Томэ скрипнул зубами, отказ выглядел бы слишком странно.

— Здесь не на что особо смотреть, — безнадежно сказал он.

— Да брось, в одном из самых старых храмов столицы должно быть куча всего интересного.

— Я только предупредил.

Томэ вышел из строя и подошел к девушке. Она развернулась и, не оглядываясь, пошла в темноту. Томэ тяжко вздохнул и последовал за аристократкой.

Храм действительно был огромен. Несколько сот человек, которые сейчас собрались перед алтарем были для него, что капля в море. Говорят, некогда весь огромный зал заливал солнечный свет, но те времена не помнил никто из живущих. На веками не чищенных витражах, наросли почти геологические слои грязи и под гулкими сводами поселился вечный мрак. Жалкие огоньки светильников не столько разгоняли его, сколько давали сильней ощутить темноту.

Уже очень много лет ни у одного из культов столицы не было сил на чтобы присвоить себе весь храм целиком. Поэтому его делили между собой сразу несколько сект. Огромное святилище походило на заброшенный дом, по углам которого поселились бродяги. Жильцы время от времени менялись, но общий порядок вещей оставался неизменным. Служители разных культов делали вид, что используют храм в гордом одиночестве. Впрочем, в такой гигантской постройке притворство давалось им легко.

— Если вы посмотрите налево, госпожа, то увидите кучу пыльного хлама, — громко объявил Томэ. — А если посмотрите направо, то увидите стену. По слухам, на нее нанесены очень любопытные фрески. Увы, за последнее несколько поколений никто так и не проверил эту гипотезу. Но если вы, пожертвуете, часть своей юбки я могу попробовать сделать факел. Мы станем первооткрывателями. Вдохновляет, правда?

— Очень. Но я потратила кучу времени на это траурное платье. Я не могу с ним так просто расстаться. Даже ради фресок.

Со стороны алтаря долетел голос чтеца.

— Существует завеса между Явлениями Вышними и эонами внизу; и тень возникла под завесой; и тень та стала материей; и тень та, отброшенная, отделилась. И то, что она сотворила, стало созданием в материи, подобно выкидышу. И оно приняло свою форму по образцу тени, и стало высокомерным зверем, подобным льву. Оно было обоеполо поскольку оно было из материи, которую оно получило.

Тарамис хихикнула.

— "Обоеполо", как бедному животному должно быть было скучно. Нет, только жрецы могут придумывать такой бред.

Томэ оглянулся, они успели отойти от освещенного островка на приличное расстояние. Вряд ли кто-нибудь мог оттуда разглядеть хотя бы их силуэты. Он склонился к плечу девушки.

— Тарамис, что ты творишь?! Совсем уже спятила?!

— Я не делаю, ничего такого, чего не делала обычно. Выдохни, истерик.

Томэ сжал кулаки, ему очень хотелось приложить Тарамис головой о стелу, мимо которой они проходили. Может, через маленькую трещину в черепе внутрь попадет хоть немного ума?!

— Не знаешь, что тут выдолбили? — Тарамис указала на рельеф.

Томэ посмотрел на стелу. Его глаза уже достаточно привыкли к темноте, чтобы разбирать очертания. Женщина со свитком, мужчина с мечом, женщина с колосом. Совершенные тела, красивые гордые лица. Справедливость, Мужество, Мир. Когда-то это плита стояла перед самым входом.

— Понятия не имею, — ответил Томэ. — Можно подумать, тебя это действительно интересует.

— Мысли шире, в другой раз я могла бы шокировать своими познаниями какую-нибудь столичную курицу.

Что бы подойти к нужной двери пришлось обогнуть постамент со статуей изображающей обнаженную девушку с лавровой ветвью в руке. Томэ машинально отметил, что когда-то богиня (если это была богиня) тоже стояла в другом месте. Скульптор рассчитывал, что на его творение буду глядеть с определенной точки. Под другими углами, казалось, что у каменной девы короткие ноги и слишком уж массивный зад.

Должно быть, новые постояльцы просто отодвинули пожитки прежнего культа. Томэ подумал, что, скорее всего и от почитателей богини с лавром и от тех, кто пришел им на смену, давным-давно не осталось никаких следов. Неожиданно ему стало грустно. Десятник тряхнул головой и раздраженно посмотрел в спину Тарамис.

