Потапов мечется в толпе, расставляя народ по местам: кого возить камень и щебенку из карьера, кого укреплять плечи — береговые упоры плотины.
— Без паники, товарищи! — зычно командует он. — Навалимся дружно, совладаем и со стихией.
Темень. Ветер. Дождь. И гул реки — свирепый, бунтующий…
Где реку преграждала плотина, там оглушительно ревет водопад, весь в пене и брызгах.
С берега с плеском рухнул оползень: водой подмывало берега, рыло в них норы и пещеры. Ну и течение… ну и взыграла Талица! Новый оползень. Взметнулся фонтан, как от удара снаряда. Упала с берега подмытая сосна, — когда-то возле нее строители ГЭС жгли костры для обогрева, и ствол сосны черен от копоти. Течение понесло сосну комлем вперед.
Подхватив багор, Родион Иванович взбежал на зыбкие, ходившие ходуном стлани подтопленного моста. Изготовился, держа багор наперевес. Напрягаясь, принял на себя таранный удар сосны. Древко багра треснуло, разлетаясь пополам, и Потапова, не удержавшегося на ногах, с силой швырнуло с моста в тугой ревущий поток, бивший из проема плотины.
— А-ах! — одной грудью выдохнул берег.
Затрещали бревна, люди кинулись с моста. Еще мгновение, и мост не выдержал, под напором течения рассыпался. Сосна застряла между быками, к ней набивало пену, мусор, ошметья сена…
Потапова вынесло на отмель. Его подняли. Он обвисал на плечах поддерживающих его мужиков, хрипел, мотая головой:
— Одолеть надо… Пропадем!
Бабка Домна мелко крестилась:
— Охтимнеченьки да тошнехонько… Господи, что будет-то? Что будет-т? Вот тебе и из воды керосин, вот тебе и свет! Лихо-то какое… ой-е-ей!
Лютует Талица — бешеная река. Вышла из берегов. Плотина преграждает ей путь — так прочь и плотину!
Прибывает вода на глазах. Прибывает, потому что забиты ворота для ее прохода. Растет залом: еще бревен нанесло, подмытых кустов, дерна с оползней…
Кабы залом в воротах разобрать! Но как это сделать, коль подхода нет — мост-то своротило!
Потапов отлеживался на чьей-то фуфайке. Поднялся. У него подергивалась щека, оцарапанная и залитая кровью. Он видел, что у людей опускались руки: ясно, недолго стоять плотине, выдерживая напор реки…
— Кто багор даст? Свой я утопил.
Ему подали багор. На него смотрели с надеждой: кому, как не председателю, и искать, и найти выход из создавшегося положения? Неровной походкой, пошатываясь, Родион Иванович направился к бревну, темневшему на берегу. Бревно длинное, очищено от коры: наверно, от стройки осталось.
— Ты что? — шагнул наперерез Потапову дядя Паша. — Жить надоело? Не видишь, что к реке не подступиться?
— Пусти… с дороги… ты-и! — прохрипел Потапов, задыхаясь и раздувая ноздри. Он был страшен — в прилипшей к телу рваной рубахе, с лицом в кровоподтеках.
— Не дури, — нагнул Павел голову, за ремнем у него поблескивал топор.
— Ах вот как? — ощерив зубы, Потапов взмахнул багром — острие багра вонзилось у босых ног дяди Паши. Древко багра затрепетало, как у копья.
Сжав кулаки, они стояли друг против друга — дядя Паша с топором за поясом и всклокоченный, страшный, в белой рубахе, липнувшей к телу, Родион Иванович.
— А ведь ты чуть не промахнулся, — сказал дядя Паша и вырвал багор из земли.
Бревно он скатил в воду. Прыгнул на него— как-то по-кошачьи мягко. Оттолкнулся от берега. Течение подхватило, понесло. Бревно ныряло в волнах, дядя Паша чудом держался на нем, балансируя багром.
Мятежный гул реки пронзило криком:
— Пашуня, воротись!
— На прямую погибель…
— Ой, что будет… что делает-то!
То балансируя багром, то загребая им справа и слева, дядя Паша направил бревно как раз в проем плотины.
Верка зажмурилась. Не успеет дядя Паша соскочить с бревна возле ворот — и косточек ему тогда не собрать!
Он успел…
— Это еще что! — Леню трясло от возбуждения и пережитого за отца страха. — Батя на сплаве леса и не такие номера показывал. Раз побился об заклад, что прямо на бревне разуется — это на бревне, посередь реки! И ты думаешь, не выиграл заклад? Батя у нас лихой, у кого хочешь спроси, скажут, боевее его на сплаве никого не бывало.
