Он держал в каждой руке по открытой банке пива — светлого и темного — и попеременно делал глоток то из одной, то из другой.
— От спиритус Апачай стена ломай, Апачай забор ломай, деревья дергай, насяльника бегай, насяльника ругайся… Сакаки гадость дал! Горький, противный! Ишак пись-пись! Ишак белый (поднял банку со светлым пивом), ишак серый (с темным)… два веселый ишак!
— Ну, вы посмотрите на этого дикаря! — Возмутился Сакаки, пихнув в бок мрачного Акисамэ. — Я через друзей настоящую «Крушовицу» достал! Не нравится — поставь в холодильник, не переводи продукт!
— Апачай поставит банка мороз! Плюнет банка — потом поставит. Апачай знай Сакаки. Сильно-сильно знай — банка пива холодильник — ёк!
Апачай сделал еще два глотка и улыбнулся демонстративно блаженно:
— Апа-па-а-а-а…
Кэнсэй усмехнулся:
— Сакаки, а вот ты после сегодняшнего кем себя чувствуешь?
— Беременной Сейлор Мун! Отвали-на со своими поисками совести-на! — Буркнул Сакаки и перевел разговор на более приятную тему, подхватив со стола квадратик блинчика с икрой. — Акисамэ, а эта русская кухня — ничего-о-о… Только Кенчи говорил еще что-то про грибочки…
— Где я тебе в Японии маринованные грибы найду, Сакаки?
— Ну, а «селедочка с картошечкой»? Уж селедка-то с картошкой в Японии есть?
— Есть. Идешь на кухню и говоришь Миу: «Миу-тян, приготовь, пожалуйста, картошечки»…
— Хм… М-да. Уел-на. Она деда после сегодняшнего… — Сакаки, чуть проморгавшись, посмотрел на экранчик своего мобильного телефона. — … вчерашнего уже… матерно обложила. И с Сигурэ не разговаривает! А уж меня и вовсе пошлет. Деду так и сказала… я чисто случайно мимо походил… за стенкой… за двумя… «Да плевать мне на эту активацию! Можете засунуть ее…» Прикинь, да!
— О! — Восхитился Кэнсэй. — Кенчи сказал то же самое! Правда, без указания этого экологического способа утилизации. Но свое отношение высказал столь же категорично!
— Хорошие… ученики… — С расстеленной прямо на энгава скатерти исчезла одна рюмка. В темноте, под энгава, кто-то звякнул чем-то металлическим по стеклу. — Молодые… горячие… Комплименты… делают… девушке… приятные.
Мастера несколько секунд молчали, переваривая информацию. Кэнсэй кивнул:
— Да… За это таки надо выпить!
Мастера быстро расхватали оставшиеся рюмки, вооружились закуской и застыли, поглядывая на Кэнсэя. Тот задумался и изрек:
— За учеников… чтоб у них… всё… И чтобы они нас потом… за это… не…
Мастера согласно и одобрительно покивали, выдохнули и — употребили.
— Кхэ-э-э, — Закряхтел Сакаки и быстро бросил в рот еще один блинчик с икрой. — Акисамэ…
— Да, Сейлор-сан?
— А «klushnitca», которой ты вознес благодарственную молитву после первой рюмки — это кто?
— Мастер… клюшек…? — Предположили из-под энгава.
— А может, все-таки, я спою? — Грустно посмотрел Акисамэ на свою гитару. — Ну, хотя бы пару аккордиков возьму, а?
— Ни… — Пьяно мотнул головой Сакаки. — Тебе только дай ее в руки — потом не отберешь! А Кисары-тян сегодня на тебя нет…
— Акисамэ, — Послышалось из-под энгава. — А почему… Сейлор… — сан?
— Потому что беременная Сейлор Мун — это уже явно не «-тян».
— Кэнсэй… а ты свои иголки из ученика вытащил? А то ведь изнасилуют они его там… не втроем, так вдвоем…
— Не изнасилуют — я его ПРАВИЛЬНО обездвижил… А Ренку я строго научил: чужие иголки — не тронь!
* * *
Мастеров с утра видно нигде не было. Приятно было бы думать, что они, испытывая угрызения совести и терзаемые душевными муками, куда-то прячутся от своего ученика, не смея смотреть тому в глаза… но расстеленная скатерть на энгава со следами очень основательной и вдумчивой попойки, разрушала такие иллюзии. Мастера банально проспали…
Убрать следы ночного пьянства никто из них, разумеется, и не подумал, так что делать это, как и положено молодым в некоторых армиях, пришлось нам. Мисаки, не чинясь, помогала — так что смогли все занести на кухню в один рейс.
