Элен замечала всё это и посмеивалась про себя. Маша, в свою очередь, всё больше убеждалась в правоте Штефана, наблюдая за хозяйкой: барыня и впрямь чересчур много времени проводит рядом со своим телохранителем. Вернее, слишком мало не с ним. А Штефан, следя за обеими, тайком улыбался и вздыхал.

За всеми этими делами и переживаниями никто из них даже не вспомнил о де Бретоне. Он просто исчез. То, что из дома, где его оставила Элен, барона забрали, было известно от Тришки. Он ездил туда спустя два дня и обнаружил пустой дом с открытой настежь дверью и следы пребывания большого числа людей и лошадей. Но куда отвезли французов, что с ними стало, вернулся ли кто-нибудь из них к себе на родину — об этом так никто и никогда не узнал. Да и не интересовались.

Примерно в середине лета Юзеф уже гулял по двору и всё грозился сесть в седло. Но доктор категорически это запрещал, и ему пришлось подчиниться. Да и что ещё оставалось делать, если все в доме точно следовали указаниям молодого лекаря?

Как-то раз, сидя на лавке во дворе рядом с Элен, Юзеф спросил:

— До сих пор не могу понять, как ты меня нашла?

Разговора на эту тему ещё не было. Сначала Юзефу было трудно не только говорить, но даже слушать, а после Иван запрещал его волновать. Только сейчас, спустя полтора месяца после того, как Юзефа привезли домой, Элен рассказала ему всё подробно. Он слушал внимательно, ни разу не перебив, а когда она закончила, спросил:

— Зачем же ты полезла в дом одна?

— А кого нужно было взять с собой? Штефана или Трифона?

— Да хоть обоих! Там было пять человек! И все — прекрасно владеющие оружием, а ты…

— Что я? Ты считаешь меня круглой дурой, которая бросается, очертя голову, туда, откуда не сможет вернуться?

— Нет, конечно. Но нельзя же было надеяться на удачный исход против стольких мужчин.

— Я и не надеялась, — дёрнула плечом Элен. — Единственное, на что я рассчитывала, это постараться каким-то образом разделить их. Способ можно было придумать только на месте. Вот я и отправилась туда. Потом мне просто повезло, когда двое уехали. Ну, а остальное ты знаешь. В результате, противник у меня оказался только один.

— Нет, два.

— Ну, тогда скажем, один с половиной, ведь он был уже ранен.

— Но именно эта половина, если я правильно понял, чуть было не стала причиной трагедии. Ты ведь о нём забыла?

— Да, признаюсь, забыла.

— Это единственное, что тебе мешает — ты слишком увлекаешься и перестаёшь замечать всё вокруг. Об этом тебе и в школе говорили.

— Ну, да, да! Но всё же обошлось!

— Обошлось, благодаря Штефану. Кстати, ты так и не ответила, почему не взяла его и Тришку с собой.

— Потому что надеяться залезть тайком на чердак может один человек. Вряд ли повезёт двоим. А уж о Штефане и говорить нечего. В его возрасте и при его комплекции он точно не сумел бы пробраться туда. И потом… — Элен немного смутилась, но всё же призналась: — Понимаешь, я сказала им, что только проверю, в доме ты или нет, послушаю разговор и вернусь.

— И они поверили?

— Не знаю. Но спорить не стали.

— Уж, конечно. Себе дороже, — саркастически произнёс Юзеф. — А втроём через дверь прорваться вам не пришло в голову? Уж если так хотелось предпринять что-то немедленно, а ты была уверена, что в доме только трое. Комплекция и возраст Штефана не позволяют ему лазить по чердакам, но вполне подходят для того, чтобы взять на себя одного из французов, а то и двух. И он доказал это. Так не проще было бы?

— Проще. Но бесполезно.

— Почему?

— Юзеф! Ну, как ты думаешь, что бы сделал де Бретон, услышав или увидев нас? Думаю, всё очевидно. Тебя или тут же добили бы или, шантажируя возможностью этого, заставили бы нас уйти. И хорошо, если только уйти!

— Значит, не нужно было идти туда вовсе! Как бы я посмотрел в глаза пану Яношу, если бы с тобой что-нибудь случилось из-за меня?

— А ты думаешь, что если бы со мной там, у де Бретона, что-нибудь случилось, тебя отпустили бы только для того, чтобы ты мог посмотреть кому-то в глаза? — Элен начала раздражаться.

