Я сосредоточился над листами бумаги и стал думать о порученной мне миссии. Получалось плохо. Конкретная идея обрастала смутными вопросами, в которых я блуждал, как дитя в ночном лесу… Что такое история? Как соотносятся дела людские и промысел Божий? Думал, думал и видел сквозь пелену морозного январского дня белокаменную громаду, медленно оседавшую в клубах пыли. Как же допустил Он деяние сие? Почему не остановил варварство, надругательство, не просветил сердца, не вразумил головы? Может, для будущего искупления? Чтобы осознавший вину народ понял преступность своих деяний и покаялся? А во искупление грехов вернул своей земле Храм?

Так ведь всегда топает человечество – через ошибки к искуплению. Но разве наше искупление состоит в том, чтобы стереть из памяти постыдное прошлое, и совершить новую ошибку – возвести бутафорскую копию истории, памятник поспешного покаяния?..

Видишь ли, Ласик, мне ведь тогда стукнуло тридцать три и я ощущал на своих плечах некую особую ответственность, а потому задавал себе слишком много вопросов. Дела же обстояли следующим образом.

В начале 1996 строительство нового здания было завершено, в стену вмурованы две мемориальные доски с именами пожертвователей. На Пасху, в апреле прошло первое богослужение под сводами пустого Храма. Работа предстояла еще большая, требующая крупных капиталовложений.

Изучив смету необходимых для дальнейшей отделки работ, я ахнул. Огромные деньги! И вбухать их в отделку? Но разве помогут они стране? Что они для миллионов страждущих – капля в море. Может, важнее возродить Храм, как символ начала иного пути? Ведь человеку больше хлеба насущного необходимы вера и гордость. Для всех озлобленных, потерянных, для жаждущих прощения и благословения будет светить золотой крест Храма, указывая, что не разрушение, а созидание – путь в будущее… Запутался я тогда в противоречивых аргументах.

– И я не знаю, Макс, – отозвался Лион. – Не знаю, как надо. Любой категоричный ответ – экстремизм и шовинизм, поскольку кого–то обделяет. Дефицит у нас везде – и на уровне туловища, и на уровне души. Кому–то не хватает патриотизма, у кого–то ноет пустой желудок. А как совместить? По мне, так лучше Храм, чем дорогостоящие монументы, натыканные по всей Москве.

– Да, как бы не щеголяли роскошью столичные злачные места, эти пропащие деревеньки не скоро превратятся в Прованс… Не появятся вина с названием "Шато Козлищи", не завалит прилавки продукция местных фермеров, не будут пастись на лужках молодые резвые кони. И дети в умирающих селах не появятся. А пока не возродится земля, не затеплится жизнь в заброшенных домишках – не поймут люди, что означает самое затрепанное понятие – любовь к родине. Нельзя возлюбить человечество, пребывая в нищенстве и скверне, презирая самого себя!.. – Максим вскочил, взъерошил волосы. – Напился вот и речи толкаю. Господи, до чего же всех жаль!

– Уж очень ты сердобольный! – пылко сверкнул пушкинскими очами Лион. А кто виноват то? Что нищая страна, что мы оба – гениальные мозги, выкинуты за ненадобностью на свалку?

– Не знаю. Но бандитов сильно боялся, когда о деньгах, что для Храма собирать буду, думал. "Не бойся малых духом, Макс, – говорил сам себе. Они от воровства своего сильнее не станут. А доброе дело, как его ни погань – доброе. И даже то, что озаряет оно сердца теплой радостью, дорогого стоит. Не этих твоих бренных триллионов. Вечности, старикан, вечности…"

Максим набрал полную грудь воздуха и долго, шумно его выдыхал. Получилось тяжко, с надрывом, словно тащил на спине крест и теперь на раскаленных полуденным жаром камнях сбросил его. Чтобы отдышаться, обвести прощальным взором выгоревшее небо, грозно набухающий горизонт над Ершалаимом и успеть передумать все под стук молотков, забивающих в растрескавшуюся землю деревянную сваю с перекладиной для его рук.

– Ну, что еще говорить… Дальше ты знаешь.