Дяде Паше вода на плотине доходила до колен, сильное течение сбивало с ног. А ведь ему и работать надо, разбирать залом…
Леня нет-нет и бросал на отца быстрые взгляды. С Веркой он разгружал от песка телегу.
— Чего я придумал! — Леня воткнул лопату. — Голова у меня не шапку носить!
Вдвоем они приволокли с конюшни вожжи — все, сколько нашлось. Связали их. Конец получившейся длиннющей веревки Леня обмотал вокруг столба. Затянул и подергал узел: кажись, прочно! Но Леня все делал основательно, поэтому добавил узлов. Потом не спеша разулся. Пиджак и брючишки свернул аккуратно и камень сверху положил.
— Похрани…
— Зачем ты раздеваешься? — спросила Верка.
— Экая ты, — покачал Леня головой. — Соображай: а вдруг тонуть буду? Ты в одеже тонула?
— Я и без одежды не хочу!
Лене на Талице каждый уголок известен: он же рыбачок, понимать надо. Леня убежал и немного спустя, как и обещал, подплыл к Верке на плоскодонке.
— На старом месте стояла, — сообщил он. — Законно была привязана, не унесло. Беда, что весел нет. Брось мне какую ни есть доску.
Назло, доски не нашлось.
Леня торопился, поглядывая на отца, и решил обойтись длинным колом.
— Ты веревку послабляй, слышишь? — кричал он Верке.
— Слышу! Давай поплывем вместе?
— Ну да, лодка-то щелявая, эвона сколь воды набралось…
Как ни выгребал Леня колом, сносило его течением здорово, замелькала плоскодонка в волнах поплавком, зачерпывала низкими бортами. Леня выбивался из сил и причалил к противоположному берегу только у самой плотины.
Выскочил на сушу. Не рассчитал — оттолкнул от берега плоскодонку, когда выпрыгивал.
Течение подхватило утлую посудину. Плоскодонка вылетела стрелой на гребень водопада и упала вниз…
— Как он обратно вернется? — переживала Верка.
Но над водопадом, скрывавшим плотину, протянулась веревка: Леня на том берегу, конечно, нашел, за что ее привязать, может быть, привязал за столб электропередачи. Он же все делает обстоятельно, на него можно положиться.
Дядя Паша для страховки привязался к веревке поясным ремнем.
К нему на подмогу по скользким, скрытым под водою бревнам плотины, держась за веревку, добралось человек пять мужиков. Они работали топорами, освобождали ворота от наносного лома, выталкивали перерубленную сосну, и древка багров выгибались в их руках.
— Наша берет! — Потапов облегченно провел рукавом по лицу. Увидел кровь: она темнела, расплываясь по сырому полотну рубахи.
— М-м? — пробормотал Родион Иванович. — Где это меня угораздило?
* * *
Утро наступило при влажно-лиловом небе. Лохмотья разорванных ветром туч убегали за горизонт, скопляясь рыхлой бурой массой. Дождь иссяк. Взошло солнце — багровое, хмурое, как бы недовольное тем, что долго скрывали его облака.
Угроза плотине миновала. Река медленно начала сбывать…
Потапов присел на камень. Делал пометки в записной книжке, прикидывал, кого поставить на ремонт плотины и сколько это заберет сил и времени. Мужики возвращались с плотины. Подошел дядя Паша. Родион Иванович поотодвинулся, дал ему место рядом с собой.
Вдвоем на камне было им тесно, однако они сидели и курили молча.
Глава XXI. Трудовая книжка
— Попробуйте у меня не поздороветь, — грозилась Верка. — На хорошую жизнь тогда не надейтесь!
Она беспощадно гоняла телят хворостиной — иначе, чего доброго, не нагуляют аппетита.
Веня свидетель, как Верка носилась с телятами.
Веня принес груду новостей. Во-первых, привезены электрические моторы, и в колхозе скоро выйдет на работу, как сказал батя, «новая бригада». Ведь каждый киловатт электроэнергии с Талицкой ГЭС может управиться с делом за двадцать человек! Ага, батя высчитал! Электромоторы установят в новом скотнике, на кормокухне, где они будут резать солому, турнепс, потом поставят на гумнах, на мельнице. Дойка коров, молотьба хлебов, помол муки — всюду электричество! Хоть в монтеры или электротехники иди от трактора, право слово… А в-третьих, испытан водопровод-самотек. Сперва с ним не клеилось, пришлось еще трубы закупать, но теперь! Действует исправно. Ткнешь кнопку — вода прыснет, аж захлебнешься. Леня пробовал, пробовал новый водопой-самотек и до того допробовался, животом мается.
