После этого Лех перешел на балладу о коровах, мирно пасущихся на траве, об идиллической жизни в деревне, о не нарушаемом ничем спокойном ритме сельской жизни. Произнесенное на польский лад имя Хаусхофера потонуло в шипящих согласных, которыми так богат польский язык. Затем голос Леха сменила проникновенная музыка Шопена.

Переглянувшись, Войцех и Яцек воспряли духом. Лех помнит о них и приложит все силы к тому, чтобы вызволить из тюрьмы. Надо лишь в точности следовать его указаниям.

Весь день канцлера состоял из совещаний, приемов, заседаний и чтения срочных депеш. К шести вечера он уже так вымотался, что сначала даже не сообразил, о чем говорит один из помощников. Наконец до сознания Фишера дошли слова растерянно мявшего в руках листки бумаги молодого человека:

— Уже должен был быть готов черновик вашего выступления по телевидению и радио, а от Хаусхофера не поступало никакой информации.

— Что за черт!

Канцлер чуть не сломал в раздражении остро заточенный карандаш. Он уже настроился выступать сегодня вечером, а нерасторопность Хаусхофера срывала все его планы.

— Накормите их! — приказал начальник тюрьмы Хансйорг Таушер.

Он присутствовал на допросе Яцека Михника и Войцеха Куроня. Поляки битых три часа отвечали на самые разнообразные вопросы опытных офицеров секретной службы и порядком устали.

Двое охранников провели арестованных в небольшую комнату без окон. В середине стоял пластмассовый столик. Один из охранников остался вместе с поляками, второй вышел и через несколько минут вернулся с подносом.

Полбуханки хлеба, котелок с вареной картошкой, пара сосисок, тарелка с салатом — составили обед заключенных.

Вся пища, попадавшая в эту комнату, предварительно проверялась, специальные приборы реагировали на малейшее присутствие ядов, пусть даже в безопасных для здоровья количествах. Тем не менее, охранник должен был есть из одной миски с арестованными. Инструкция предписывала ему приступать к еде раньше поляков. Тем самым возможность отравления сводилась к нулю.

Второй охранник внес поднос, на котором стоял пузатый кувшин с апельсиновым соком, солонка, перечница и пластмассовая бутылка с кетчупом. Правила, обеспечивающие безопасность заключенных, ввел Таушер, назначенный начальником тюрьмы более двадцати лет назад.

После обеда полякам дали немного отдохнуть и затем под конвоем отвели в комнату для допросов. Там уже сидели офицеры секретной службы с раскрытыми блокнотами.

— В чем дело, Курт? — в голосе канцлера слышалось ничем не прикрытое раздражение. — Мои помощники уже начали составлять речь, а от тебя до сих пор не поступило информации…

— Я выезжаю к вам, — тяжело вздохнув, сообщил шеф германской службы безопасности.

— А по телефону сообщить мне никак нельзя? — ядовито осведомился канцлер.

— К сожалению, нет.

Не прошло и десяти минут, как Фишеру доложили о прибытии Хаусхофера.

— Эти негодяи утверждают, что именно я предложил им совершить покушение, пообещав каждому по два миллиона долларов и обеспечение личной безопасности!

Хаусхофер замер, желая узнать, какое впечатление произвели его слова. Канцлер сидел спокойно с непроницаемым лицом.

— Интересно, — бесцветным голосом произнес он.

— Разумеется, все понимают, что это бред, но поляки весьма связно рассказывают о подготовке покушения: как они купили в Афганистане «стингер», как приехали в Бонн…

— Преступники весьма точно выбрали цель — «Зеленую комнату», — оборвал его Фишер, — а насколько я понимаю, точное местоположение помещения, где должно было проходить заседание правительства, являлось государственной тайной. Поляки как-нибудь объясняют свою осведомленность?

Щеки Хаусхофера покрылись красными пятнами.

— Они утверждают, что я навел их на «Зеленую комнату».

