— Завтра к вечеру.

Тришка взглянул на Элен:

— Не беспокойтесь ни о чём, мы всё успеем. Этими, на мельнице, займутся мои люди.

— Твои…люди? — опешила Элен.

— Да. Сейчас некогда объяснять. Важно, что они есть и сделают всё, что нужно.

— Хорошо, — кивнула Элен, решив, что и впрямь не время для подобного разговора. — По дороге я скажу, что мне нужно. Барон! Мы оставляем вас, но меньше, чем через полсуток за вами придут. Так что ваше ожидание не будет чересчур тягостным.

— Не понимаю! — вдруг воскликнул де Бретон.

— Чего? — обернулась Элен уже от двери.

— Зачем вам всё это? Отомстить мне — это понятно. Но тогда проще было бы убить меня. Зачем вмешивать сюда Тайную канцелярию? Что вам, полячке, до России?!

— Вы действительно, не понимаете, — Элен задумчиво посмотрела на него. — А почему бы мне и не объяснить вам всё на прощанье? — она вернулась, подошла близко и теперь смотрела французу прямо в глаза. — Всё просто. Я живу в Польше, но по рождению — русская. Поэтому мне небезразличны дела, творящиеся здесь, дела, которые могут повредить интересам России. Теперь, я думаю, всё встало на свои места, правда? Вы неудачно выбрали агента, барон.

— Это Маньан! Это он настоял на том, чтобы привлечь вас. Я всегда был против! Я чувствовал, что здесь что-то не так!

— Это уже ваши проблемы, они меня не касаются. Прощайте. Надеюсь, что мы с вами никогда больше не встретимся, — и она быстро вышла вслед за Тришкой, уже ожидавшему её с лошадьми.

Они вернулись домой раньше коляски, и Элен сразу отправила Машу за Иваном, а Тришка спешно уехал с письмом Элен к его светлости Эрнсту Бирону. Письмо было составлено таким образом, что понять, от кого оно, мог только сам адресат. В нём говорилось, где найти барона Пьера-Луи де Бретона и его людей и объяснялось, в чём его обвиняет автор письма. После вручения послания кому-нибудь из слуг, Тришка должен был заняться людьми на мельнице. Их, если удастся, нужно было живыми доставить туда же, где дожидался своей участи барон.

Вскоре после отъезда Тришки, появилась коляска. Юзефа уложили в его комнате, где уже ждал лекарь.

— Попрошу всех выйти, — как и в прошлый раз распорядился Иван. — Штефан, останься. Поможешь.

Слуги вышли, но Элен не двинулась с места.

— Госпожа Соколинская, это и к вам относится, — всё так же твёрдо произнёс Иван.

— Нет, не относится, — не менее твёрдо ответила Элен. — Я остаюсь. Или вам придётся связать меня и выкинуть за дверь силой.

Иван внимательно посмотрел на неё и пожал плечами:

— Что ж, оставайтесь. Но учтите: в чувство вас приводить здесь некому. У меня будет более важное занятие, — и, не дожидаясь ответа на свои слова, повернулся к Юзефу, которого уже начал раздевать Штефан.

Элен встала с другой стороны доктора, оказавшись в ногах кровати. Иван взглянул на неё, но возражать не стал. Вскоре одежда была снята, и он приступил к осмотру. После тряской дороги и удаления присохшей к ранам одежды кровотечение усилилось. Пока доктор осматривал одну рану, Штефан по его указанию зажимал другую, чтобы унять кровь. Но лекарю требовалась помощь, и денщику приходилось то и дело убирать руки. Долго не думая, Элен, отстранив Штефана, сама зажала рану, предоставив ему возможность помогать Ивану. Другого она сделать не могла, Штефан понимал доктора, а она — нет. Иван опять глянул на неё и сказал только:

— Сильнее давите.

Сколько времени он возился с Юзефом, Элен не поняла. Поверив ей, поняв, что обморока от неё ждать не приходится, Иван не только смирился с её присутствием, но и стал обращаться к ней с простенькими заданиями, вроде того, чтобы принесла воды или подержала что-нибудь. Наконец, он сказал, что всё, что можно, сделано.

— Теперь всё зависит от самого господина Вольского, от его организма, и от ухода за ним.

— А что вы скажете о его ранах?

— Только одно: ему очень повезло. Дважды повезло. Когда я только взглянул, подумал, что долго этот человек не протянет. Уж больно опасные места для ранений. Но и в том и в другом случае клинок не причинил серьёзного ущерба. Ранение в грудь было бы смертельным, если бы остриё не наткнулось на ребро, отчего отклонилось, и даже лёгкое осталось незадетым. Ребро сломано, крови много, зато сердце и лёгкое целы. А вторая рана — и вовсе пустяк. Шпага проткнула бок насквозь, выйдя сзади, но пострадали только кожа да мышцы. Ещё бы чуть-чуть — и я бы его не спас, поскольку была бы задета печень.

