Япония не принадлежит к числу стран, обиженных невниманием. Она рано стала объектом живого научного и общественного интереса во многих странах мира, в том числе и в нашей стране. Более ста лет назад особый комитет подготавливал III Международный съезд ориенталистов, состоявшийся в 1876 г. в Петербурге. В вопросник, опубликованный в газете и содержавший наиболее важные и нерешенные проблемы востоковедения, комитет включил следующий вопрос: «К какому времени относятся древнейшие летописи или вообще письменные исторические сказания японцев и на каких источниках основаны позднейшие, известные нам исторические их компиляции?» (Труды…, 1879–1880, с. XXXIX). Тогда на заседании отдела Дальнего Востока съезда по этому вопросу высказались двое присутствующих, причем из них лишь один (японский делегат) дал удовлетворительный, хотя и не исчерпывающий, ответ (Труды…, 1879–1880, с. LXVII–LXXVIII).

Если общественный интерес в XIX — начале XX в. часто подогревался политическими событиями, экзотичностью — на европейский взгляд — этой страны, то внимание ученых привлекало островное положение Японии, позволявшее изучать многие исторические, этнические, культурные и иные процессы в наиболее чистом виде. Указанное обстоятельство оказалось столь значительным и непреходящим, что интенсивное изучение этих процессов в самой Японии не только не оттолкнуло ученых всего мира и нашей страны от самостоятельной работы, а, наоборот, подхлестнуло их рвение. Ведь сложившаяся ситуация — хорошо опубликованные источники, обилие исследовательской литературы — обеспечивала неяпонских ученых материалом, позволявшим реализовать отмеченную уникальную возможность.

Обращаясь к теме, сформулированной в заглавии книги, мы не стремились к максимально полному охвату научной литературы, в том числе японской — последняя необъятна. Малообозрима даже та сравнительно небольшая ее часть, которая нам доступна. Поэтому при написании книги мы использовали лишь те источники и литературу (из доступных нам), которые нам показались наиболее важными для развития темы, и в той форме, которая для наших целей оказалась достаточной (например, мы использовали переводы «Кодзики», «Нихонги», хотя и с пёрепроверкой этих переводов по оригиналам в нужных случаях). Частичным восполнением для читателя упущенного потока литературы служит довольно пространная историография (гл. 1).

Сузив круг привлекаемой литературы, мы, однако, расширили фронт исследования. Мы попытались рассмотреть историю этническую, общественную (политическую и социально-экономическую), культурную на протяжении III–VII вв. — времени разложения первобытнообщинного строя, формирования раннеклассовых образований, начала создания единой «правовой» монархии. Изучение осуществляется с учетом событий, происходивших на материке. Комплексный анализ взаимодействия таких компонентов, как этнос, общество, культура, окружающий мир, и следствий такого взаимодействия предлагается в Заключении, равно как и некоторые соображения общего характера.

Мы не претендуем на исключительность такого подхода к изучению большого и по-своему органичного исторического периода в жизни одной страны. Существует не так уж мало монографий, охватывающих на равноправных началах не менее чем две грани жизни народа из перечисленных: общество и этнос (Конрад, 1923; «Всемирная история», 1957; Egami, 1964), общество и культура (Попов, 1964; Тамура, 1956), Япония и материк (Wada, 1956; Hashimoto, 1956), причем в последней паре в скрытом состоянии присутствуют и упомянутые тематические аспекты. Однако сочетание трех-четырех сторон исследования в их взаимосвязи и в одной монографии — явление более редкое. Необходимость его предчувствовалась уже давно: «Япония в древности представляла собою дальнюю периферию восточноазиатского мира, — писал крупнейший советский японовед Н. И. Конрад. — История Японии с древности развивалась в соприкосновении с историей Кореи и Китая, и процессы, развернувшиеся в этих странах, не могли в какой-то мере не отразиться на Японии» (Конрад, 1974 (I), с. 366).

Мы убеждены, что высокий уровень методологии исторических исследований в СССР, включая и комплексный подход, ставит на очередь многоплановые исследования. Попытку такого исследования мы и представляем на суд читателей.

Письменные литературные источники по древней и раннесредневековой истории Японии наиболее сложны по структуре и многогранны по содержанию. Разумеется, ими одними не ограничен круг источников. Существуют и многие другие виды материалов: археологические, антропологические, этнографические, эпиграфические и т. п. Однако, поскольку в данной работе используются в основном письменные памятники, иные источники разбору не подвергаются.

В течение III–VII вв. в Японии еще не была создана собственная письменность, а проникновение в страну китайской письменности где-то в V в. не повело автоматически к возникновению местной историографии, хотя бы текущей. Упоминания в тексте «Нихонги» — источнике VIII в. — таких сочинений, как «Тэнноки» («Записки о государях»), «Кокки» («Записки о стране»), «Хонги» («Основные записки»), «Тэйки» («Записки об императорах»), наконец, «Кудзики» («Записи о старине»), возводимых к 20-м годам VII в., не подтверждаются ни существованием самих этих источников, ни ссылками на них в других источниках. О «Кудзики», например, мы узнаем, что этот источник сгорел в 645 г. Об упомянутых сочинениях ничего не говорится и в том месте «Нихонги», где под 681 г. передаются распоряжения императора Тэмму (673–686) по составлению хроники и по собиранию сведений о древности. Безусловно, какие-то письменные материалы должны были существовать — без них просто невозможно создать летопись за длительный период, но характер этих материалов неизвестен. Поэтому можно считать, что все японские литературные источники по эпохе до VII в. включительно по времени создания несинхронны эпохе.

Наиболее ранними из них следует признать «Кодзики», или «Записи о делах древности», в трех книгах. По преданию, «Кодзики» составлены к 712 г. придворным Оно Ясумаро со слов некоего Хиэдано Арэ, якобы обладавшего феноменальной памятью. Таким образом, предание считает «Кодзики» произведением, как бы мы сказали, фольклорным, лишенным письменной традиции. Действительно, это столько же исторический источник, сколько и литературный памятник. Он историчен по фактологическому принципу содержания и по хронологической последовательности изложения, но повествование преподнесено в виде мифов, сказаний, преданий, развертывающихся во времени. Источник охватывает историю страны от «сотворения мира» и до 628 г. Однако начиная с VI в. изложение подменяется простой генеалогией. Это вполне соответствовало задаче составителя: обосновать идею этнического единства японцев (народа Ямато) и принцип божественного происхождения императорского клана и фамилии Ямато. Этим целям подчинены вся структура источника, отбор материала и его оформление. Происхождение мира рисуется как акт однозначный появлению страны, народа, императора, но не внешнего мира. Мифологический этногенез начинается с момента происхождения народа (вкупе со всем сущим) и прослеживается через этап поглощения «инородцев» до оформления единого народа, вожди которого иерархически соподчинены друг другу. Вызревание императорской власти прослеживается с момента «божественного происхождения» (от богини солнца Аматэрасу) через ее постепенное распространение по архипелагу по «воле богов» до ближайших к составителю поколений «императоров», дела которых известны его современникам, поэтому важна лишь фиксация их генеалогического родства с предшественниками. «Кодзики» — многогранный памятник, поэтому к нему обращаются все исследователи, какой бы стороной жизни японского народа они ни интересовались [Конрад, 1974 (I), с. 13; 1974 (II), с. 104–105]. Имеется несколько переводов этого памятника на английский язык и несколько изданий таких переводов (см. [Kojiki, 1969]).