Марафон Горчаков провел точно в указанное время и с феноменальной результативностью. Смотрелся на экране как киногерой, вызывающий безграничное доверие. Удачно смонтировал кадры хроники взрыва и восстановления Храма с документальными лентами последних событий. Нашел интересных людей, вдохновленных идеей искупления исторических грехов. И собрал прямо на сцене, целый ящик наличности. Не говоря о банковских переводах. Вернувшись под утро домой, свалился спать. Варюша шепнула едва открывшему глаза внуку:

– Вот ты у меня и герой, мальчик.

– Сегодня мы с тобой пировать будем! – подмигнул он с давно забытой веселостью.

Собрав все имеющиеся дома деньги, "герой" умчался в магазины. Когда он появился, нагруженный пакетами и сумками, за столом, сложив по школьному руки и неподвижно глядя на чашечку с кофейной гущей, сидел Амперс. Бабушка усердно перебирала в коробочке мотки ниток. Пахло "валокардином".

– Смотрите–ка, что я притащил! – Максим стал выгружать на стол невиданные в их доме деликатесы.

– Сядь, – остановила его Варюша, отбирая покупки. Из пакета посыпались и разбежались по полу крупные блестящие мандарины.

– Что–то произошло? – наконец понял он.

– Умоляю тебя, Макс, без эмоций! Надо взять себя в руки и все быстро обговорить. Они скоро будут здесь, – мучительно поморщился Амперс.

– Господи… Кто?

– Излагаю факты. Собранные во время марафона деньги остались до утра в подвальной подсобке. Там дежурил парень из охраны.

– Их даже пересчитать не успели. Целые ящики. Надо срочно отправить машину в банк.

– Не надо. Деньги уже забрали. Охранник убит. Действовали профессионалы. Обнаружили в десять утра. На месте преступления работают менты.

– Не найдут… – схватился за голову Максим.

– Никого не найдут… Сосредоточься: Пальцев – твой покровитель и мой компаньон – исчез. Вместе со счетами "Музы".

– Ого! – Максим рухнул на стул.

– Его заместитель Вадим Савченко, мой давний приятель и, в общем, близкий человек… – губы Амперса дернулись, он ткнулся лицом в ладони, не договорив.

В дверь зазвонили специфически требовательно.

– Денис Акимович Лущенко. Следователь, – представился Максиму симпатичный мужчина в дубленке нараспашку. Перехватив кофе и покряхтев насчет погоды, бандитского беспредела и служебных тягот, Денис Акимович перешел к делу:

– Господина Савченко – содиректора банка и ближайшего помощника исчезнувшего Пальцева нашли мертвым на пустыре возле дома рано утром. Над ним скулил, дергая повод, дрожащий доберман…Ну, рука–то окоченела, а ремешок петлей… Стреляли в спину, с небольшого расстояния… Кто–то знал, когда и где он выгуливает пса… Ничего определенного пока сказать нельзя. Нам известно, что именно по рекомендации Пальцева вам предоставили довольно значительный пост на телевидении. С подачи того же Пальцева руководитель канала поручил вам провести марафон. Деньги марафона исчезли, Пальцев тоже… Логика есть?

– Разумеется. Только я не знал, что моей работой из–за спины непосредственного начальства руководит Пальцев.

– Возможно, вас подставили, – устало вздохнул Лущенко. – Сочувствую, Максим Михайлович. Выбраться вам будет не просто.

– Да что за чушь! – вышел из столбняка Амперс. – Горчаков абсолютно не знал, чем занимаются Пальцев и Савченко в "Музе". Он вообще – человек книжный. А уж если кому–то было необходимо прикрытие, то лучшей кандидатура для козла отпущения не найти!

– Кому? – пожал плечами следователь. – Иных уж нет, а те далече. На месте массовка, фигуры второго плана и вы, уважаемые господа.

– Пардон, Гуманитарный фонд научных открытий, который я представляю, более всего пострадал от случившегося. – Амперс с достоинством закурил. Мы разорены, дорогие товарищи.

– А если мне заплатили за соучастие, так где же деньги?! – вскипел Максим. Он стал выворачивать карманы, извлекая оставшиеся от покупок смятые купюры и мелочь.

– Не надо демонстраций, Максим Михайлович. Подумайте лучше, как выйти из трудного, можно сказать, скандального положения. Подозрения в вашей причастности к сговору весьма серьезны.