Миу осеклась, сообразив, что ляпнула лишнее.

— Трясешься? Всего лишь от взгляда? — Ласково переспросил Старейший и расстроено скуксившись, запричитал. — Ай-яй-яй! Получается, за все эти годы недостойный Хаято не смог избавить свою внученьку от чувства страха!

— Дедушка… — Запротестовала Миу.

— Несчастный я, несчастный… — Сокрушался старик. — Недостойнейший из недостойных! Как смею я называться учителем и «держателем школы», если собственную кровиночку не могу возвести на вершины мастерства боевых искусств…

Миу досадливо кусала губы, ругая себя за несдержанность и глупость… Нашла, в чьем присутствии расслабиться!

— Сигурэ! — Скомандовал Старейший, Миу ощутила, как рука на плече чуть сжалась.

— Тут. — Из-за спины Миу вышла мастерица оружия.

— Прекращай балаган!

Сигурэ громко свистнула, поднесла к губам длинную тонкую трубочку, прицелилась… Миу заметила, как мастера, осыпающие Кенчи градом ударов, отпрыгнули в стороны, чтобы не загораживать его спинами. Сигурэ выдохнула. Отняла от губ трубку и свистнула еще раз. Мастера рванули прочь от Сирахамы. Но тот стоять на месте не стал — он тенью буквально приклеился к Кэнсэю, продолжая наносить удары. Старейший одобрительно прицокнул.

Прошло секунд пять, прежде чем движения Кенчи замедлились настолько, что Ма смог ударом двух ладоней — в грудь и живот — «отлепиться» от тени-прилипалы и тут же «догнать» ее ударом ноги, заставив ученика отлететь на несколько шагов назад и скрючиться на песке.

Рука с плеча исчезла, и Миу, уронив поднос, рванула к Кенчи.

— Молодежь… — Непонятно, то ли одобрила, то ли осудила, Сигурэ, рассматривая содержимое пойманного у самой земли подноса. — Алкоголики-тунеядцы…

На площадке что-то выговаривала мастерам Миу, хлопоча вокруг валяющегося Сирахамы. Если прислушаться, то можно было различить: «без закуски», «алкоголизм», «безответственно», «как маленькие» и «сухарики тоже».

Кэнсэй, прокашлявшись, грустно рассматривал свою ладонь. Ему через плечо озабоченно заглядывал Акисамэ.

Солнце садилось, прячась за куполами дворцов, обещая скорую вечернюю прохладу. Жизнь в огромном городе оживала. И, кажется, даже птицы стали петь громче.

Павлин с длинным разноцветным хвостом лениво двинулся вглубь внутреннего двора, в котором был разбит огромный сад. В большой беседке, закрытой со всех сторон полосами тончайшей прозрачной ткани, которую постоянно обрызгивал водой с помощью специального веничка немой мальчик-слуга, уже где-то час было прохладно. Прохладно достаточно для того, чтобы разомлевшие от жары женщины наконец-то почувствовали прилив сил. Тому способствовал и небольшой фонтанчик точно в середине беседки.

Звук журчащей воды заглушил шуршание песка от шагов двух человек, но появление гостей в беседке неожиданностью для девушек не стало. Кряжистый бородатый мужчина, одетый в традиционную одежду сикха, вел за собой худенького подростка… почти мальчика… со светлой, но сильно обгоревшей, кожей, соломенными волосами и серыми глазами. Из одежды на подростке была только набедренная повязка. И, разумеется, он был босиком.

— Пусть горит в тебе Божественное, Кэйлаш-джи.[8] — Мужчина соединил ладони перед грудью… тускло блеснул толстый браслет-кара.

— Возрадуйся, Махавир! — Одна из женщин (подросток отметил, что выглядит она, кажется, чуть-чуть старше остальных) гибко поднялась с тахты в дальнем углу беседки…

Она была похожа на сильную стремительную птицу. Сходство с чайкой (а этих птиц мальчик уже год тихо ненавидел) усиливалось белым воздушным сари. Та, которую назвали Кэйлаш, возникла прямо перед ним, хотя секунду назад была за фонтаном! Но мальчик не отшатнулся — он долго и упорно учился не показывать страха. Как крылья, за спиной Кэйлаш опускались края взметнувшейся одежды.

— Хорошенький какой. Смелый какой. — Тихо рассмеялась женщина. — Усталый какой.

