И далее: «Мо-цзы сказал: „Партикуляризм должен быть замещен универсализмом. Но как заменить партикуляризм универсализмом? Если люди будут рассматривать другие государства как свои, кто станет на них нападать? Ведь другие государства будут как свои. Если люди станут рассматривать чужие города как свои, будут ли они на них нападать? Это все равно что нападать на самих себя. Если люди будут рассматривать чужие семьи как свои, кто станет их рушить? Это все равно что губить свои. Но если государства и города не станут воевать друг с другом, а семьи и люди не станут причинять вреда друг другу, польза от этого Поднебесной или вред? Конечно, польза.
А когда мы задумаемся над тем, из чего проистекает эта польза, придем ли мы к выводу, что корень ее в ненависти к другим и в попытках нанести им ущерб? Разумеется, нет! Он в любви к другим и в стремлении сделать им добро. И если мы попытаемся оценить тех, кто любит других и приносит им добро, можем ли мы сказать, чем они движимы, партикуляризмом или универсализмом? Конечно, мы должны сказать— универсализмом! Стало быть, всеобщая любовь— это то, что приносит величайшее благо Поднебесной! Поэтому Мо и считает, что всеобщая любовь разумна"» [Мо-цзы, с. 71–72; Mei, 1929, с. 87–88; Watson, 1963, с. 39–40].
В этой главе (как в 14-й и 15-й) неоднократно разъясняется, что универсализм— источник всех благ в Поднебесной, а партикуляризм — корень всех ее бед. Ведь только при всеобщей любви всех ко всем сильные и здоровые смогут поддержать старых и одиноких, вдов и сирот. Только приняв эту идею, мы станем помогать ближним, когда они нуждаются в нашей помощи. Мы часто на словах не соглашаемся с идеей всеобщей любви, но на деле, оказывая помощь друг другу, реализуем ее на практике. Более того, всеобщая любовь и взаимопомощь существовали в Поднебесной издревле, во времена Юя и Чэн Тана, У-вана и Вэнь-вана. И если кто-либо в соответствии с нормами сяо любит своих родителей, хочет он, чтобы другие их любили или ненавидели? А если хочет, чтобы другие их любили, не должен ли он сам любить родителей других людей?
И наконец, в заключительной части этой весьма обширной главы трактата содержится следующее резюме: всеобщая любовь и взаимопомощь всем выгодны и легкодостижимы. Если бы правители методом наград и наказаний заставили людей вести себя соответствующим образом, то люди приняли бы это с такой же легкостью, с какой огонь стремится вверх, а вода— вниз [Мо-цзы, с. 80; Mei, 1929, с. 97; Watson, 1963, с. 49].
Внимательно вчитываясь в текст, понимаешь, что при всей своей доступности он достаточно глубок и многослоен. Первый его уровень способен вызвать только восхищение. В самом деле, разве плохо, если все люди будут любить не только себя и своих близких, но и всех других? И разве от этого не будет пользы как для обделенных судьбой сирых и одиноких, так и вообще для всех? В результате люди перестанут враждовать, злобствовать, даже воровать[162]. Идиллия!
Для тех, кто недостаточно способен вникнуть в смысл предлагаемой Мо идеи, вопрос ставится несколько по-иному. Люди, вдумайтесь! Это выгодно для каждого из вас! Взаимная помощь, неизбежно сопровождающая всеобщую любовь всех ко всем, нужна каждому. Мало ли что с кем может случиться! Кто поможет, особенно если вы бедны, а семья у вас невелика? Этот второй уровень текста делает упор не на воображение, а на соображение читателя. Он заставляет его подумать о случайностях жизненного пути и о том, что неплохо было бы подстраховаться. Ведь это действительно выгодно всем! Но и это еще далеко не все.