Девушка остановилась перед проходом и указала Томэ на стрельчатую дверь. Десятник взялся ручку и налег плечом на покрытое резьбой дерево. С большим трудом удалось отвоевать проход с полметра шириной. Дальше дверь намертво заклинило. Тармис закатила глаза и проскользнула в коридор, Томэ последовал за ней.

Длинный проход освещали только редкие лампады. Со стен свисали ветхие знамена. Когда-то этот коридор был частью дороги Славы. Победителям, сокрушившим опасных врагов Фидии, даровали особую честь оставить здесь о себе память. Сквозь слой пыли и паутины, как через мутное стекло, проступали когда-то яркие цвета. Кобальтово-синий, изумрудный, пурпурный… По ткани тянулись вытканные золотом письмена. Большинство из них Томэ не мог прочитать, слишком изменилась графика языка. Он почти не узнавал очертания букв.

Тарамис неожиданно остановилась, и Томэ едва не врезался в нее. Девушка окинула взглядом коридор.

— Я хотела поговорить с тобой наедине, — прошептала она. — Тут… Что это?! Ты слышал?!

Томэ действительно уловил непонятный звук. Будто кто-то скребся коготками по камню.

— Может крыса?

— Крысы в такой свалке обязательно заведутся. Только я сомневаюсь, что им дадут вырасти до размеров пони, — сказала Тарамис и указала глазами на стену.

Томэ едва заметно кивнул. У нее всегда был тонкий слух.

— Просто ты не веришь в силу этого святого места. Крысо-пони или даже крысо-лошади, наименьшее из возможных чудес, — сказал Томэ.

Он заметил, что в нескольких шагах от него по знамени с золотым восходящим солнцем прошла дрожь. Ветхую ткань словно взволновал ветерок. Вот только в этом коридоре веками не было сквозняков.

Томэ обошел Тарамис, будто собирался теперь идти впереди нее и оказался напротив знамени. Плеть хлестнула по полотнищу, древняя ткань разорвалась как от удара сабли, Томэ накрыло облаком пыли. Десятник закашлялся и пропустил момент, когда из ниши за знаменем, рванулась маленькая фигурка. Тарамис метнулась вперед и ловко подставила беглецу подножку. Человечек споткнулся, кубарем покатился по каменному полу и растянулся у противоположной стены. Подняться он не пытался. Тарамис подбоченилась и гордо посмотрела на Томэ. Десятник развел руками и стал вытряхивать пыль из волос.

Когда Томэ покончил с этим важным занятием, человечек пошевелился и застонал. Десятник подошел к нему и брезгливо подцепил носком ботинка, будто ковырнул кучу мусора. Теперь он мог разглядеть, что его добычей стал маленький худой человек, в грубой коричневой рясе. На обритой голове наливалась большая шишка.

— Так и в какую же секту теперь вербуют таких недоносков? — поинтересовался Томэ. — Хотя, неважно, лучше скажи, что это ты тут прячешься? Может, чего подслушать хочешь?

Сектант с трудом сфокусировал взгляд на десятнике, бескровные губы скривились от отвращения.

— Грязные, какие вы все грязные. Мерзость!

Томэ рассмеялся.

— Да ты чумазик, похоже, так башкой треснулся, что умишком повредился. Странно, обычно у вашей братии там сотрясаться-то по большому счету и нечему. Признайся, небось, ты и раньше таким был?

— Мерзость! — взвыл сектант. — Особенно ты. От тебя воняет гнилью адорантов. Подлый поджигатель.

Томэ внутренне напрягся, как этот заморыш мог такое узнать?

— Поджигатель, значит, — проговорил он, на память пришла сценка у оплота Схолы. — Дай угадаю, ты из клуба любителей Четырехликого?

— Да, можешь насмехаться. Я жалок. Вы ублюдочные опарыши, только и можете, что сношаться с мелкими демонам и осквернять чужие святыни. Я хотел укрыться от мерзости. Забыл, что от зла спрятаться невозможно!

Глаза сектанта выпучились от крика, на губах собралась пена.

— Может, ты уже его заткнешь? — сухо поинтересовалась Тарамис.

— Да мараться не охота, потом, небось, придется плеть дезинфицировать. Кто знает, по каким помойкам он лазил.