…Развязывая перед зеркалом галстук, он всмотрелся в свое отражение. Пожалуй, для своих шестидесяти двух он выглядит неплохо. Теперь, когда с выходом дочери замуж его дом опустел, не пора ли подумать о собственном браке?..

Он лег в постель и закрыл глаза. И вдруг вспомнил Викторию Веденееву, как она, с пылающими щеками, подошла к столу новобрачных и пригласила Ярослава танцевать. Как она осмелилась на этот вызов ему, самому Султанову? Ведь он недвусмысленно предупреждал ее! И что это за страсти такие, которых не могут охладить ни разлука, ни деньги, ни брак со Смитом?

Султанов решил, что эта женщина должна ответить за свою дерзость. Но, засыпая, так и не придумал для нее достойного наказания.

Слезы безудержно текли из глаз Калерии. Ах, как он играл в тот вечер, как играл!..

Когда спектакль закончился, зрители повскакивали с мест и не жалели ладоней. Даже театральные критики, которых удивить сложно, а растрогать и вовсе невозможно, стояли в проходе у сцены и кричали: «Браво!» Даже критикесса Марина Петровская, все еще похожая в свои шестьдесят на мальчика-подростка, поднялась с места, и на лице ее — о, боги! — светился настоящий восторг. Это было прекрасно видно Калерии из левой кулисы. А ведь Петровской, с ее острым и злым языком, побаивается весь театральный Питер!.. Одним словом, светопреставление! Такого успеха их театр не переживал давно, годов с семидесятых, но тогда Калерия театром еще не интересовалась — по причине слишком малого возраста.

А в конце восьмидесятых, когда она устроилась сюда работать, театр находился в кризисе. Зал пустовал, артисты играли кое-как, экономя силы для съемочных площадок рекламных клипов и телевизионных сериалов, где платили гораздо больше. Режиссеры приходили и уходили, руководство сдавало помещения в аренду, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, а обслуживающий и технический персонал жил по принципу «ни дня без стопки», побивая все мыслимые и немыслимые рекорды в потреблении спиртосодержащих жидкостей. Непонятно, правда, откуда у людей брались деньги для подобных рекордов — даже нищенскую театральную зарплату выдавали нерегулярно.

В театр Калерию Дымшиц привела родная тетка — когда девочка, провалившись на экзамене в Театральный институт, пребывала в полном отчаянии. Лидия Ольгердовна Дымшиц заведовала в театре литературной частью. Отдавшая более тридцати лет беззаветному служению Мельпомене, она понимала, что творится после провала в душе у племянницы, и сумела убедить ее в том, что начинать восхождение в искусстве можно и со скромной роли помощницы гримера. К тому же работать в театре, пусть даже переживающем не лучшие времена, все-таки приятнее, чем в какой-нибудь забегаловке или магазине. Общение с прекрасным не может испортить, в этом Лидия Ольгердовна была твердо уверена. Каким-то чудом в театре сохранились гримеры высочайшего класса. Освоив профессию под их чутким руководством, девушка всегда заработает себе на кусок хлеба — так считала Лидия Ольгердовна.

Она не ошибалась. Училась Лера старательно и даже обнаружила определенный талант в деле преображения чужих ликов. Так что скоро некоторые из ведущих актрис и актеров стали гримироваться только у нее. Проработав пару лет, Лера безумно увлеклась молодым актером, только что принятым в театр, и быстро выскочила за него замуж. Но через полгода увлечение прошло бесследно, и она развелась, потеряв при этом половину собственной жилплощади.

После развода Лера пустилась по все тяжкие. Романы с артистами, музыкантами, монтировщиками и театральными шоферами следовали один за другим. Но во второй раз она вышла замуж более осмотрительно, выбрав в спутники жизни солидного человека, имевшего квартиру, машину и двухэтажную дачу на берегу реки Оредеж. Муж был на пятнадцать лет старше Леры, и она, уволившись из театра, ни в чем не знала отказа. Но и это счастье оказалось недолгим. «Солидный» человек оказался по уши замешанным в криминальном бизнесе, посему попал под следствие, а после суда — в «Кресты». Имущество конфисковали, и Калерия снова осталась у разбитого корыта. Хорошо хоть, муж догадался открыть счет на ее имя, который позволял ей некоторое время не умереть с голоду. Калерия оформила развод и, отпраздновав тридцатилетие и заскучав, снова вернулась в театр. Череда новых романов и романчиков растянулась на несколько лет, но теперь Лера замуж не торопилась. «Мужчина нужен женщине для финансового благополучия и поддержания тонуса», — говорила она. Но когда в театре появился Он, все изменилось.