Третий и самый основной для нашего анализа уровень в том, к чему ведет и может повести предлагаемый Мо проект. На первый взгляд он ничего скверного никому не сулит. Более того, по духу он вроде бы даже близок к евангельскому христианству. Но там — братья во Христе, там религиозный трепет верующих, готовых на все, даже на мученическую смерть, ради поглотившей их без остатка великой веры. У Мо исступленной веры нет. Он, как упоминалось, апеллирует к здравому смыслу. Справедливости ради стоит заметить, что утилитаризм в чжоуском Китае был понятнее и в ментальности людей играл большую роль, чем неведомые древним китайцам религиозное исступление или готовность умереть за веру. Однако этого было заведомо мало для того, чтобы побудить людей решительно отказаться от всего, к чему они привыкли, что укоренилось в традиции, к тому же умело и осознанно поддержанной конфуцианством.
Вот в этом-то вся загвоздка. Предлагаемая Мо идея противоречит традиции, побуждает забыть о сяо, отказаться от культа предков, хотя то и другое стали уже основой основ существования людей. Отказаться от всего привычного и высокоценимого ради сомнительной пользы некоей взаимной любви и взаимопомощи люди не были готовы. Мо ощущает недоверие и стремится еще и еще раз убедить всех, сколь выгодно каждому то, что он предлагает. Но люди молчат и сторонятся этого странного человека, зовущего к радикальным переменам в их жизни.
Хорошо понимая недостаточность своей аргументации, Мо буквально на каждом шагу ссылается на мудрых древних правителей, которые будто бы поступали именно так, как он советует. И не только правители, но и само великое Небо одобряет идеи Мо. Но древние правители жили давно, и люди не знают, как они жили и к чему призывали свой народ. Что касается Неба, то оно высоко и далеко, и о воле его простые люди знают еще меньше. Словом, ни мудрость древних, ни симпатии Неба в устах Мо не вызывают особого доверия. Надо искать что-то новое, близкое и понятное людям. И Мо находит.
Мо-цзы чувствовал, что слабым местом его конструкции является отсутствие реальных материальных ресурсов, которые позволили бы всех уравнять на достаточно высоком уровне обеспеченности. Только тогда могут быть реализованы всеобщая любовь и взаимная помощь, только тогда ворам и грабителям будет нечего делать, в противном случае— если будут богатые и бедные— всем его рассуждениям грош цена. Понимая это, Мо продолжает разрабатывать свои протосоциалистические идеи. В 20-й главе трактата идет речь об умеренности в расходах. Суть ее в том, что древние экономили на всем и это была очень неплохая политика.
Что людям нужно от одежды? Чтобы зимой грела, а летом спасала от жары. И только. А всякие вышивки, украшения и т. п. — все это излишества. Что нужно от жилища? Защита от жары, холода, дождя и ветра, а также от воров. А что касается всяких украшений, излишних строений — то зачем все это? И в военном деле нужны элементарные виды вооружения, не более того. Лодки и колесницы— средство транспорта, коммуникаций. Зачем их украшать и делать дорогими? А уж что касается ювелирных изделий и всяческих украшений и прочих дорогих поделок, то здесь и говорить нечего.
Современные правители позволяют себе всякую роскошь, а за это людям приходится расплачиваться непосильными налогами. Верхи воюют между собой, а это стоит очень дорого. Опять с народа большие налоги. А сколько людей гибнет от войн и голодной смерти! Вывод ясен? Нужно жить так, как жили при древних правителях. Это принесет благоденствие Поднебесной [Мо-цзы, с. 99–101; Mei, 1929, с. 117–119; Watson, 1963, с. 62–64]. Продолжая ту же идею в следующей главе, Мо утверждает, что древние издавали специальные законы о том, что следует есть и пить, что носить зимой и летом, какое оружие использовать, на каких лодках и колясках ездить и сколько расходовать на погребальные процедуры. Жили тогда не во дворцах и больших домах, а в пещерах и полуземлянках. Но там было неудобно ни летом, ни зимой. Тогда стали строить дома с мужской и женской половинами. Это оказалось необходимым. Но больше ничего людям не нужно [Мо-цзы, с. 101–104; Mei, 1929, с. 120–122].
