— Тюренн обещал все устроить гораздо дешевле. Он попросил десять тысяч, если быть точным…

Стекло еще сильнее врезалось в морщинистую кожу.

— Дай ей пятьдесят тысяч, Мишель!

Шофер протянул Вере пачку кредиток. Она сунула их в сумочку и выскочила из автомобиля.

Конец ноября в Варшаве был омерзителен. Над городом постоянно висела плотная завеса дыма, растворенная в мельчайших капельках нудного дождя и тумана. У Леха постоянно болело горло и слезились глаза. Главный редактор орал на фотографов, снимки которых выходили удивительно унылыми и тусклыми. Казалось, смог разъедал не только легкие людей, но и безупречную пленку «кодак».

Пребывание в Валломброзе казалось Леху сладким сном. Получив по почте фотографии Кунигунды и Эрика Мюллера, он разобрал паркет в гостиной и, выдолбив с помощью кухонного ножа ложбинку в полу, положил в нее пакет с фотографиями. После этого тщательно приладил дощечки паркета на место и натер пол в гостиной мастикой.

За время его отсутствия заговорщикам удалось собрать еще немного денег. Теперь Лех располагал сорока одной тысячью долларов.

Но когда он обратился к Дитриху Короне за гонораром, тот сделал непонимающее лицо и поспешно перевел разговор на спортивную тему. Потом предложил Леху пойти покурить. А в курилке, наклонившись к уху Леха, прошептал:

— Деньги пока не пришли. Как только получу, сразу дам тебе знать.

Лех изобразил бурное негодование, щедро рассыпал туманные угрозы, но на самом деле был настроен куда как менее воинственно. Конечно, ему очень хотелось получить обещанные пятьдесят тысяч долларов. Но время, проведенное им в Италии, в любом случае не было потеряно зря. Он насладился жизнью в фешенебельной гостинице, обедами в дорогом ресторане, любовью красивой девушки, красотами итальянского осеннего пейзажа. А главное — получил в свое распоряжение великолепный инструмент для шантажа Кунигунды фон Мольтке. Ввиду готовящегося покушения на Гельмута Фишера, это обстоятельство могло сыграть исключительную роль.

— Давай я подвезу тебя домой, — предложил Дитрих Корона Леху.

Он только что вернулся из очередной командировки в Германию на купленном в Мюнхене подержанном «БМВ». Варшавские автомеханики заменили мотор, перебрали задний мост, подкрасили машину — и автомобиль засверкал, как новенький.

— Нравится? — кивнул Дитрих на приборную доску, выруливая на аллею Свободы.

— Может быть и понравилась бы, если была бы польской, — пожал плечами Лех.

— Надеюсь, немецкие деньги не вызывают у тебя такого же отвращения, как автомобили? Нагнись вперед и подбери с пола пакет. Там ровно шестьдесят тысяч долларов.

— Щедрые заказчики…

— Я советую тебе забыть об этом дельце как можно быстрее, — негромко проговорил Дитрих, не отрывая глаз от дороги. — Иначе нам обоим не поздоровится…

После ужасной ночи, устроенной ему Верой, Вальман улетел в Аргентину. Пассажиры трансатлантического авиалайнера с сочувствием смотрели на седого, как лунь, пассажира, шея которого была замотана бинтами.

Но, пробыв в Мар-дель-Плата два дня, Вальман почувствовал себя значительно лучше и уехал домой. Через несколько часов он уже сидел в своем кабинете на третьем этаже здания банка.

Полчаса спустя бледный Тюренн стоял перед огромным, похожим на театральную сцену столом банкира.

Вальман встал, заложил руки за спину и начал медленно прохаживаться вдоль стены. Глаза Тюренна со страхом следили за согнутой в вопросительный знак тщедушной фигурой банкира.

Сзади Вальмана висели авторские гравюры Шагала и перед глазами Франсуа все время маячили суровые пророки древнего Израиля и сцены Страшного Суда.

— Что мне с тобой делать? — внезапно остановился Вальман.

Тюренн смог лишь выдавить в ответ жалкую улыбку.

