Литмир - Электронная Библиотека

Глава 1

— Пусти-ка, Миу! Не мельтеши! — Хорошо поставленный мужской голос. — Ой! Ух-ты!

— Кенчи! Кенчи! — Всполошенной чайкой забился женский голос. — Акисамэ-сан, почему он не дышит?

— Хм, Миу, солнышко, сходи-ка за водичкой. Ведрышка два. Ага. А взрослые дяди пока решат эту маленькую проблемку…

«Взрослому дяде» не «проблемки» бы решать, а в опере выступать — такой тенор пропадает. Впрочем, судя по голосу, «проблемку» решить этому дяде — что два пальца об асфальт.

— Акисамэ? — горным камнепадом пророкотал второй мужской голос.

— Клиническая смерть, Старейший. — Теперь в «оперном» голосе нет ни игривости, ни легкомысленности. Исключительно серьезен.

— Хм… вот как… — Опечалился «камнепад». — Апачай, тебе еще много надо работать над своим «полегче».

— Ап-па…

— Отнесите в мою комнату, детишки! Кэнсэй, продержи его хотя бы десять минут. Сигурэ, детка, задержи на это время Миу — за лекарствами какими-нибудь пусть сбегает или еще что. Если у нас… у меня не получится, для девочки это будет слишком серьезным ударом… А чем это чревато — сами знаете…

Темнота. Тишина.

* * *

— Ты меня слышишь, Кенчи-кун! — Рокотнул голос-камнепад.

— М-м-м?

Шум ветра в листве, запах травы, пение птиц. Раз в полминуты — резкий деревянный «щелк». И ощущение своего тела. Лежу лицом вниз на чем-то мягком. Какой-то колючий ежик устроился на затылке, шее и плечах. Очень-очень большой ежик.

Дощатый пол, полумрак помещения. Веранда?

«Какая веранда! Это комната, болван! Комната Старейшего!»

«Кто здесь?!»

«Это я должен спрашивать!»

Ну, комната, так комната. Пусть. За порогом — большой дворик, залитый полуденным солнцем. Какие-то деревянные конструкции, деревья…

И две напряженные мужские физиономии, выглядывающие из-за двери.

— Я спросил, слышишь ли ты меня… Кенчи-кун.

Владелец рокочущего голоса. Он находится вне поля моего зрения. А оторвать голову от подстилки и посмотреть — не хватает сил.

Кенчи? Я не Кенчи, я…

— Я…

— Это уже не важно, мальчик. — Каким-то образом угадывает мой ответ голос. — Ты — Кенчи. Сирахама Кенчи. Скоро вспомнишь и все остальное. Правда, кое-что и забудешь.

— Не понимаю…

Правда, не понимаю. Последнее, что я помню — «Имя? Отчество? Фамилия? Сколько лет?» — стандартные вопросы, которые согласно регламенту задает анестезиолог перед началом операции, чтобы оценить (наряду с пульсом и давлением) степень действия наркоза. Ну и регламент — а вдруг кого-то не того на стол положили.

Девятая или десятая операция-санация на моем многострадальном брюхе. Множественный перитонит в брюшной полости современные врачи оценивают, как «пятьдесят на пятьдесят». Что-то мне подсказывает, что в моем случае статистика сработала не в мою пользу.

Но это подозрение не успевает оформиться во что-то конкретное.

— Не понимаю…

— И не надо. Наслаждайся жизнью. Живи дальше! Быть живым — это же так хорошо! Живым и юным. Верно… Кенчи-кун?

— …

— Отлежись чуток. Поспи. Проснешься — все вспомнишь. А с мальчиком… ты уж договорись как-нибудь — взрослый же человек! Кенсей, усыпляй! У меня… у нас все-таки получилось!

Ежик на затылке проснулся, заворочался. И я провалился снова. Темнота. Тишина. Ласкающийся к коже ветерок и мелодичное стеклянное «дзинь»… Китайские колокольчики «Музыка ветра». Тысяча йен за набор. Или четыреста рублей.

* * *

— Кенчи, ужин!

— Пять минут, мам!

Слабость так и не прошла. В ванне я «растворялся» уже почти час. Но это была «нестрашная», «хорошая» слабость. Приятная слабость выложившегося на 99 % физического тела. Истома после тяжелейшей физической нагрузки.

