После еды пришло состояние покоя и умиротворения. Элен опять легла, но спать не хотелось. В комнату заглянул Штефан.

— Чего тебе? — спросила Элен.

— Да к вам пан Юзеф рвётся. Доктор не велел никого пускать, но… Может, его — можно? Ведь он специально ночью из комнаты потихоньку вышел, а вы всё едино не спите.

— Конечно, впусти!

Через несколько секунд появился Юзеф. Штефан деликатно удалился к себе, прикрыв дверь. Юзеф стоял, как-то нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

— Юзеф, ты что? Что с тобой?

— Я пришёл узнать, как вы себя чувствуете, пан Ален, — церемонно произнёс он, глядя в пол. Элен даже приподнялась на локте. Потом ответила в той же манере:

— Благодарю вас, пан Юзеф, за беспокойство о моём драгоценном здоровье.

С удивлением взглянув на неё, Юзеф увидел смеющиеся прищуренные глаза. А Элен продолжила:

— Ну что, может, хватит? С чего это ты так заговорил? Можно подумать, мы на великосветском приёме и едва знакомы. Садись!

Юзеф улыбнулся и сел на табурет, на котором недавно сидел Штефан.

— Как ты?

— Думаю, уже скоро станет хорошо. Всё потихоньку болит, но уже меньше. Вот только дышать глубоко ещё не могу, больно. А-а… как дела в школе? Знают… обо мне?

— Конечно, знают. Все видели, как мы вернулись. Теперь обсуждают, сколько ты пролежишь.

Они так естественно и незаметно перешли на «ты», что даже сами не заметили этого.

— А больше ничего обо мне… не говорят? — осторожно спросила Элен. Юзеф удивлённо поднял брови. Ей пришлось уточнить вопрос: — Доктор не рассказал?..

— А-а… Нет. Не рассказал. Я даже удивился. Он ведь такой болтун, а тут промолчал.

— Болтун болтуну рознь, — задумчиво произнесла Элен фразу, услышанную когда-то в таборе. — Хорошо. Значит, через недельку можно будет вернуться на занятия.

— Ты что! Через неделю — рано! Тебе никто не позволит.

— А кто мне может запретить? Это моё дело. Вот перестанет болеть нога, и вернусь в зал. Не так всё страшно, если я даже немного могла идти.

Юзеф помрачнел.

— Я ведь пришёл попросить прощения.

— Прощения? За что? — собиравшаяся лечь Элен снова села, поморщившись от боли.

— За то, что оставил тебя одно… одну. Если бы я не побежал тогда за этой несчастной булавкой, ничего бы не случилось! На двоих не напали бы!.. — Юзеф говорил торопливо, боясь, что она не даст ему сказать слова, которые он приготовил заранее. Она и не дала.

— Ты уверен?

— Конечно! Мы бы отбились, даже если те четверо всё же решились напасть! Я не должен был уходить… Ведь я мог, в конце концов, взять тебя с собой. Прости меня. Я виноват…

— Не сходи с ума! — резко прервала его Элен. — Если бы сейчас всё обошлось, случилось бы в другой раз, уже по-другому. И ещё неизвестно, как бы повернулись тогда события. А так — ничего серьёзного не произошло.

— Значит, ты тоже думаешь, что всё может повториться?

— Да. Те четверо чётко сказали, что кто-то поручил им «поучить меня хорошо себя вести». А… что, кто-то ещё так думает?

— Я, Штефан и мой денщик. И доктор. Он всё расспрашивал, как и что случилось, а потом заявил мне, что хорошо бы я всегда был рядом, поскольку, мол, есть вероятность, что это нападение не случайное, а в таком случае, попытку могут повторить. Так что тебе нужно быть осторожным… осторожной.

Элен тихонько, чтобы не стало больно, засмеялась:

— Да не путайся ты в словах. Пока мы здесь, в школе, я — Ален.

— А ты… не боишься, что все всё-таки узнают правду?

— Узнают? Как? Кто может проболтаться? Доктор уже доказал свою лояльность, подозревать Штефана глупо, это ему не нужно. Остаёшься ты, — Элен снова усмехнулась, но Юзеф не улыбнулся.

— А всё же?

— Знаешь, — в её голосе появилось раздражение, — мне что-то нехорошо, усталость какая-то навалилась. Ты иди, а я посплю… Не желаю думать о том, что может случиться, а может, и нет.