— Из-за тебя я чуть не погиб. А в моем возрасте к жизни относишься гораздо бережнее, чем в молодости. Ценность каждого прожитого дня возрастает неизмеримо!

Тюренн дернул кадыком, проглатывая скопившуюся слюну.

— За то, что ты сделал со мной, я уничтожу тебя. Сотру в порошок, — сладострастно произнес банкир. — Нет, ты будешь жить. Я не стану марать свои руки убийством. — Он поднес к глазам белые ладони, внимательно рассматривая их. — Эти руки никогда не знали крови. Но я сумею так отравить твое существование, что смерть покажется тебе желанной. Ты будешь страстно мечтать о ней и, быть может, решишься воплотить свою мечту в действительность.

— Но… я… — задыхаясь, проговорил Тюренн.

— Прочь! — закричал Вальман. — Чтобы ноги твоей здесь не было!

Все рушилось в жизни Тюренна. Лицо его сразу размякло, как у старой потасканной бабы. В глазах затаилась боль и печаль. Сгорбившись и шаркая ногами, он вышел из кабинета банкира.

Кунигунда вернулась из поездки по Италии загоревшей, посвежевшей и счастливой. Обретя любовника, она получила тот прочный внутренний покой, которого ей так не хватало в жизни.

Министерша не афишировала своих отношений с Мюллером. После Италии они встречались один, максимум два раза в неделю. Благодаря профессии майора, привившей ему навыки секретности и конспирации, об этих встречах не знала ни одна посторонняя душа. Обычно они происходили в загородных виллах и сельских домиках, которые Эрик снимал на два-три дня.

Отто не мог знать деталей. Но Кунигунде казалось, что он о чем-то догадывается. Словно боясь потерять жену, он стал милым, нежным и добрым. Старался выкраивать как можно больше времени из своего напряженного расписания для того, чтобы побыть дома, сходить с супругой в театр, провести время на природе. Он стал делиться с Кунигундой своими служебными проблемами, много рассказывал о работе. Постепенно его жена узнавала о жизни министерства обороны и вооружений, об интригах и противоречиях, которые незримо присутствовали в его недрах.

Оглядываясь назад, Кунигунда не могла скрыть удивления внезапно навалившимся на нее счастьем. Получив любовника, она вернула себе и мужа. Неизвестно, что было лучше: восхитительные часы, проведенные на измятых простынях в объятиях Эрика, который, казалось, знал все о плотской любви и удовлетворял самые неожиданные желания Кунигунды, или неторопливые беседы с Отто перед потрескивающим камином, во время которых женщина узнавала о том, что радовало и огорчало мужа в офисах его министерства в Бонне, на полигонах, где испытывались новейшие образцы вооружения, и в воинских частях.

Закурив сигару, Гельмут Фишер принялся изучать восьмистраничный доклад Роммеля. Он был составлен на основе донесений агента «Цветок». Это была кодовая кличка майора Эрика Мюллера.

Прочитав доклад, канцлер скомкал его и, размахнувшись, бросил в камин. Огонь жадно пожрал листки.

«Цветок» не сообщал ничего особенного. Отто фон Мольтке ругал мягкотелость Фишера. Жаловался, что ему не дают в полной мере наращивать военную мощь Германии. Делился с Кунигундой соображениями по поводу безопасности канцлера, ругал на чем свет стоит польских террористов. По его словам, они в самое ближайшее время поклялись расправиться с Фишером.

Ничего нового канцлер не узнал. Да это и не было главным. Самым существенным являлось то, что за министром обороны и вооружений был установлен практически полный контроль. Отныне он не мог совершить неожиданных поступков. Через Эрика Мюллера Фишер получил доступ в святая святых Отто фон Мольтке — к его семье и дому. Образно выражаясь, канцлер держал руку на пульсе министра, сидевшего под стеклянным колпаком, искусно отлитым Генрихом Роммелем.

Вытянув ноги вперед, Лех блаженствовал в мягком кресле «Боинга‑747». Новенький лайнер был недавно куплен компанией «ЛОТ» специально для обслуживания сверхдальних маршрутов.