Новая часть меня знала и другую слабость — когда на подкашивающихся ногах по стеночке ползешь в туалет по больничному коридору после «отбоя». В глазах мутнеет, в затылок забивается тошнотворная вата, ты спотыкаешься и лишь вовремя увидевшая твои потуги дежурная нянечка спасает от падения… а на утреннем обходе профессионально-спокойный доктор констатирует начало перитонита, мягко выговаривает за «молчок» о плохом самочувствии и назначает повторную операцию.

«Ну и больницы у вас там!»

«Зато подростковых банд в городах нет!»

«Угу… Вижу. То-то тебя ножом пырнули»

«Два отморозка. Если они соберутся во что-то, хотя бы отдаленно напоминающее этот твой дурацкий Рагнарек — от них останутся рожки да ножки»

«Угу… рассказывай-рассказывай»

Старейший, кстати, и не говорил, что к вечеру я буду прыгать горным козликом. Обещал, что пройдет, а вот когда… Это — мелочи, по мнению Старейшего: «А теперь продолжай тренировку, Кенчи! Смерть — не повод, чтобы сачковать, хо-хо-хо!» И — шикарная белозубая улыбка из-под бороды. И недоумевающий взгляд Миу — пассажа про смерть она немного не поняла.

Это что же, я теперь даже ТАК избавиться от издевательств, которые мои учителя называют «тренировками», не смогу?!

Сегодняшняя тренировка была ужасающей. Как и вчерашняя. И неделю назад. И месяц назад. Если подойти к вопросу технически, то ничем, кроме возросшей нагрузки, сегодняшний день не отличался от предыдущих. Даже рост нагрузки уже стал привычным.

Только одна маленькая особенность: на сегодняшней тренировке меня, Сирахаму Кенчи, убили. Мастерский и, как всегда, смертельный апперкот «демона подземного мира», Апачая Хопачая. Или хук? Я так и не заметил — удары Апачая молниеносны. И смертельны.

Я-второй считаю их разновидностью телепортации от точки «плечо» в точку «висок противника». Странно, но кто-то из моих учителей всерьез рассчитывает, что я в будущем смогу уклоняться от ТАКОГО.

Одна надежда на то, что Апачай когда-нибудь поймет смысл слова «полегче».

А спас меня Старейший. Он, наверно, какое-то древнее божество в человеческом теле, раз ему подвластно ТАКОЕ.

Интересный способ он избрал, чтобы меня спасти. Меня теперь двое. Под крышей одного «Я» теперь живут два жильца. Я-прежний, Сирахама Кенчи, шестнадцатилетний подросток с частично расстроенным от смертельного удара сознанием. И я-второй… Я-второй помнит все: детство, профессию, жену, дочку… Он только не может вспомнить свое прежнее имя.

«Наверно, и не стоит его вспоминать — чувствую, что забыл его не просто так. Как считаешь, Кенчи?»

Обыденные для меня-прежнего вещи теперь вызывают у нашей объединенной личности шквал эмоционального любопытства. Будто я — турист, впервые увидевший заграничную диковинку. И новые знания, чужой… точнее, уже мой, новый опыт взрослой жизни. В другой стране.

И, кажется, в другом мире.

В том, другом, мире школьники выглядят куда моложе, японцы не обладают смешанно-европейской внешностью, Япония является самой безопасной страной в мире, а красивых девушек не так уж и много…

Боже! Да я даже представить себе не мог, насколько красива, оказывается, Миу Фуриндзи, пока не взглянул на нее чужими… точнее, уже своими, новыми глазами! Девушка не на шутку смутилась и оробела, когда я перед началом спарринга сусликом застыл перед ней, не в силах оторвать восхищенного взгляда от этого чуда.

— Кенчи-сан? — Осторожно поинтересовалась она. — Тебе опять нехорошо?

Нет, мне очень-очень хорошо, Миу! А то, как мило ты покраснела, все-таки разобравшись в значении эмоций, написанных у меня на лице вот такущими буквами…

Поединок Акисамэ Коэтсуджи был вынужден прекратить — новый Кенчи оказался неспособен защищаться от такого. Во всяком случае, не сегодня. А Старейший, якобы случайно зашедший в додзе (ну, да-да, бывает, хочется попить чайку именно в додзе), расхохотался. Сверху, на балках додзе, кто-то вторил ему низким грудным контральто. За стеной тоже кто-то подхихикивал. И даже — невероятно! — из-под татами…

* * *

— Кенчи! Кенчи! Ужин! Ужин! — Это уже Хонока.

— Иду!

* * *
4
{"b":"277145","o":1}