— Ты же понимаешь, что я лишилась того места, которое занимаю сейчас. Почему ты не говоришь мне об этом? У нас в отделе три-четыре юриста и два отставных судьи рассматривают эти дела. Все они ни черта не смыслят в новом законодательстве, касающемся сексуальных преступлений. Но какой толк от меня, если я неспособна беспристрастно расследовать эти дела? Мы же утонем в публичных слушаниях. — Она помолчала, со свистом втягивая в себя воздух. — Я конченый человек.
Он заговорил успокоительным тоном.
— Не дергайся. Подожди и тогда ты увидишь, что произойдет. Я думаю, ты не станешь возражать, если я дам Батлеру несколько советов относительно твоего состояния, а то начнутся звонки, суматоха и путаница…
— Скажи им, что меня изнасиловали, — произнесла она упавшим голосом, — и еще скажи, что я заявляю самоотвод, даже если они решат остановиться на мне. Нет никакого резона так насиловать обстоятельства. Все равно ничего не выйдет. Я не хочу такого назначения. — Кровь. Она видела кровь. Место действия залито кровью. Она представила себе место преступления, залитое кровью, и с трудом избавилась от этого видения. «Пусть они назначат Абрамс, — щеголеватую и совершенную Абрамс, — подумала она. — На белых руках Кэрол нет крови».
— Когда мы увидимся? — спросил он. — Я приеду прямо сейчас, если ты позволишь.
— Нет, — возразила она, — это невозможно. Я нахожусь дома с мужем. Закончи, пожалуйста, мои дела, прошу тебя. Если ты хочешь помочь мне, сделай это. Я позвоню тебе позже.
Повесив трубку, она постаралась привести в порядок мысли и собрать в кулак волю. Она побежала в спальню и с облегчением обнаружила, что дверь ванны закрыта и из-за нее доносится шум воды. Черная краска все еще оставалась на номере машины и при дневном свете ее грубая подделка несомненно станет сразу заметна. Она взяла бутылку растворителя лака и пошла в гараж, прихватив рулон бумажных полотенец.
Не успела Лили подойти к машине, как открылась дверь и в гараж спустилась Шейна. Не заметив ее, Лили опустилась на колени перед «хондой» и начала полотенцами стирать с номера следы маркера. Шейна, шмыгая носом, приблизилась к матери. В глазах ее появилось озадаченное выражение.
— Что ты делаешь? — спросила она.
Лили не нашлась, что ответить.
— Ничего. Ты готова? Папа собрался?
Она скомкала испачканные полотенца и бросила их в мусорный ящик в углу гаража.
Однако Шейна была упрямо настойчивой.
— Чем это пахнет? Что ты делаешь?
Шейна надела джинсы и светло-голубую блузку, глаза ее испуганно бегали из стороны в сторону, словно она ждала, что вот сейчас из темноты гаража на нее кто-то бросится.
— Поехали. Иди поторопи папу. Это будет недолго. Потом, когда мы вернемся, ты сможешь как следует выспаться. Нам дадут каких-нибудь таблеток, чтобы мы успокоились. — Шейна пошла в дом, Лили последовала за ней. На кухне они остановились и Лили крепко обняла дочь. — Ты ничего не хочешь сказать о том, что случилось сегодня ночью? Я имею в виду, не хочешь ли ты о чем-нибудь спросить меня? Как ты себя чувствуешь?
— Не знаю. Чувствую себя грязной, вонючей, уставшей и испуганной. И все время думаю, что он вернется, найдет нас и сделает то же самое.
В соседнем дворе кто-то подстригал траву; звук косилки раздражал, он действовал им на нервы не потому, что был слишком громким, нет, звук был нормальным, это их нервы были не в порядке. В школе сейчас перемена, и дети, смеясь и хлопая дверями, носятся по коридорам. В суде перерыв, присяжные, судьи, адвокаты и прокуроры кинулись в буфет съесть бутерброд и выпить по чашечке кофе.
— Он не вернется, поверь мне, пожалуйста. Я знаю этот тип людей. Он очень боится ареста. Сейчас он, наверное, в сотнях миль отсюда. И потом, радость моя, он же не знает, где мы живем. Он же не знает адрес нашего дома.
— А в фильмах злодеи всегда возвращаются. Даже когда все думают, что они убиты, они все равно возвращаются. — Шейна в испуге начала грызть ногти. Вошел Джон и попытался обнять дочь, но она отпрянула, неестественно выпрямив спину и прижав к бокам руки.
