Иммигранты с материка были естественными проводниками китайской письменности. Верхний их слой, конечно, был грамотным. Не случайно в течение нескольких столетий переводчиков И писцов набирали только из их среды. Но удивительно другое: почему этот грамотный слой почти не оставил после себя конкретных письменных материалов ни на старой, ни на новой родине? (ср. [Aoki, 1974, с. 19]). Допустимо, что со старой родиной они быстро утратили связь, на новой же далеко не всегда встречали дружелюбный прием и попадали на службу к правителям Ямато. В японских источниках столкновение между пришельцами и аборигенами — нередкий мотив, хотя он обычно предстает в мифологическом оформлении, в виде схватки между пришлым и местным божествами [Древние фудоки, 1969, с. 34, 77, 92–93], причем объектом борьбы часто является земля [Древние фудоки, 1969, с. 90, 95]. И очень часто победу одерживает прошлое божество — иногда обнаружив лучшие навыки в рисосеянии [Древние фудоки, 1969, с. 91].

Переселениями в Ямато групп ая и хата миграции на острова не закончились, они лишь сократились. Так, в 666 г. из Пэкче прибыло 2 тыс. человек обоего пола. Их поселили в восточных провинциях. В начале IX в. в столице Хэйан и в пяти центральных провинциях (гокинай) произвели перепись, которая выявила 1182 клана и фамилии. В перечне «Синсэн сёдзи року» они разбиты на четыре группы: 1) кобэцу — ответвления верховного божества и императорского клана; 2) симбэцу — отпрыски «земных богов» (т. е. не Аматэрасу и др.); 3) сёбан — иноземные кланы; 4) ми- тэй-но дзосё — кланы неизвестного происхождения (табл. 5, 6).

Таблица 5

Разбивка кланов по провинциям и по группам на основании — переписи в начале IX в.

* Восточная половина г. Хэйан.

** Западная половина г. Хэйан.

*** В VII Р. входила в пров. Кавати.

Среди 117 фамилий неизвестного происхождения числится 47, предки которых, несомненно, пришли с материка. Интересно, что около 800 г. треть фамилий в Центральной Японии вела свое происхождение с материка. Эта перепись — последняя попытка выделить самостоятельную группу иноземного происхождения.

В III–VII вв. существовали постоянные контакты с континентом. Переселение корейцев и китайцев зафиксировано не только в летописях.

Таблица 6

Разбивка иноземных кланов (сёбзн) по месту происхождения и проживанию.

* Восточная половина г. Хэйан.

** Западная половина г. Хэйан.

*** В VII в. входила в пров. Кавати.

Очертания голов глиняных статуэток-ханива вполне соответствуют конфигурации обнаруженных черепов той эпохи. Население этого времени по высоте и ширине костяка не отличалось от современных японцев середины XX в., только Ч|ере(па у них были ниже. Высота лица у них была выше, чем у людей дзёмон, но ниже, чем у жителей яёи и современных японцев. Черты лица отличались большей уплощенностью, чем у народа дзёмон. Прикус встречался менее чем в 30 % случаев. Их отличие от современных японцев ощущается меньше, чем последних от людей яёи или дзёмон.

Эта антропологическая картина может быть усилена социоэтнической и культурно-исторической. Хотя численность китайско — корейских иммигрантов всех потоков по сравнению с массой всего аборигенного населения оказалась невелика, их значение не определяется этим простым соотношением. Пришельцы, обладавшие более высокими общественными и культурными навыками, прибыли в страну, где уже зрела государственность. Они были сразу поставлены ей на службу. Их расселили компактными группами в исконно японских провинциях (гокинай) вблизи царских ставок. Это позволило им не утонуть в чуждом этническом море, а растворяться в нем постепенно, делясь своими навыками (последние сохранялись и совершенствовались в бэ). Предпочтительное использование их представителей в аппарате управления, в делопроизводстве, в специализированном ремесле и прикладном искусстве, в окружении правителя, на службе подымающегося буддизма и конфуцианства неизбежно повышало их социальное положение и престиж. В период реформ они оказались надежной опорой реформаторов. В итоге они заняли прочное место в новом привилегированном сословии (см. [Ким Сокхён, 1966]).

