Июнь («Слепительно хорош июньский день…») Слепительно хорош июньский день, цветут луга и пахнут медом травы. Прошелестят на берегу дубравы, чуть зыблется березок тонких тень. О, благодать! О, вековая лень! Овсы да рожь, да нищие канавы. Вдали-вдали — собор золотоглавый и белые дымки от деревень. Не думать, не желать… Лежать бы сонно, прислушиваясь к шороху дубрав среди густых, прогретых солнцем трав, и — тишине и синеве бездонной всего себя доверчиво отдав — уйти, не быть… Бессмертно, упоенно! Август («Спадает зной, хоть и слепят лучи…») Спадает зной, хоть и слепят лучи. Дожата рожь и обнажились нивы. Гул молотьбы в деревне хлопотливый, на пажити слетаются грачи. Люблю тебя, мой август, — горячи твоих плодов душистые наливы, люблю берез разросшихся завивы и звезд падучих россыпи в ночи. Люблю тебя, радушный, тороватый, с охотами, с ауканьем, с груздем, — люблю зайти далеко в бар косматый, в грозу и бурю мокнуть под дождем Не налюбуюсь на твои закаты, повеявшие ранним сентябрем. Ноябрь («Пошел снежок, запорошило путь…») Пошел снежок, запорошило путь. В санях — беда, а не берут колеса, того гляди, раскатишься с откоса, да милостив Господь, уж как-нибудь! В усадьбе от забот все смотрят косо, зима не ждет и людям не дохнуть: капусту рубят, мерзлую чуть-чуть, валяют шерсть, просеивают просо. Мелькают дни в трудах по пустякам, а сумрак стелется туманно-сизый. Взойдет луна, в серебряные ризы оденет сад и тронет, по стенам диванной, завитки тяжелых рам, рояль в углу, паркеты и карнизы. «Есть на пути земном рубеж…» Есть на пути земном рубеж, за ним — все призрачней земное: и те ж виденья, и не те ж, и грусть и радость — все иное. Уходит сердце в глубину, немыслимое прозревая, всепримиряющему сну себя невольно отдавая. Не думать больше — только быть… Себя не чувствуя собою, куда-то по теченью плыть к неодолимому покою. Сквозь эту призрачную тьму — лучи невидимого света. И нет ответа ничему, и все понятно — без ответа. |