Мальчик постарался выпрямиться… Но, видимо, получилось не очень, так как женщина рассмеялась снова. Правда, на этот раз одобрительно.

— Махавир? А почему именно он?

— Потому что хорошенький, смеленький… — Буркнул Махавир и — с досадой. — Потому, что остальное — отбросы! — Он отвернулся, чтобы сплюнуть, но вовремя спохватился. С госпожи станется заставить вылизывать мраморный пол собственным языком (и не сказать, что она будет неправа — девушки-то по этому полу босичком бегают). — И он может говорить по-нашему.

— О, Кали! Кто тебя научил? — С любопытством спросила подростка женщина, наклонившись к нему… сари сползло с плеч, и оба — мальчик и мужчина — торопливо отвели глаза.

— Сам… Кэйлаш-джи! — Тихо проговорил, почти прошептал, мальчик, косясь на красивую загорелую женскую грудь.

— Невероятно! — Удивилась женщина.

Она даже не подумала поправить одежду, и Махавир рассерженно задвигал усами.

— Сколько ты был… товаром, бачча?[9]

— Десть по десять и еще столько же, госпож… «был»? — Вскинулся парень.

— Ой! — Прижала пальчики к губам женщина. — Я болтлива, как чирийя! Об этом — потом! Махавир…

— М? — Мужчина продолжал смотреть в сторону.

— Махавир?

— Да, госпожа. — Все так же смотря в сторону, отреагировал мужчина.

Женщина вздохнула и поправила сари. Мужчина мгновенно повернул к ней лицо.

— Как он смог… двести дней…?

— Его не замечали. — Усмехнулся мужчина. — Просто не замечали.

— Неужели… — Расширились глаза Кэйлаш, она судорожно вздохнула.

— Сегодня, когда Садаршана покупал себе новых мальчиков, — Продолжал Махавир, сделав вид, что не заметил, как женщина поморщилась при упоминании нового имени. — Он просто сидел на корточках и никто — никто! — не обратил на него внимания… Если бы не натянувшаяся цепь, он так и сидел бы дальше.

— Ты выкупил его у этого… недостойного человека, Махавир?

Махавир кивнул:

— Садаршана, — С удовольствием Махавир еще раз назвал это имя. — Очень удивился, когда я указал ему на то, что вместо десяти он купил одиннадцать. Так что переплатил я не так уж и много.

— Хочешь взять его себе? — Поинтересовалась Кэйлаш.

— Он — не воин. — Покачал головой мужчина. — Я подумал, что тебе он будет более интересен…

Улыбка женщины стала хищной и… Мальчик, наконец, вздрогнул — ему показалось, что вокруг сгустилась Тьма. Он уже видел потустороннее, но даже оно не так пугало, как то, что показалось сейчас. И ведь показалось только краешком, кусочком!

Невероятно, но женщина, кажется, поняла причину внезапной бледности подростка — она присела перед ним на корточки — и наваждение тут же рассеялось!

— Сама Кали привела тебя к нам, бачча… — Тихонько произнесла она. Мальчик не дрогнул, хоть и понял, наконец, к КОМУ попал. — Ты понимаешь, но молчишь. Ты боишься, но не показываешь. Что же нам сделать, чтобы ты не боялся…?

Она снова гибко поднялась и обвела взглядом встрепенувшихся девушек. Девушки заулыбались, защебетали, оправили сари, кто-то лег, изысканно изогнувшись, кто-то сел, потягиваясь и кидая лукавые взгляды на подростка. А одна так и просто встала, вскинула руки, сложила пальцы в замысловатую фигуру и сделала плавно-тягучее завораживающее змеиное движение всем телом. Махавир крякнул и подкрутил усы.

— Самую младшую! — Эти слова стали для всех неожиданностью. Мальчик сглотнул комок в горле, зажмурился и повторил. — Самую младшую, госпожа!

Женщина расхохоталась. Ей вторили девушки. Даже Махавир подозрительно затряс бородой.

— Ануджа!

Одна из девушек в черно-зеленом сари вскочила и оказалась подле Кэйлаш.

— Ануджа![10] Ты слышала это? Он хочет младшую! Так тому и быть!

— Как ты назовешь его, Ануджа? — Поинтересовалась Кэйлаш.

— Меня зовут… — Начал осмелевший парень, но умолк — Ануджа, не совершив ни единого движения, вдруг оказалась прямо перед ним и легонько шлепнула плашмя по губам черным лезвием кинжала.