«Темно над рекою. Сердито шумит…» Темно над рекою. Сердито шумит порывистый ветер. Доносится гром. Вода помутилась и тучи кругом… Дитя, успокойся! Гроза пролетит. Появится солнце, и снова оно, играя в прозрачной реке, озарит ее золотистое дно. Дитя, успокойся! Заглянет потом и в сердце мое отраженье небес. И много неведомых людям чудес, молитв и желаний, затерянных в нем, разбудят весенние ласки твои. Дитя, успокойся… И в сердце моем есть дно золотое любви. «Мне страшно. Целуя тебя…» Мне страшно. Целуя тебя, я цветы ядовитые рву. Твою непорочность любя, я преступной мечтою живу. Мне страшно. В улыбке твоей затаен безнадежный укор. На дне твоих детских очей — моя мука, мой грех, мой позор. Мне страшно. В объятьях моих твою душу навеки сгубя, в огне твоих ласк молодых я сгорю, проклиная тебя! «Ты любишь ли степи? В равнинах пустынных…» Ты любишь ли степи? В равнинах пустынных внимала ль ты голосу песен старинных, тоскующих песен любви? Ты любишь ли степи? Бескрайние дали когда-нибудь думам твоим навевали бескрайние думы свои? Да, любишь! Я знаю. Румянец твой знойный и томная прелесть улыбки спокойной овеяны лаской степной. В тиши твоего затаенного взора — и нега, и трепет степного простора, вся музыка шири родной. «Я влюблен в очертанья прибрежий холмистых…» Я влюблен в очертанья прибрежий холмистых, оттеняющих синий залив, я влюблен в отраженья лучей золотистых, в этот пышный, могучий разлив ослепительных красок и зноя, и света, и прозрачных теней. Я влюблен в этот праздник безоблачный южного лета, в этот блеск, в этот солнечный звон. Что за радуга жизни! Как в воздухе чистом кипарисная зелень темна! Отливает опалом, сквозит аметистом на песке серебристом волна; спят дубовые рощи в тени ароматной; на холмах — молодой виноград. И в объятьях лазури весь мир необъятный утопает как сказочный сад. Даже в кладбище старом, и там все ликует, даже там нет конца бытию — каждый отблеск горит, каждый сумрак чарует, словно манит в прохладу свою; каждый отзвук звенит и умолкнуть не хочет… Даже там лучезарная твердь о блаженстве земного бессмертья пророчит, и в гробах улыбается смерть. «Не проклинай меня, мы не должны…»
Не проклинай меня, мы не должны уйти без слов печали и забвенья. Не оскорбляй последней тишины прощального мгновенья. Я не люблю. Я не любил тебя. Но я страдал. Страданье между нами. Не ты обманута, обманут я безумными мечтами. Обманут я восторгами души, предчувствием мгновенных упоений, обманут всем, что снилось мне в тиши моих уединений. Я не тебя теряю, не с тобой прощаюсь я, чужой и одинокий. Нет! Целый мир таинственно-живой, и близкий и далекий, нездешний мир, который с юных лет тоской надежд мне сердце наполняет, с тобой — как тень, как смутный, лживый бред — навеки умирает. Иду. Прощай…Ты плачешь? Знает Бог — в слезах любви твоей я не раскаюсь. О, если бы, как ты, я плакать мог с тобою расставаясь! От этих слез не надо исцелять. Но жалок тот, чей век без слез был прожит, кто за любовь хотел бы душу дать, и полюбить не может. Не проклинай меня, мой бедный друг! Тоски немой удушливые грозы, раскаянья моих бесслезных мук больнее жгут, чем слезы. «Передо мной опять, опять…» Передо мной опять, опять возникла ты безумной сказкой, грозишь и манишь прежней лаской… И жутко сердцу вспоминать. Тоска ли поздняя проснулась о том, чего не будет вновь? Иль новым чарам улыбнулась былая, мертвая любовь? Люблю ли я, люблю ли снова, иль мук забытых слишком жаль? Что это? — Старая печаль, Иль призрак счастья молодого? «Любуясь тобой, не тебя я любил…» Любуясь тобой, не тебя я любил. Внимая твой голос и речи твои, усталою думой я тайно грустил о тайнах другой, недоступной любви. Любуясь тобой, я был твой и не твой. В твоей лучезарно-земной красоте мне грезилась музыка неги не той, мне снились забвенья и ласки не те. Любуясь тобой, я тебе изменял. Я призрак любил, я любил, не любя. В объятьях твоих я Творца искушал. Я лгал и молился, целуя тебя. |