Древнейший и древний этапы этнической истории обитателей Японских островов отличаются довольно бурным течением процессов этнорасовых смешений, естественным следствием миграции населения и диффузии культуры. Смешение, однако, как правило, приводило не к полному уничтожению старых компонентов, а к наслаиванию новых компонентов на старые [Mizuno, 1968, с. 73–74]. В настоящее время утверждают: 1) современные японцы подразделяются на два локальных типа: а) тип Тохоку и побережья Японского моря, б) тип Кинай (Кинки, побережье Внутреннего Японского моря, Токайдо, Южное Канто); 2) тип «а» имеет общие черты с айнами, а тип «б» — с корейцами; 3) из географического распространения этих типов следует, что тип «а» аборигенный и первоначально распространился по всей Японии, а тип «б» — пришлый из Кореи и распространился через зону Внутреннего Японского моря до Кинки и далее на восток; 4) айны и японцы смешивались при контактах; то, что результат смешения напоминает показатели типа «а», возможно, означает участие айнов в формировании этого типа; 5) главными этническими компонентами, участвовавшими в этногенезе японцев, были айны и корейцы. Южные китайцы, микронезийцы, индонезийцы, возможно, вступали в контакт с этими главными компонентами, но главным образом на о-ве Сикоку [Kanazeki, 1965; Tubaki, 1968].

Процесс формирования японской народности достиг поворотного пункта в конце раннего железного века, или курганной эпохи, и нашел свое выражение в создании сравнительно однородного пласта населения на значительной части территории островов (в Кинки, Тюгоку, на севере Кюсю). Этот пласт успешно испробовал свои силы как на политической арене — в создании режима Ямато, так и в культурной сфере — в кристаллизации культуры Асука. Но с достижением поворотного пункта формирование древней японской народности еще не закончилось. Новая и последняя крупная волна китайско — корейской миграции и диффузии придала окончательный облик древней японской народности, связав ее прочными кровными узами с современным ей китайско — корейским миром. Отныне и надолго однородное население твердо закрепило за собой этническую территорию: о-ва Кюсю, Сикоку, Хонсю (кроме северной оконечности последнего), создало свой язык и приняло единую китайскую письменность, осознало себя как народ — Ямато и, как таковой, создало особую модель общества и культуры.

Самое раннее упоминание о стране народа вадзин (кит. во- жэнь) мы находим в китайском источнике «Вэй чжи». Однако лаконизм главы о вожэнь в «Вэй чжи», некритическое смешение сведений, относящихся, возможно, к разным народам и полученных составителем из вторых рук, сочетаются с нечеткостью чисто географических представлений о расположении описываемых земель и народов и породили проблему местонахождения владений Ва, которая не решена окончательно и по сию пору. Уже авторы «Нихонги» столкнулись с этой проблемой и не могли безоговорочно принять дат и версий «Вэй чжи», поэтому они избрали другой путь: они цитировали «Вэй чжи» в примечаниях к основному тексту и лишь намекали на то, что Химико, правительница Ематай, и Дзингу, царица Ямато, — одно и то же лицо, поскольку они жили примерно в одно время. В 1264 г. Ематай впервые отождествили с Ямато в «Сёку Нихонги». Мотоори Норинага в 1778. г. обосновал расположение Ематай на Кюсю, косвенно подкрепляя этим право местного князя посылать дань за рубеж и получать помощь оттуда. Находка известной золотой печати в 1784 г. укрепила эту теорию и способствовала появлению гипотезы, по которой и Химико и Дзингу привязывались к Кюсю. Позднее археологи установили существование двух культурных центров: с ханьскими зеркалами на Кюсю и вэйскими — в Центральной Японии, на о-ве Хонсю (Кинай), где находилось Ямато. Наличие остатков вэйской культуры считалось доказательством связей Ямато с династией Вэй й центрального положения Ямато в III в. Это усилило позиции сторонников отождествления Ематай с Ямато. Однако неспособность историков той поры использовать археологические материалы и воссоздать картину завела проблему расположения Ематай в тупик. Этот тупик стал преодолеваться лишь после второй мировой войны.