А из Дебрянска на строительство Талицкой ГЭС прибыла комиссия.

Маня, чуть ее подружке стало легче, бегала к Верке и докладывала:

— …Воюют! Стоят на плотине и воюют. Твой дядя уперся — и ни в какую! А начальник — ну, который в кожаном пальто… Он сперва на твоего дядю наступал: «Па-азвольте, не ваше дело!» Ой, Николай Иванович и взялся за него, в пот вогнал. «Вы, говорит, будьте довольны, что мы на себя ответственность взяли». Как пошел, как пошел — начальник стих сразу. Стоит и папиросы курит. Искурит одну, за другую принимается. Наверно, не рад, что приехал… Ну, я побежала!

Быстра Маня на новости, как курочка на зерно.

Верку навестил Леня.

Он в новенькой школьной форме, в фуражке. И ремень форменный, с медной пряжкой.

Леня примостился на табурет, разложил учебники и тетради.

— Поди, скучно хворать? А Веня у нас опять отличился. По географии Сусанна Иосифовна спросила: «Дай, говорит, Потапов, определение острова». — Веня подумал, подумал и брякнул: «Это когда вокруг вода, вот и остров». — Сусанна Иосифовна осерчала: «Посадить тебя в лужу, Потапов, тоже островом станешь?»

Верка безудержно смеялась. И так потянуло ее в школу под тополями, в теплый милый мир, полный ребячьего гама; в полумрак тесных коридорчиков, где всласть и с Маней пошепчешься, и покажешь девочкам тетин подарок — синие бусы. Чудная тетя: называет ее сорокой за страсть к разным побрякушкам-безделушкам, а сама — нет-нет, да и купит что-нибудь для Верки!.. В школе особая жизнь, и состоит она не только из скрипа перьев во время диктантов, склоненных стриженых и вихрастых голов на уроках арифметики, стука мела в руках учителя у доски. Нет! И часто думает Верка, что у ее парты волшебные крылья: они уносят то в знойные пустыни Сахары, то к полюсам, то в древние страны, каких нет на картах, то вдруг… в гости в Пушкину.

«Здравствуй, племя младое, незнакомое!»

Да, так Анастасия Львовна говорит:

— Сегодня мы в гостях у Пушкина, друзья!

И звонкое тиликанье свиристелей, разноцветные рыбки в живом уголке, и гладкие перила лестницы со второго этажа (дух замирает, когда скатываешься по ним!), и ветки тополя за окном… Ой, школа большая!

— Ну чего ты все смеешься? Давай за уроки, — говорит Леня. — Ты и так много пропустила.

— Постой, — спохватилась Верка. — Ты на плотине был?

— Представителей понаехало… ой-е-ей! Даже из области! Николай Иванович маленько ошибается насчет плотины. Это дядя Киря говорит, а он — плотник, каких поискать. Плотина ничего что деревянная — она прочная. Она из лиственничных бревен, — рассуждал Леня. — Лиственница в воде упорная. Сто лет в воде простоит, ничего не сделается. Раньше ее на закладные бревна, в фундамент употребляли. И что? Изба развалится, а фундамент цел. Вот насчет плеч Николай Иванович прав. Плечи у плотины слабые. Да и там без цемента обойдутся.

— Плечи? — Верка наморщила лоб. Сколько раз у плотины бывала, никаких плеч не приметила.

— Ну, это береговые упоры, — Леня на промокашке нарисовал, что такое у плотины «плечи».

Верка его слушала плохо.

Она думала о дяде…

Леня допытывался:

— Поняла, где они?

— Ага, — рассеянно ответила Верка. — Вот.

И показала на свои плечи.

Поздно вечером Леня крадучись пробрался к конюшне.

Ворота на замке. А окно дежурки долго не поддавалось. Помог нож. Створки скрипнули, распахнулись. Наваливаясь грудью на подоконник, Леня влез в дежурку, где пахло хомутами и дегтем.

Вздув фонарь и прикрутив фитиль, Леня подошел к стойлам жеребят — своих и Вениных подшефных. Те заржали, шумно обнюхивая мальчика и фыркая.

Леня повыше поднимал фонарь, глядел с тоской.