Фишер встал, подошел к камину, поворошил угли и сел на место. Бесстрастная, чеканная улыбка застыла на его лице. Шеф германской службы безопасности перевел взгляд на камин. Огонь охватил сухое полено и вспыхнул.

— Я слышал, что в распоряжении секретной службы есть средства, с помощью которых можно заставить человека говорить правду, как бы тщательно он ее ни скрывал. Почему вы не прибегнете к ним? — холодно осведомился канцлер.

— Мы хотели заснять на видеокамеру сцену признания поляков, чтобы потом показать ее по телевидению. А если применить средства, о которых вы упомянули, то показывать их публике уже будет нельзя. Они должны сознаться и так.

Фишер поджал губы:

— Нынешние признания польских террористов бросают тень и на вас, и на меня, и на все правительство. Шеф службы безопасности Германии, как жена Цезаря, должен быть вне подозрений!

По виду канцлера Хаусхофер догадался, что беседа закончена, и поспешил ретироваться из кабинета Фишера.

На американской земле Соломон Гинзбург решил избрать наступательную тактику. Без предварительной обкатки программы в маленьких городах он устроил гастроли «Медрано» сначала в Нью-Йорке, потом в Чикаго. Артистов повсюду ждал успех. Наибольшее количество аплодисментов и цветов выпадало, как и следовало ожидать, на долю Веры. В довершение к этому она получила более сотни предложений руки и сердца.

Не стало исключением и выступление «Медрано» в Сент-Луисе. Сидевший в первом ряду мужчина с маленькими черными усиками на благородном смуглом лице преподнес Вере такой огромный букет роз, что два борца «Медрано», посланные Соломоном, с трудом протиснули его сквозь двери артистической уборной циркачки.

Возвратившись после представления в отель «Сент-Луис», Вера приняла холодный душ и уселась перед телевизором. На экране мелькали кадры веселого мультфильма «Розовая пантера». Несмотря на триумфальные выступления артистов «Медрано» в Америке, Вере уже хотелось вернуться назад, в Англию. И дело было не только в более спокойном ритме жизни Лондона. Вера скучала по лорду Уорбертону.

…Когда на розовую пантеру обрушился кусок скалы и неунывающий зверек превратился в лепешку, задребезжал телефон. Вера неохотно сняла трубку.

— Мадам, какой-то мужчина с букетом добивается встречи с вами, — услышала Вера голос портье «Сент-Луиса».

— Пусть обратится к мистеру Гинзбургу.

Вера швырнула трубку на рычаг. Наверняка это был один из многочисленных поклонников ее таланта. Ей меньше всего хотелось видеть их.

Пока Вера отвечала на звонок, розовая пантера уже успела восстановить свои формы и сейчас удирала от громадного злобного койота. В эту секунду в дверь тихо постучали.

— Кто там?

Дверь распахнулась, и на пороге Вера увидела человека со смуглым лицом и маленькими черными усиками. По виду это был богатый латиноамериканский плантатор. Тот самый, что презентовал ей огромный букет после выступления.

— Я дал портье сто долларов, и он пустил меня, — нимало не смущаясь, признался мужчина.

От такой наглости Вера оторопела. Потом она вспомнила о Джованни Моруа, Оле Свенсоне, Максиме Берси, Мишеле Вальмане — о всех тех людях, которые, пользуясь ее бедственным или зависимым положением, пытались удовлетворить свою похоть. «Несомненно, это владелец какого-нибудь колоссального ранчо, привыкший ни в чем себе не отказывать. Сейчас он предложит несколько тысяч долларов за то, чтобы переспать со мной, и будет страшно удивлен, когда я откажусь», — пронеслось в голове Веры. Металлическим голосом она отчеканила:

— Будьте любезны покинуть мой номер.

— Я думал, вы будете мне рады, — с грустью произнес посетитель с сильным испанским акцентом.

— Будьте добры уйти отсюда! Я не шучу!

Мужчина вздохнул и пошел… Нет, не к выходу, а в ванную.

— Вы что, с ума сошли? — всплеснула руками циркачка и побежала вслед за ним. — Немедленно уходите, а не то я устрою скандал, слышите?