Плешак медленно прошелся вдоль сидевших на стульях женщин, разглядывая их, как картины на выставке. Потом он остановился и начал тереть идеально выбритый подбородок, наклоняя голову то вправо, то влево. Потом поморщился, засопел и пошел обратно. Дойдя до двери, он развернулся на каблуках и снова стал тереть подбородок.

Мелешко тяжело вздохнул и посмотрел на Бортко. Тот вздохнул тоже.

Когда свидетель, трижды совершивший свой путь туда и обратно, снова потянулся рукой к подбородку, Мелешко демонстративно посмотрел на часы. Следователь повторил его жест. Но Плешака это не остановило. Постояв еще, он двинулся в обратный путь… Оператор вопросительно посмотрел на Андрея: не пора ли заканчивать съемку?..

И вдруг свидетель тихо засмеялся.

— Это не лезет ни в какие ворота! — проговорил он. — Кто возместит мне убытки? Я, желая помочь следствию, бросил все дела. А сейчас, между прочим, конец квартала! Если вам не понятно, что это значит, я объясню. Конец квартала — это подведение баланса!.. А вы, между прочим, живете за счет честных налогоплательщиков! Не знаю, зачем я вам все это говорю! Разве вы…

— А если не знаете, — вдруг поднялся со своего места побагровевший Барсуков, — то не говорите! Нас интересует только то, что вы знаете! Отвечайте, свидетель, вы видели кого-нибудь из присутствующих здесь женщин раньше?

— Нет, не видел, — пробормотал Плешак. — Но я все-таки должен сказать вам…

— Вам выдадут справку для работы! — прорычал полковник, выходя из кабинета.

— Да причем тут справка? — попытался было возмутиться свидетель, но его уже никто не слушал.

Женщины в красных пальто разом загалдели, кроя Плешака на чем свет стоит.

Бортко быстро подхватил под руку Веденееву и вывел из кабинета.

— Это не она, — вздохнув, сказал Николай Трофимович. — Ведь отпечатки пальцев на бокале тоже не ее. Да и вряд ли она оставила бы свой бокал на столе. У меня создается впечатление, что преступник, в отличие от Веденеевой, очень неуравновешенный человек. Возможно, он действовал в состоянии аффекта.

— Я тоже об этом думал, — кивнул Мелешко. — Редкий случай — преступник оставляет явные улики. Так поступают люди, либо ничего не соображающие, либо уверенные, что их никогда не найдут. Но подобную уверенность может питать только человек, который раньше не был знаком с Ириной.

— Итак, у нас два варианта, — резюмировал полковник. — Либо это знакомый Ирины, действующий в состоянии аффекта. Либо вообще человек посторонний. Но откуда он мог взяться?

Вместо ответа Андрей только пожал плечами.

Когда Сева распахнул перед Веденеевой дверь кабинета, полковник Барсуков поднялся со стула.

— Виктория Львовна, — начал он, — благодарю вас за помощь, оказанную следствию, и приношу извинения за причиненные вам неудобства.

За годы работы в управлении Николаю Трофимовичу приходилось приносить извинения людям самого разного толка: бедным и богатым, симпатичным и не очень, порядочным и мерзавцам. Можно сказать даже, что это было частью его работы, и, выполняя ее, полковник никогда не испытывал неловкости или, тем более, унижения. Ведь извиняться можно по-разному. Перед людьми, попавшим в мясорубку следствия случайно, он извинялся сердечно, и слова его были искренними. Извиняясь перед мерзавцами, полковник чеканил каждое слово, использовал стандартные фразы, и взгляд его был холодным и неподвижным. Преступников он ненавидел и никогда этого не скрывал.

Виктория Веденеева не была Барсукову симпатична, но он понимал, что подозрения по ее поводу беспочвенны. За долгие годы работы в управлении он научился прекрасно разбираться в человеческой психологии. Да, такие, как Веденеева могут ненавидеть, но их стихия — эмоция, а не преступный замысел и воплощение. Отравители — люди совсем другого типа.

— Вы — умная женщина, — продолжал Николай Трофимович, — и должны понять, что участие в процедуре опознания было для вас в некотором роде необходимо и спасительно.

— Спасительно? — переспросила она. — В каком же это роде?