Мы делали утреннюю разминку в зале с открытыми перегородками на улицу, когда к воротам Редзинпаку подъехал маленький белый фургончик Митсубиси с едва заметными синими монами Драконов на дверцах. Мисаки тут же упорхнула встречать машину, а мне оставалось сделать единственный верный вывод:
— Вещи Охаяси-сан привезли?
Миу, не выходя из шпагата, оперлась на руки, выпрямила ноги, поднимая их вверх, прогнулась в мостик и, наконец, встала нормально — на ноги — следя за происходящим у ворот.
В эмоциях Ренки и Миу по отношению к Мисаки ничего особо убийственного не было — чуть-чуть сочувствия, чуть-чуть настороженной опаски, чуть-чуть отстраненности, чуть-чуть хмурой неприязни. Убивать Охаяси Мисаки прямо сейчас никто из них не собирался. Будь я поглупее, наверняка обиделся бы на отсутствие нормальной женской ревности. Впрочем, будь я поглупее, вообще не «парился» бы этими проблемами… и проблем бы, кстати, у меня сейчас не было!
Из белого фургона с пассажирского места выпрыгнул Кин Охаяси и крепко обнял сестру, закружив рассмеявшуюся девушку вокруг себя. Осторожно поставил ее на брусчатку. И они о чем-то зашептались… даже по губам читать не стал — до того вся эта ситуация снова стала неприятной!
Кин вытащил из машины десять огромных спортивных сумок и какой-то длинный черный чехол… боевой посох? Лук?
— Девочка привыкла жить с комфортом. — Осуждающе покачала головой Миу, сосчитав количество сумок, извлеченных из машины. — С другой стороны, не придется теперь ей вещи одалживать.
Хм… по-хорошему, помочь бы надо все это донести к гостевому дому, где была определена на постой Мисаки — асфальтированной дорожки, чтобы по ней фургончик проехал, к гостевому дому не было. Только узенькая тропинка, выложенная кирпичом.
«Не целуют — не подставляйся, Малыш! Сунувшись сейчас с предложениями о помощи, мы только хуже сделаем! Вон, как зло брат Мисаки на нас зыркать изволит! Обидел кровиночку… Хм, а ведь, действительно, если со стороны, то обидел — и еще как! А если еще и факт потери девственности сестрой до парня доведена… Ну, ты о чем, Малыш! Конечно же, доведена — а вдруг еще раз активируется от прилива теплых и горячих чувств к насильнику!»
Кин, действительно, смотрел в мою сторону с самой настоящей чистой и незамутненной ненавистью. Того и гляди — кинется и прибьет на месте. Мисаки, увидев поединок взглядов, тут же что-то быстро зашептала ему на ухо… Легкое удивление, задумчивость и — градус желания «порвать Сирахаму на много-много маленьких сирахамчиков» трансформировался в более нейтральное — «свернуть козлу челюсть и уронить несколько раз на землю… на камни… на острые камни»…
Ну, хоть так.
— Наш Кенчи никого не оставляет равнодушным! — Ренка, сидящая у меня на плечах, как обычно, искрилась оптимизмом. — Еще двадцать отжиманий, Кенчи — хватит посторонним мужикам глазки строить! И хлопки у тебя какие-то получаются… незвонкие!
— Согласился бы на полнейшее равнодушие хотя бы некоторых окружающих, Рен! И — Мисаки на спине… Она легкая…
— Незаурядные личности не могут оставаться в тени. — Возразила Миу. — А Мисаки… дохлая она, а не легкая!
Судя по сместившемуся весу, Ренка, уперев руки в мои плечи, выполнила какую-то стойку на руках:
— А слабо меня сбросить? И — хлопок за спиной не отменяется!
* * *
Когда смотришь на события или происшествия по их завершению, и, особенно, когда анализируешь их, удивляешься, как это ты мог их не предусмотреть и не предвидеть… Ну, ведь элементарно же! — думаешь ты… — Логично. И вытекает из предыдущих событий! Как я этого не мог предвидеть?!
— Минуточку внимания! В нашу группу переведены новые студенты. Представьтесь, пожалуйста!
Как говорит Ма Кэнсэй: «Я таки с вас удивляюсь, молодые-красивые!»
Вот и я удивляюсь с этих ритуальных вывертов, при которых «пленница» свободно переводится в институт к «пленителю». Вместе со своим братом!