— Трактор у нас в школе, — Леня гладил жеребят по спутанным челкам, по точеным горячим мордам, и один влажный запах коней и сена приводил его в уныние. — А что трактор? Перво-наперво— это мотор. Эх вы-и, забурунные! Вам бы овес трескать, да шеи чесать, да лягаться!.. А мотор мне надо. Без мотора хоть пропадай. С мотором я бы… у, такое изобрел, такое…

Он повесил фонарь на стену. Притащил охапку клевера, распихал по кормушкам.

— Пользуйтесь напоследок-то. Кто вас будет холить, как я? Уж никто не побалует.

Вздохнул и принес жеребятам еще клевера. Постоял, прислонясь к стене. Решительно тряхнул ушами шапки.

— Трескайте! И меня заодно… трескайте!

Зашмыгал носом, голос пресекался, звенел тонко:

— Разве я вас брошу, а? И чего вы навязались на мою голову? Ну чего? И трактором меня от вас не оттащишь!

Жеребята трясли гривами и жевали клевер…

Наутро Верка увидела на стене клетку из ивовых прутьев. На жердке прыгал, косил круглым черным глазом румяный снегирь. Толстый, важный. В шелковой тюбетейке, с голубовато-серыми крылышками.

— Веня тебе принес, — пояснила тетя. — Ты спала, я не стала будить.

Снегирь походил на Веню. Был толстый и важный. Казалось, сейчас скажет, как Веня:

— Ха! Это нам раз плюнуть!

Но красногрудый, надутый снегирек только пинькал:

— Пи-пик! Пи-пик!

И Верка дала ему имя — Пипик.

Она читала, что снегири музыкальны и восприимчивы.

Тетя, отправляясь в деревню, конечно не забыла взять скрипку.

Поэтому горница превратилась в музыкальный класс.

Верка водила по струнам смычком, подпевала им:

— Пи-пик! Пи-пик! — упрямо скрипел снегирек. Он почистил тупой клювик о жердку, тряхнул хвостом и посадил на пол клетки запятую.

— Слушай внимательнее! — сердилась Верка.

— Пи-пик! Пи-пик! — невозмутимо выговаривал снегирь.

— Ты… ты! Я не знаю, кто ты, вот! — закричала Верка.

— Пи-пик! Пи-пик! — отозвался снегирь.

Верка отставила скрипку, заныла, цепляясь за тетю и ластясь к ней: пустите на улицу. Хоть на минуту! Хоть глоточек свежего воздуха дохнуть!

Тетя не сразу сдалась. Она закутала девочку в теплый платок, замотала в шарфы, всунула в шаровары…

На улице — лужи, звонкая капель с крыш, ошалелые от теплого ветра воробьи. И солнце — во все небо!

Стуча по ступенькам ботами, Верка спустилась с крыльца.

Снег был напоен студеной влагой, рассыпался в руках. Верка огляделась — и глотнула снежку из горсти. Сладкий, лучше мороженого!

Она подошла под крышу, где капель выбивала в снегу крошечные, с ледяным донышком лунки.

Чик-чок! — чикали капли, срываясь с крыши.

— Чик! Чок! — передразнила Верка. Она подставила ладони. Капли звонко чикали, холодили покрасневшие пальцы.

Вдруг сильные руки оторвали Верку от земли. Она засмеялась, болтая ногами, и один ботик слетел. Она так нарочно сделала, чтобы ботик слетел. Захотелось побаловаться, и все тут.

Николай Иванович бережно опустил Верку себе на колено и надел ей ботик.

— Правда, хорошо? — Верка широко взмахнула руками, словно хотела обхватить ими деревню, снега, небо…

— Очень! — улыбнулся дядя. Он смотрел только на нее. — Замечательно!

Он подставил свои ладони под капель.

— Чик-чок! — повернул Николай Иванович к Верке сухое, порозовевшее от вешнего ветра и солнца лицо.

У дверей телятника растеклась лужа, коричневая от навоза. Верка умудрилась зачерпнуть в ботики из этой лужи.

И тетя дома загнала ее на печь.

— Прогревайся! Кто за тебя отвечает, ну-ка? Доберусь я до тебя, юла.

На печи тепло. Верку разморило. Бабка Домна как всегда коротала вечер у соседей. Дядя читал газеты. Тетя вышивала.

Вошел Леня. Покашливал в кулачок у порога. Стучал подмерзшими катанцами.

— Як вам, Николай Иванович. По партийному делу.