Александр Лаптев был приглашен молодым режиссером Виктором Бергом, который ставил в их театре свой дипломный спектакль. Лаптеву недавно исполнилось двадцать пять, и к этому возрасту он был уже достаточно известным артистом. Играл в нескольких антрепризах, снимался в телесериалах, а главная роль в нашумевшем фильме по роману популярного современного писателя принесла ему настоящую славу. На эту славу, собственно, и рассчитывал Витя Берг, режиссерским талантом особо не блиставший. Расчет оказался верным — спектакль шел под аншлаги, а Лаптева у служебного входа неизменно встречала толпа поклонниц с цветами.

Когда Калерия впервые увидела его на сцене, она поняла, что прежние годы прожиты зря. Вот мужчина, ради которого можно броситься головой в омут, не думая о последствиях, жизненном тонусе и финансовом благополучии!.. Десятилетняя разница в возрасте Калерию не останавливала — тридцати пяти лет ей, при ее кукольной внешности, не давал никто.

Тот, кто в романтическом порыве или просто для красного словца сравнивает театр с большой семьей, недалек от истины. В любом театральном коллективе все знают друг о друге все и общаются без излишних церемоний. О том, что Калерия влюблена в Лаптева, в театре узнали через сорок минут после зарождения данного чувства. Новость тут же стала обсуждаться в гримерках, костюмерных, мастерских. Ну и конечно, в буфете. Все театральные сплетни, как известно, расцветают пышным цветом и обрастают шипами и колючками именно там. Шансы Калерии оценивались невысоко.

Сначала Лаптев ее не замечал. Впрочем, он не замечал не только ее. У него просто не было времени оглядеться вокруг. Он и в буфете-то больше трех минут не засиживался: после репетиции залпом выпивал кофе, вскакивал и мчался в другой театр, на съемочную площадку или на «озвучку». А гримеры и костюмеры были для него только исполнителями определенных функций, не больше. Актеров он тоже особенно не жаловал, и взгляд его проходил сквозь любого человека, если тот находился не на подмостках. Зато на сцене!..

У Калерии захватывало дух, когда Лаптев произносил первую реплику роли или просто, следуя мизансцене Берга, начинал движение из точки «А» в точку «Б». И не у нее одной захватывало. Во время репетиций с участием Лаптева в зале всегда бывало полно народу. Приходили уборщики, гардеробщики, буфетчицы и даже свободные от репетиций актеры. А ведь это — небывалый случай, если актер сам по себе в театр приходит, а не потому что его завтруппой вызвал! Указания амбициозного Берга Лаптев игнорировал с холодной вежливостью, никогда не спорил, но играл по-своему, и сцены достаточно бестолково написанной пьесы неожиданно приобретали смысл, начинали волновать. Но по окончании репетиции или спектакля Лаптев словно утрачивал интерес к окружающему миру, равнодушно стирал грим, переодевался и уходил, никого не замечая и никого не любя. Вот таков он был — модный актер Александр Лаптев.

Лера мириться с подобным положением вещей не желала. Она была натурой деятельной и была уверена, что среди лиц мужского пола нет такой крепости, которую нельзя завоевать. И она начала осаду. Благо гримировался Лаптев у нее.

То, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, истина, конечно, избитая. Тем не менее, действует она безотказно. После того, как однажды Калерия непринужденно подсунула голодному, никогда не успевавшему пообедать Лаптеву пару бутербродов с красной икрой, он начал отличать ее от других гримерш и, здороваясь, называть по имени. Она стала подкармливать его регулярно — домашними бифштексами, пирогом с капустой, крабовым салатом собственного приготовления и постепенно добилась того, что Лаптев начал приходить в театр не за десять минут до репетиции, а за двадцать, а потом и вовсе за полчаса. Во время его трапезы она заводила беседу на легкие, необязательные темы, а потом набралась смелости и заговорила о его актерской игре, предположив, что только эта тема может по-настоящему интересовать Лаптева.