— Зато, если бы ты не полезла меня вытаскивать, осталась бы живой наверняка!

— Ну, спасибо! Ты сожалеешь, что я не совершила подлость? Как я могла оставить тебя там?

— Это я должен тебя охранять, а не ты меня. Если я имел глупость попасть в ловушку, значит, я плохой телохранитель!

Элен слушала это «самобичевание» и зародившееся раздражение усиливалось. Да что это, в конце концов, такое? Сколько можно? Она ожидала от него совсем другого. Она резко встала и сказала:

— Слушай, ты всё неправильно понял! Я не ради тебя всё это сделала, а ради себя, — и, видя его удивление, усмехнулась. — У меня здесь, в России, только один телохранитель. Где я возьму другого? Ведь человек должен быть проверенным, чтобы довериться ему. Если же мой единственный телохранитель «имел глупость попасть в ловушку», значит, его нужно оттуда вытаскивать! Иначе кто же будет работать вместо него? Так что не обольщайся, я просто соблюдала свою выгоду, — и, не дав ему ответить ни слова, Элен повернулась и быстро ушла в дом.

Юзеф некоторое время сидел молча. Потом начал прохаживаться по двору. Время от времени он бормотал себе под нос: «Идиот!» или «Ну, и осёл!», и вскоре тоже прошёл в дом. Элен он нашёл в гостиной. Она стояла у окна спиной к двери. Она явно слышала, как он вошёл, но не обернулась. Юзеф, помедлив секунду-другую, подошёл к ней ближе и сказал:

— Прости. И спасибо.

— Что? — обернулась Элен.

— Я благодарю тебя.

— За что?

— За мою жизнь. Теперь она навсегда принадлежит тебе.

Элен слегка поморщилась:

— Я просто вернула тебе долг.

— Нет. Ты ничего не была мне должна, а сейчас подарила возможность… жить. И прости мне все те слова, которые я наговорил тебе сегодня. Я был идиотом… Просто вдруг представил себе, что было бы, если удача вдруг отвернулась бы от тебя.

Тем временем, вскоре должен был состояться избирательный Сейм в Польше. Напряжение росло, и когда в августе пришло известие о том, что русские войска перешли границу и вступили на территорию Литвы, в Санкт-Петербурге никто не удивился, все давно ждали этого. Это была ещё не война, но и мира больше не было. Сейму предстояло начать работу, ощущая совсем рядом мощную военную силу, которая была настроена на поддержку одного из кандидатов на польский трон.

Элен вновь стала бывать при дворе, где в последнее время почти не появлялась. Она ловила каждую новость, каждый намёк на новость о событиях в Польше. Она усмехалась про себя по поводу того, что сейчас её поведение гораздо больше походило на поведение шпиона. Элен готова была даже подслушивать под дверью, если бы только ей представилась такая возможность. Теперь она работала на себя. Она и собирала информацию, и обдумывала её вместе с Юзефом. К тому, что удавалось узнать при дворе, добавлялись слухи, которые приносили из города Маша и Штефан. Получавшаяся в результате этого картинка, не радовала. Особенно Элен. Русские войска вели себя на территории страны, не являвшейся врагом, не лучшим образом. Нет, ни о чём особо возмутительном известий не было, но к людям относились жёстко, особенно если выяснялось, что это сторонники Станислава Лещинского.

— Что-то ещё будет после Сейма, — сказала как-то Элен.

— Да, что-то будет. И это «что-то» не зависит даже от того решения, которое примет Сейм, — ответил Юзеф. — В любом случае Польша пострадает.

— Почему? Ведь если выберут сына Августа, русские войска уйдут обратно.

— Думаешь? А о Франции ты забыла? Неужели ты считаешь, что она вот так просто согласится с проигрышем её ставленника Станислава?

— Нет. Не согласится. Значит… в любом случае — война?

— Да. И обиднее всего то, что, по сути, воевать будут Франция с Россией, каждая вместе со своими союзниками, но не где-нибудь, а на нашей земле. Если бы не они, никакой войны бы не было. Шляхта подчинилась бы решению Сейма, каким бы оно ни было. А так… Каждый хочет иметь влияние на Польшу, иметь возможность надавить на неё! — с болью воскликнул Юзеф. — Что Франции, что России наплевать на её интересы, было бы только выгодно им самим… Прости, что я так говорю о твоей стране.