Она улеглась, натянув одеяло до подбородка, и закрыла глаза. Юзефу ничего не оставалось, как уйти. Когда он вышел, Элен снова открыла глаза и долго ещё не спала, глядя в потолок и думая о том, кто мог настолько сильно её ненавидеть, что решился организовать нападение.

Через пару дней Элен начала вставать и понемногу ходить, хотя доктор и выражал сомнения по поводу того, что это целесообразно делать так рано. Синяки синяками, но переломы и трещина требовали покоя. Элен ничего не хотела слушать, говоря, что раз она имеет силы, чтобы сделать несколько шагов, она их сделает. Очень быстро несколько шагов превратились в несколько десятков. Теперь она могла подходить к окну и стояла, глядя на заснеженный парк. Он немного напоминал ей другой парк, в котором она, действуя на нервы всем домашним, занималась тем, что считала интересным и нужным ей самой. Она улыбнулась при мысли, что теперь так же достаёт своим характером доктора, как когда-то — дядю Яноша и пани Марию.

В эту ночь Элен опять не могла заснуть, выспавшись от безделья днём. Штефан давно уже похрапывал за дверью, а Элен всё лежала с открытыми глазами. В щель между занавесками заглянула луна. Серебряный свет изменил комнату, украсив скромную обстановку. Элен послышались голоса. Странно. Три часа ночи. Кто может разговаривать, да ещё на улице? Любопытствуя (всё равно сна нет ни в одном глазу), она сползла с кровати и подошла к окну. Видно никого не было, мешал балкон. Она тихонько приоткрыла дверь и встала возле щели.

— Хорошо, я позову его, но он будет очень недоволен, — послышалось снизу.

— Ты главное, позови поскорее, а то я здесь скоро околею от холода. А с твоим паном я сам разберусь, — голос говорившего был лишён каких бы то ни было эмоций.

Наступила тишина. Элен переминалась с ноги на ногу: морозный воздух студил босые ступни. Наконец, внизу опять заговорили. Кто-то то ли недовольно, то ли злобно бубнил. Затем холодный голос послышался вновь:

— Не строй из себя недотрогу, пан. Я с тобой о деньгах пришёл говорить.

— О каких деньгах? Вы получили всё, как договаривались, всю сумму. Что ещё нужно?

— Получили. Только обстоятельства поменялись. Если бы мы всё знали заранее, то потребовали бы больше.

— Что знали заранее? О чём?

— Не прикидывайся, пан, — в голосе послышалась угроза. — Когда ты нас нанимал, разговор шёл о мальчишке, а ты нас навёл на девицу. Это не наша работа. Подраться с мужиком — пожалуйста, ограбить кого — запросто, можем и прибить. Но девку?..

— Да о какой девке речь-то?! — теперь голос Леха стал полностью узнаваем.

— А ведь я могу и потерять терпенье, — угроза стала чётче.

— Слушай, ты, как там тебя, или объясни по-человечески, о чём речь, или я тебя сейчас так отделаю, что сам забудешь своё имя.

— Так ты и впрямь не знал? — усмехнулся собеседник Леха. — На будущее запомни: прежде, чем говорить с серьёзными людьми, выясни побольше о том, кто тебя интересует… Баба это. Молодая, тощенькая, как мальчишка, но — баба. Так что давай-ка, пан, раскошеливайся. Особенно теперь, после того, как всё выяснилось.

— Это с чего бы? — огрызнулся Лех. — Баба, мужик, мальчишка — вам-то какая разница?

— Значит, есть разница, раз говорю… А ты, пан, так ничего и не понял. Знаешь, с такими, как ты, у нас предпочитают дела не иметь.

— Вот и не имейте. Мне-то что!

— Хм! Да-а, видно, не учили ещё тебя уму-разуму. Ну, это ещё впереди… Так будешь платить?

— И не подумаю. Вам и так доля убитого досталась. Угораздило же кого-то из вас на шпагу налететь! Ну, вот вам и доплата. Предполагаю, что и кошельком вы не побрезговали. Всё. Разговор окончен. А будешь дальше приставать, охрану кликну.

— Кликни, — равнодушно произнёс голос, снова потерявший выражение. — Не боишься, что расскажу о тебе этой твоей охране?

— Не боюсь. Не резон тебе попадаться. Так что беседовать со стражниками у тебя, я думаю, желания никакого нет.

— Правильно рассуждаешь, пан, уважаю за это. Но берегись! Скупых да нечистых на руку даже среди таких, как я, не любят. Смотри, пожалеешь, что сейчас не заплатил, да поздно уже будет.