— Я выеду из гаража на джипе, — сказал он мягко. Видно было, что он задет отчужденностью Шейны. Он, видимо, был неспособен понять, что сейчас чувствует его дочь.
До госпиталя они ехали в полном молчании. В приемном отделении их ждала женщина-полицейский. Она отвела Лили в сторону и сказала, что, к великому сожалению, сегодня нет специалиста-женщины, которая могла бы провести нужное обследование. Она неловко пожала плечами, они посмотрели друг другу в глаза. Две женщины хорошо понимали, насколько важно сейчас сострадание к девочке.
— Мне очень жаль, что так получилось, но мы не можем ждать.
В присутствии сестры Лили постаралась подготовить Шейну к осмотру, объяснив ей, как будет проходить обследование. Ребенок слушал ее спокойно, раскрыв от напряжения рот. Едва ли Шейна воспринимала то, что говорила ей Лили, настолько она была измучена. Когда на гинекологическом кресле доктор попытался исследовать ее, она вспыхнула от возмущения, обозвала врача «очкастой свиньей и дерьмом» и пнула его ногой по голове. Она покраснела, вены на шее набухли, она стиснула зубы, ее лицо настолько исказилось, что стало неузнаваемым. Чтобы закончить обследование, Шейне пришлось дать наркоз. Лили переживала это так, словно на ее глазах девочку изнасиловали еще раз. На глаза навернулись слезы, и ей пришлось покинуть кабинет. Теперь-то она понимала, почему многие жертвы насилия избегают заявлять в полицию.
Их обеих сфотографировали. У девочки на шее оказалось несколько ссадин в тех местах, где он хватал ее руками и небольшие синяки на ягодицах. Она была сонлива от введенных лекарств, но уже пришла в себя и послушно поворачивалась, подставляя нужные места, пока Толкингтон фотографировала ее. Лили улеглась на стол рядом с дочерью и прижала ее лицо к своему. Она вытирала дочке слезы и гладила ее по волосам.
— Я очень люблю тебя, — шептала она, чувствуя, как комок подкатывает ей к горлу, — потерпи, скоро все это кончится.
У Лили обнаружили только порезы в углах рта и большой синяк на правом плече, и только она одна знала, что этот синяк — результат отдачи приклада ружья, а не следствие насилия. Кроме того, у нее были множественные кровоподтеки на запястьях. Она понимала, что, если дело когда-нибудь выплывет наружу, синяк на плече станет свидетельствовать против нее, как очень веское вещественное доказательство. Но тут уж она ничего не могла поделать. Если следствие приблизится к истине, то для нее так или иначе все будет кончено. Правда, она могла объяснить этот синяк тем, что передвигала мебель в комнате Шейны и ушибла плечо о шкаф.
Мелкие порезы обработали антисептиком. У них взяли пробы крови для анализов на передающиеся половым путем заболевания и ввели для профилактики пенициллин. Касательно спида им пояснили, что для полной уверенности через несколько месяцев надо будет сдать кровь на специальный анализ.
В смотровом кабинете врач обнаружил у Лили цепь пузырьков, начинающуюся на спине и переходящую на грудь.
— Давно это у вас? — спросил он. — Вы испытывали боли в спине по ходу ребер? Или в груди?
Лили не подозревала о болячках у себя на спине, но боли в груди она действительно испытывала.
— Я даже думала, что у меня признаки инфаркта. Это началось несколько недель назад.
— У вас герпес зостер. Опоясывающий лишай. Это очень больно. Я удивляюсь, как это вы до сих пор не обратились к своему семейному врачу.
Он стянул с рук резиновые перчатки и бросил их в мусорное ведро.
— У меня герпес? Интересно, где это я могла им заразиться? — В ее голосе появились визгливые интонации, выдержка совершенно изменила ей.
Он улыбнулся.
— Это не половой герпес. Первая хорошая новость за сегодняшний день, да? Это вирусное заболевание, обычно встречается у членов одной семьи. Этот вирус поражает нервы.
— Отлично, — сказала Лили, — так дайте мне какое-нибудь лекарство.
— Я могу дать вам несколько мазей, но вообще эта болячка не лечится. Она пройдет сама, но может сильно разболеться. Появятся еще пузырьки, но потом все пройдет. Для жизни и здоровья это не опасно. — Врач был молод, явно моложе Лили. Он дотронулся до ее плеча. — Я назначу вам успокаивающие средства и, конечно, дам кое-что для вашей дочери. Окружной прокурор, — заметил он, — ну и работенка у вас, одни стрессы.
