только мне одной.

— Если я расскажу…

— Тебя навсегда лишат утешения товарищества-сестриц[77] — если, конечно, тебя ещё кто-нибудь, когда-нибудь захочет. Точно так же, я изгоняю тебя из Женских Залов. Никогда не возвращайся назад. И оставь в покое моего внука. Он, может, и глупец, но он не для такой, как ты, да и ты хочешь его только из-за его происхождения. Я чую твои амбиции, девчонка, воняющие как похоть шлюхи.

Рандир выпрямилась, дрожа от гнева.

— Ты думаешь, что Норфы будут править Кенциратом вечно, — выплюнула она, — вы, кого уже осталось так мало? И кто же придёт на ваше место, когда ваша ох-такая-чистая кровь окончательно истощится? Долгими ночами, ты думаешь об этом, старуха? Тебе стоит подумать. Грядут перемены. Я их предвижу. Я их часть.

— Не сегодня. Не пока я жива. Уходи, змеесердечная. Живо.

И Ранет ушла, из комнаты, из покоев Норф, из Готрегора.

Кинци опустилась на кровать и уронила голову на дрожащие руки. Она внезапно стала казаться меньше и более уязвимой, чем когда-либо прежде видел её мальчик. Это его напугало.

Она подняла глаза. — Ох, дитя. Тебе не следовало это видеть. Забудь.

Его глаза стали пустыми и он закачался на месте, как будто спал стоя. Он, без сомнений, и в самом деле забыл.

Её пристальный взор переместился на наблюдателя, который стоял в его тени. — Возможно, это было неправильно с моей стороны. Я никогда не сталкивала его лицом с тем, что он есть, и не знала, что его брат сделал с ним в детстве, пока не стало слишком поздно, вред был уже нанесён, а он вырос и оказался вне пределов досягаемости. Я наделала так много ошибок. Мы все наделали. А теперь ты живешь с их последствиями.

Леди…

Говорить с прошлым, в котором она не существовала, было так же тяжело, как видеть сон внутри сна. Для неё самой её голос звучал подобно слабому подвыванию зимнего ветра под дверью.

Ранет. Ведьма. Я вижу, как началась ваша ссора, но почему она закончилась таким образом, такой резнёй?

Казалось, Кинци собиралась ответить, но затем её взгляд заострился, как и её голос. — Дитя, у тебя компания. Проснись.

— Ч-ч-чт…?

Джейм вывалилась из сна полностью дезориентированной. Где она… и почему кто-то дёргает её за куртку, пытаясь добраться до горла? Она с трудом высвободила руку из объятий Куртки Лордана и остановила опускающийся нож, поймав незваного гостя за запястье. С другой стороны его горящего отблесками огня лезвия она встретила неистовый взгляд юной кендар.

— Нарса, что во имя Порога…

— Я говорила тебе: Тиммон мой.

Кадет Ардет изо всех сил налегла на сталь, пока остриё ножа не коснулось впадины на её горле, но затем Джейм очухалась и сбросила девушку прочь. Они обе скатились с приподнятого очага и вскочили на ноги, причём Джейм с удивлением обнаружила, что, как и во сне, она была голой. И безоружной. И взбешённой.

— Чёрт побери, я наконец-то почти получила некоторые ответы, и тут пришла ты и всё испортила, со своей глупой ревностью! Ох. — Пол, казалось, качнулся; нет, это были её собственные, нетвёрдые ноги. Квадратная бутылка нанесла ответный удар.

Прекрасно, подумала она. Я собираюсь драться за свою жизнь наполовину пьяной.