— Я не знаю, как сложатся ваши отношения с Султановым в дальнейшем, — сказал полковник, — но предупреждаю: он всерьез подозревал вас в покушении на его дочь и настаивал на том, чтобы из аэропорта вас привезли прямо к нему… Теперь мы предоставим Султанову отчет о процедуре опознания, так что, я полагаю, ваша беседа пройдет в более спокойной атмосфере.

Она молча опустила глаза.

— Вы свободны, Виктория Львовна, — проговорил полковник. — Но поскольку вы здесь, я хотел бы воспользоваться случаем и задать вам пару вопросов. Вернее, всего один вопрос… — Он внимательно посмотрел на Веденееву, и она в знак согласия кивнула. — Может быть, у вас есть какие-то собственные мысли по поводу покушения на Ирину?

— Но я же ничего не знаю! — воскликнула Веденеева. — Что с ней случилось?

Барсуков вздохнул и в двух словах описал то, что увидели оперативники в квартире Красновых.

Выслушав его, Виктория сказала:

— Мне кажется, это сделала женщина. Ваши сотрудники проверяли ее подруг?

— Видите ли, и отец, и муж Ирины в один голос утверждают, что у нее не было подруг, — нахмурился полковник.

— Я не была знакома с Ириной, — задумчиво сказала Веденеева, — но одну даму, которая называла себя ее подругой, я видела. Это было на свадьбе…

— Вы помните имя этой дамы? — насторожился Барсуков.

— Ее зовут Калерией. Достаточно вульгарная особа… Кажется, она училась в школе вместе с Ириной. Да-да, я вспомнила, ведь рядом с нами сидели школьные учителя Ирины. Эта Калерия подошла к ним поздороваться…

— Вы можете сказать про нее что-нибудь еще?

— Она называла себя подругой Ирины, хотя откровенно завидовала ей.

— Завидовала? — с надеждой переспросил Барсуков. — О-очень интересно… Что ж, Виктория Львовна, еще раз благодарю вас за помощь, оказанную следствию. Майор Мелешко проводит вас…

Сергеев опять был недоволен ею. И было отчего — она перевирала текст и двигалась так, что оператор никак не мог удержать ее в кадре. Ассистент оператора мелом начертил на полу павильона траекторию ее движений, но стало только хуже: теперь Калерия не могла оторвать глаз от белой линии, а ведь ей нужно было смотреть на героя! Лаптев уже не скрывал своей злости…

В конце дня измученная и настрадавшаяся Калерия подошла к Сергееву и сказала, что она не актриса.

— Милочка моя, — устало произнес он. — Меня это совершенно не волнует. Я сказал, что сделаю из вас звезду, значит, я сделаю. Но эмоции нужно оставлять дома. Ваша героиня холодна и бесстрастна. Понятно?

— Да, — прошептала Калерия, глотая слезы.

Когда она вышла на улицу, Лаптев заводил свою «семерку». Посмотрев на расстроенное лицо «актрисы», он молча распахнул перед ней дверцу.

— Сашенька, у меня проблемы, — сказала она, когда они подъехали к ее дому. — Ты не мог бы мне помочь?

— Что нужно сделать? — насторожился он.

— Нужно выгнать из моей квартиры одного человека.

— Какого еще человека? — Лаптев нахмурился.

— Моего бывшего мужа. Мы развелись с ним давным-давно. Но сейчас он явился ко мне и не хочет уходить. А у меня не хватает сил, чтобы выставить его за дверь.

— Лерочка… — простонал Лаптев. — Я ненавижу конфликтные ситуации. И не могу ударить человека.

— Это и не понадобится, — сказала Калерия, глядя на него умоляющим взглядом. — Просто мы сейчас вместе войдем, и ты скажешь, что ты мой… возлюбленный… А ему здесь не место.

Лаптев немного подумал, а потом замотал головой.

— Пусть это сделает кто-нибудь другой… Попроси ребят из театра. Равиля, например… Он выглядит очень внушительно. А я не могу. Вдруг твой бывший муж испортит мне лицо? Как я тогда буду сниматься? Пожалуйста, пойми меня…

— Я все понимаю, — тихо пробормотала она и с обреченным видом вышла из машины.

«…Никаких чудес на свете не бывает, — думала она, привычно заворачиваясь в одеяло, чтобы не слышать храпа из кухни. — Да, я получила роль. Но я ведь добивалась не этого. Я хотела быть с Лаптевым. Господи, почему все так нелепо? Ну почему, почему мне так не везет? Я ничем не хуже Ирины, но она нашла свое счастье, а я…»