Как распределялись все эти отчисления, не совсем ясно. Налогообложение в виде троякого налога, взимаемого систематически с основной массы податного населения центральной властью, сложилось лишь к VIII в. В V–VII вв. налоговые поступления еще оставались объектом ожесточенной борьбы между несколькими группами привилегированного населения: царским домом, приближенными царя, местной знатью. Надо полагать, что в принципе доходы с царских владений и со всех категорий царских зависимых поступали в распоряжение царя, а доходы с пахотных угодий и с зависимых от кланов — главам этих кланов. Более сложен вопрос, кому платили налоги члены общин. По-видимому, в задачу управляющих областями, назначаемых царем, входило добиваться отчисления части ренты с этих общинников в пользу центральной власти. Последняя умело использовала отработки для укрепления своего бюджета и подрыва принципа: местные доходы— местной знати. Назначаемые из центра отработки (под видом общественных нужд) оттягивали часть средств в пользу дома даря.
Эти новые идеи начали пропагандироваться в Японии через финансовые органы, находившиеся в ведении рода Сога. Еще в середине V в. они стали ведать казной и продукцией корпораций, в особенности новых, и царских владений. Поскольку источники доходов были разные, отношения Сога к производителям, естественно, выходили за рамки обычных патриархальных. Поэтому они и были не управляющими царскими корпорациями, а администраторами над производителями и опирались не на силу вождя клана, а на авторитет правителя Ямато.
Вторжение влияния Ямато на периферию в виде контроля над рабочей силой и землей поднимает вопрос об экономической структуре местной власти владетелей, в частности о соотношении между политической властью, хозяйственными достижениями и порядком землевладения.
Казна режима Ямато носила название «трех сокровищниц» (сандзо): в первой из них хранились ритуальные предметы синтоизма (имикура), во второй — дары, присланные от корейских государств и племенных объединений (утицукура), в третьей — ценности режима Ямато, полученные в счет дани и налогов (окура). Первые две сокровищницы по времени возникновения наиболее древние, но после 646 г. они утратили свое значение, зато более молодая (окура), возникшая в середине V в., доросла до понятия казны. При режиме Ямато попечителем «трех сокровищниц» являлась семья Сога, а учетчиками — фамилия Хата. Эта казна финансировала нужды управления.
Важной особенностью экономики Ямато надо считать ее натуральный характер. Несмотря на то что понятия собственности на имущество, владения землей и зависимыми в целом уже сложились, мы не встречаем четких сведений о купле-продаже рабов, зависимых, земли. Даже повседневный обмен, похоже, не отличался интенсивностью. В конце VI в. в крупнейших населенных пунктах существовали постоянные рынки. Но таких установлено всего восемь: при Одзине (270–310??) — 1, при Юряку (457–479) — 1, при Бурэцу (499–506) — 1, при Бидацу (572–585)—5 [Yaza- ki, 1968, с. 14–16]. Все они находились в Кавати и в Ямато. Хотя металлы, в том числе и драгоценные, упоминаются в «Нихонги» очень рано, нет ни письменных, ни материальных свидетельств использования их как эквивалентов при сборе дани и налогов или в роли средств обмена, кроме изолированного сообщения о продаже в 486 г. меры риса за кусок серебра [Nihongi, XV, 22]. Впрочем, нет указаний и на использование каких-то иных средств обмена, без которых была невозможна хозяйственная жизнь. Функцию средств обмена исполняли рис (в зерне и снопах) и ткани.
При всей сложности экономических отношений режима Ямато: отчетливо вырисовывается неуклонное развитие частной собственности на имущество и на землю. Если на заре режима общинная собственность занимала ведущее положение, то скоро ситуация изменилась. Неравномерность хозяйственного развития отдельных регионов, выделение процветающих и отсталых районов и поселков в пределах одного региона — все это создало чисто хозяйственные предпосылки для более глубокой экономической дифференциации. Процесс носил универсальный характер, однако формы его воплощения приняли специфический вид, обусловленный всей совокупностью местных условий. Природная и хозяйственная сторона этих условий — распространение культуры риса и поливных полей как наиболее перспективного вида хозяйств — определила формирование сравнительно небольших, но прочных и замкнутых земледельческих общин, в которых коллективный труд и совместное владение занимали важное место. Без этого нельзя было создать и поддерживать ирригацию (не столько обширную, сколько сложную), бороться с половодьем, вредителями, потравами и пр. Однако хозяйственное развитие при таких условиях вело к соревнованию общин и к выделению из их числа общин привилегированных— кланов. Это выделение имело экономические корни, но испытывало воздействие и иных факторов: социальных, религиозных и т. п. [Kameda, 1960].
В этих кланах отношения собственности уже сильно утратили прежние общинные черты. Такой клан становился коллективным частным собственником полей, имущества, зависимых из корпораций. Площадь полей, первоначально принадлежащих таким кланам на общинных началах, расширялась за счет поднятия целины, присоединения земель менее удачливых общин. Но для обработки земель требовались люди. Сами рядовые свободные клана были не в силах обработать угодья, да и не всегда хотели этого, так как являлись членами богатого, привилегированного клана [Mitsuhashi, 1966].
Поиски контингента работников представляли немалые трудности. За исключением окраин, инородное население островов было покорено. Сельские общины были тесно спаяны родством, культом и совместной собственностью на земли и разрушались с трудом. Оставалось два выхода, и оба они были использованы. Если община была слишком монолитна, ее пытались низвести в неравноправное положение, целиком превращая в корпорацию зависимых земледельцев (та-бэ). Если хотели создать ремесленные или иные профессиональные объединения, либо раскалывали общину, либо использовали умельцев, вышедших из общины. Но и в этом случае комплектовали новую общину, только уже корпорацию зависимых (бэ). Дальнейшее развитие клановой собственности привело к тому, что наиболее мощные кланы из окружения царя стали подминать кланы местной знати, обкладывать их данью, переселять на свои земли людей, входивших в ведение вождей кланов. Это встретило отпор со стороны местных вождей, связанных с общинами экономическими, социальными, духовными узами. Конфликт между центральной и местной властью привел к замедлению экономического развития, а это, в свою очередь, явилось причиной общественной и политической неустойчивости. В центральном правительстве конфликт принял форму борьбы за власть между ооми и омурадзи [Japan…, 1964, с. 17].
Укрепление коллективной частной собственности кланов оказалось лишь одной стороной развития принципа частной собственности. Та же неравномерность экономического развития в сочетании с привилегированным положением семьи, двора, лица — как обладателей званий, должностей или хотя бы простейших организационных и управленческих функций — приводила к выделению отдельных семей на положение наиболее сильных и богатых, хозяев. Этот процесс происходил и в кланах, и в общинах, но протекал по-разному.
В кланах наряду с коллективной клановой собственностью, которой фактически распоряжался глава клана, появилась личная собственность такого главы. Пример с Мононобэ Мория (вторая половина VI в.) тому яркое свидетельство. ДЗожди кланов становились владельцами пахотных угодий (тадокоро) и целых корпораций зависимых (какибэ), с которых получали ренту.
В семейных общинах сильная семья обычно на правах личной собственности- завладевала лучшими (железными) земледельческими орудиями, приусадебными участками, домашними рабами. Увеличение числа таких дворов вынуждало власти переходить к подворной регистрации вместо существовавшего до этого управления ячейками не мельче поселков-общин. Семьи в сельских общинах экономически самоопределялись позже, чем в кланах.