— А удар по голове?

— Тут дело посерьёзней. Рассечена не только кожа, могу предполагать, что пострадал череп. И уж, конечно, сотрясение мозга. Так что господину Вольскому придётся долгое время лежать. Но ведь и тут ему повезло! Удар пришёлся всё же вскользь, поэтому голова и уцелела. Но такой удар точно убил бы его, если бы пришёлся в висок. Я повторяю: мне не приходилось ещё сталкиваться с таким везением. Не иначе как за него молились!

— Благодарю вас.

— Не за что. Я просто выполнил свою работу. А вот вас я благодарю за помощь. Впервые вижу молодую барыню, которая не побоялась помогать лекарю.

Элен улыбнулась, но ничего не ответила.

— Все мои рекомендации я напишу вам на бумаге. Сам буду приходить ежедневно, может, и пару раз в день зайду. Это будет зависеть от количества пациентов и от того, как далеко они живут.

— Постойте, господин доктор, — остановила его Элен, — а если вам перебраться сюда, к нам?

— Сюда?! — Иван опешил.

— Ну, не совсем сюда. Дело в том, что во дворе есть отдельный флигель, имеющий выход на соседнюю улицу. Им сейчас никто не пользуется. Если вы поселитесь там, то получите возможность принимать больных у себя. И будете рядом.

— Да, это было бы прекрасно… Но слишком хлопотно переезжать сюда, предупреждать всех, а потом вновь возвращаться на старое место.

— А зачем вам, собственно говоря, возвращаться? Флигель пустует, переезжайте в него насовсем.

— Нет, мне не хватит средств, чтобы платить аренду. Здесь жить дороже, а я и так еле свожу концы с концами.

— А я не собираюсь брать с вас аренду. Просто не буду вам платить за услуги, — Элен улыбнулась. — Ведь ваша помощь может понадобиться вновь, любому из нас и в любой момент. На такой вариант вы согласны?

Иван молчал, не зная, что ответить. Он мог ожидать чего угодно, но только не такого поворота. Наконец, он произнёс:

— Я очень вам благодарен. Но… Вы же не останетесь здесь навсегда, вернётесь к себе домой в Польшу. И мне придётся или съезжать отсюда, или пытаться выплачивать аренду.

— К себе домой… — задумчиво повторила Элен, глядя куда-то мимо Ивана. — Да… Вот только дело в том, что здесь тоже мой дом… — и, увидев непонимающие глаза доктора, продолжила прежним тоном: — Я хочу выкупить этот дом, чтобы иметь возможность, приезжая сюда, не искать съёмный. Так что флигель тоже станет моим.

— А в ваше отсутствие…

— Доктор, — перебила его Элен, — вы ищите причину для отказа? Напрасно. Просто скажите, что хотите оставить всё, как есть, поскольку вас всё устраивает.

— Нет, меня далеко не всё устраивает. Если вы разрешите говорить откровенно…

— Естественно.

— Я опасаюсь, что с вашей стороны — это просто порыв души. Мне кажется, что после вы можете об этом пожалеть.

— Успокойтесь, я не пожалею. Эта мысль появилась у меня ещё тогда, когда вы лечили Машу. Так что время на раздумья у меня было. Теперь дело только за вами. Хотите — перебирайтесь сюда хоть сегодня же, не хотите — ваше право.

Иван только молча поклонился в ответ. А к вечеру во флигель привезли первые вещи.

Юзеф поправлялся. И та и другая рана заживали быстро, беспокоило и не давало подняться с постели только головокружение от удара по голове. В первые дни он просто не мог открыть глаз — казалось, всё вокруг него сразу начинало падать, предметы жили своей жизнью. Постепенно это прошло, осталась только почти постоянная изматывающая головная боль. Но и она постепенно отступила, как уверял с самого начала Иван. Всё это время Элен не отходила от Юзефа. А Маша — от Ивана. Она следовала за ним всюду, постоянно находя причину быть рядом. Как только у неё выдавалась свободная минута, Маша бежала разыскивать доктора, или шла в «докторский» флигель. То она в десятый раз подряд мыла там полы, то протирала несуществующую пыль, а то, если доктора не было, просто ходила из комнаты в комнату (их было три на первом этаже, включая переднюю, и две совсем маленьких — на втором), стараясь представить, что и как делает здесь доктор.