Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

«Ах, эти горы! По утрам…»

О, этот юг!

Тютчев

А х, эти горы! По утрам,
чуть свет, какие озаренья!
Молюсь нагорным алтарям —
и мира непорочен храм,
как в утро первое творенья.
Ах, улететь бы в эту высь
от тьмы, от ужаса земного —
туда, где горы вознеслись
и с бесконечностью слились
пучины неба голубого.
Ах, раствориться в этой мгле,
пронизанной его сияньем,
не помнить о добре и зле,
не быть собою на земле —
быть только светом и мерцаньем…

Певица («В четверг под моё окно…»)

В четверг под моё окно
приходит женщина петь.
Пусть ей-то уж всё равно,
да жуть на неё смотреть.
Во взоре не то вопрос,
не то, как ножом, печаль,
и грязная прядь волос
бахромкой седой — на шаль.
А песню поёт она
такую — хоть плачь навзрыд,
всю душу мою до дна
призывной тоской пронзит.
Любого греха страшней,
нельзя никому простить.
И хочется крикнуть ей:
Неправда, не может быть!

«Все слезы к старости да сны воспоминанья…»

Все слезы к старости да сны воспоминанья,
душа утихшая — как озера вода
в предсумеречный час, когда своё мерцанье
отдаст ей нехотя вечерняя звезда.
Померк усталый день, а всё — воды зеркальной
не гаснет глубина: в лазури озерной,
покинув небеса, клубится остров дальний
и озаряется последней тишиной.

«Судьбы перехитрить не пробуя…»

Судьбы перехитрить не пробуя,
Смири свой дух — и плоть, и страсть.
Нет, человеческою злобою
Суровых будней не заклясть.
Заботой сердце перегружено.
Хоть любит, любит, а больно.
Гитара старая простужена,
Хрипит и кашляет смешно.
Но ржавых струн не перетягивай.
Пусть фальшь. Далеко ль до беды?
Терпи и бережно потрагивай
Закоченелые лады.

«Полжизни душно-плотской яви…»

Так, ты жилица двух миров…

Тютчев

Полжизни душно-плотской яви
и недостойной суеты;
полжизни — сон, и тот же ты
живешь,
томясь в другой державе,
в тоске, в слезах по горней славе
тайноречивой красоты.
В тебе душа как бы двойная:
мятежной гордости полна,
грешнее грешного одна;
другая — о, совсем другая! —
всё шепчет что-то, засыпая.
Проснулась… и не помнит сна.
1948

«Мне снилось, будто умираю…»

Мне снилось, будто умираю…
Вот-вот — минута, и уйду,
в последнем страхе замираю,
последнего забвенья жду.
Казалось — кончено… И в муке,
в осиротелом забытьи
к вам я протягиваю руки,
друзья и недруги мои!
Прощайте. Не судите строго
за то, что, сердцем одинок,
любил я многих, но немного
и больше полюбить не мог.
1959

Венецианские ночи (сонеты)

I. «Всю ночь — о, бред! — в серебролунных залах…»

Всю ночь — о, бред! — в серебролунных залах
Венеции я ворожу, колдун.
И дышит мгла отравленных лагун,
и спят дворцы в решетчатых забралах.
Всю ночь внимаю звуков шаг усталых, —
в колодцах улиц камни — как чугун,
и головы отрубленные лун
всплывают вдруг внизу в пустых каналах.
Иду, шатаясь, нелюдим и дик,
упорной страстью растравляю рану
и заклинаю бледную Диану.
А по стенам, подобно великану,
плащом крылатым закрывая лик,
за мною следом лунный мой двойник.

II. «Ленивый плеск, серебряная тишь…»

Ленивый плеск, серебряная тишь,
дома — как сны. И отражают воды
повисшие над ними переходы
и вырезы остроконечных ниш.
И кажется, что это длится годы…
То мгла, то свет, — блеснет железо крыш,
и где-то песнь. И водяная мышь
шмыгнет в нору под мраморные своды.
У пристани заветной, не спеша,
в кольцо я продеваю цепь. Гондола,
покачиваясь, дремлет, — чуть дыша
прислушиваюсь: вот, как вздох Эола,
прошелестит во мне ее виола…
и в ожиданье падает душа.

III. «Ленивый плеск, серебряная гладь…»

Ленивый плеск, серебряная гладь,
дурманы отцветающих магнолий…
Кто перескажет — ночь! — твоих раздолий
и лунных ароматов благодать?
Ночь! Я безумствую, не в силах боле
изнемогающей души унять,
и все, что звуки могут передать,
вверяю — ночь! — разбуженной виоле.
И все, что не сказала б никому —
ночь! — я досказываю в полутьму,
в мерцающую тишину лагуны,
и трепещу, перебирая струны:
вон там, у пристани, любовник юный
взывает — ночь! — к безумью моему.
17
{"b":"278222","o":1}