В таких образованиях (в Западной, Восточной Европе или Японии) основные признаки государства — территориальное деление населения и публичная власть — либо не имелись полностью в наличии, либо были функционально незрелыми. Территориальное деление не слишком отличалось от племенных владений, а функция публичной власти исполнялась примитивными органами, переплетающимися с догосударственной системой управления (военная демократия). Вместо регулярного войска существовали королевская дружина (дружина царицы Химико) и народное ополчение. Функции внутреннего управления несли общины, а королевские, «царские» должностные лица обладали довольно ограниченными правами и нечетко очерченными пределами власти (цари Ямато в III–IV вв.). Производственные отношения в варварских королевствах отличались переходным характером. Рабовладельческие и общинные формы собственности разлагались, а новая, феодальная только зарождалась. Ни рабы, ни общинники не превратились еще в феодально-обязанных, в крепостных.
Еще не сложились настоящие классы (эксплуататоров и экс-плуатируемых), хотя и существовало имущественное и социальное неравенство. Поэтому и раннефеодальное государство тоже еще не сложилось как организация политического господства феодалов [Корсунский, 1963, с. 16, 160]. «Там, где феодальные отношения развивались лишь под влиянием внутренних процессов разложения родоплеменного строя (а также там, где имело место завоевание, но объектом его были племена, не превосходившие по уровню общественного развития завоевателей), становление раннефеодального государства приобретало длительный, затяжной характер (раннефеодальные государства сложились в Англии в VII–XI вв., в Норвегии — в XI–XII вв.). Типы формирования государства в этих странах, разумеется, соответствовали здесь характеру процесса образования феодальной собственности и антагонистических классов феодального общества. Но отсутствие сложившегося государства, в свою очередь, тормозило процесс феодализации. В таких странах органы зарождающегося государства в течение длительного времени сосуществовали с органами военной демократии, которые служили родовым общинникам опорой в их борьбе против феодализирующейся знати и королевской власти» [Корсунский, 1963, с. 183–184].
Автор цитаты справедливо придает важное значение синтезу. Однако в исторической науке еще отсутствует четкая и единообразная разработка этого понятия. По одной из более поздних работ допускается: 1) изолированное (и консервативное) развитие общества при отсутствии влияния со стороны, т. е. бессинтезное развитие; 2) синтезированное развитие в двух вариантах; а) при господстве данной страны над соседними землями или при уверенном использовании страной внешних сил; б) при утрате независимости в пользу других стран или союзе с ними [Новосельцев, Пашуто, Черепнин, 1972, с. 5]. В других схемах вариант 2а именуется «полусинтезным», а раскрытие содержания всех трех понятий варьируется. Например, на материале Западной Европы выделяются такие варианты: 1) «уравновешенный», при равной пропорции позднеримских и варварских элементов и гетерогенности аграрных и социальных отношений; 2) «синтетический», с явным превалированием античных начал, при длительном сохранении рабовладельческого уклада, римских форм собственности, элементов римской государственности; 3) «бессинтезный», предполагающий рождение феодализма из недр родоплеменного строя варваров, при слабости крупного землевладения и городов, отсутствии влияния римской государственности [Удальцова, 1971, с. 13–15].
Центральное место в истории отводится бессинтезному пути. Однако на этом пути особенно велика роль факторов политических (тип государства), этнических (зрелость этноса), социальных (состояние общества), даже культурных (целостность культуры).
При существовании разных схем синтеза и при известной неопределенности понятий (влияние, независимость, равная пропорция и т. п.) отдельные авторы по-разному оценивают роль синтеза в — формировании феодального общества даже у довольно хорошо изученных народностей Западной Европы. Так, одни полагают, что у «саксов Британии синтез почти отсутствовал» [Корсунский, 1963, с. 1 —12], другие — что «отсутствовал вовсе» [Неусыхин, 1956, с. 152].
Японские ученые в целом склоняются к бессинтезному варианту развития своей страны [Мацуока, 1970, с. 2] [63]. Правда, не надо забывать, что при этом они имеют в виду позднюю дату начала феодализма в стране — одновременную с крушением Танской империи, когда влияние Китая на Японию резко уменьшилось. Однако в VII–VIII вв. это влияние было наиболее сильным. Поэтому бессинтезный вариант развития японского общества применительно к раннему средневековью приходится принимать с оговорками (к Японии вполне применим и вариант 2а — «уравновешенный», «при уверенном использовании внешних сил») и впредь до разработки теорий синтеза в целом.
Ощущая эту неопределенность, отдельные историки при попытках дать типологию феодализма во всемирном масштабе ставят особняком японский вариант даже в пределах «дальневосточного типа», усматривая, однако, некоторое сходство его с «западноевропейским типом» [Колесницкий, 1974, с. 16], либо вообще выделяют очень обширные регионы [Качановский, 1971, с. 262–263].
Это станет вполне понятно, если мы обратимся к классификации социально-экономических факторов феодализации, расположенных по степени важности: 1. а) развитие производительных сил, б) структура собственности, в) воздействие природной среды; 2. а) эволюция общины, б) рост городов, в) взаимоотношение города и деревни, г) формы эксплуатации, д) классовая борьба (удельный вес пунктов внутри разделов 1–2 может варьироваться); 3. а) демографические отношения, б) миграции, в) воздействие государства, г) эволюция форм государственности, д) внешние завоевания, е) политические перемены, ж) идеологические явления (пункты раздела 3 еще менее стабильны) [Удальцова, 1971, с. 371].
В Японии можно наблюдать позитивное воздействие пунктов 1в, 2а, За, Зж и негативное — пунктов 26, 2в, Зд, что уже само по себе создает в высшей степени специфическую ситуацию. Медленное, «бессинтезное» развитие раннесредневековой Японии способствовало длительному доживанию догосударственного общинного устройства, патриархального и рабовладельческого укладов (их официально признавал и упорядочивал кодекс Тайхорё). Это в известной мере определялось тем, что переход к феодализму не сопровождался коренной ломкой основных форм хозяйственной жизни. В раннем средневековье преобладала та же мелкая крестьянская собственность, хотя и эксплуатируемая теперь государственной властью. В структуре общества поэтому создалось состояние, о котором Энгельс писал, как о крепостном праве раннего средневековья, сохранявшем «много черт древнего рабства» [Энгельс, т. 19, с. 339]. Но в сложной системе укладов определяющим все же явился феодальный уклад. Это прямо вытекает из положения, что самым существенным для феодализма является характер отношений между классом земельных собственников и непосредственными производителями.
Закономерность победы того или иного уклада (или указанного характера отношений) объясняется следующим образом. Удельный вес какой-то группы населения в производстве сам по себе еще не определяет формацию. Важно отношение, создаваемое ею в производстве и принимающее облик предельного отношения. В докапиталистических классовых обществах предельное отношение выражается в различных формах внеэкономического принуждения. Если в таком сложившемся обществе в решающей сфере производства обнаруживается рабовладельческий уклад, то независимо от его удельного веса он становится системообразующим для всех форм господства. Феодализм от рабовладельческого строя — отличается отсутствием в решающей отрасли производства в обществе рабовладельческого уклада [Очерки…, 1970, с. 257–258].
