Истекая потом, Томми-Рэй смотрел в потолок и смеялся. Он не веселился так с позапрошлого лета, когда они с Шоном и Энди ездили в Топангу, где были великолепные волны, и катались на досках часами, наслаждаясь скоростью.

– Я готов, — сказал он, отирая глаза от пота. — Готов и жду. Приди и забери меня, кто бы ты ни был.

Хови казался мертвым. Он лежал на скомканной постели, его глаза были закрыты, зубы стиснуты. Джо-Бет отшатнулась, зажав рот рукой, чтобы не дать волю панике.

– Господи, прости, — сказала она, едва сдерживая рыдания.

Им нельзя даже лежать рядом в одной постели. Ее сон (где они, обнаженные, плыли вместе в теплом море, а их волосы сплелись так, как она хотела бы, чтобы сплелись их тела) был преступлением против законов Бога, И к чему это привело? К катастрофе! Кровь, камни и этот страшный дождь, убивший его во сне.

«О Господи, прости меня!»

Хови открыл глаза так внезапно, что слова молитвы вылетели из ее головы. Вместо них она произнесла его имя:

– Хови? Ты жив?

Он потянулся за очками, лежавшими рядом с кроватью, надел их и лишь тогда заметил ее страх.

– Тебе тоже это снилось, — сказал он.

– Это не похоже на сон. Слишком все было реально. — Она дрожала с ног до головы. — Что мы наделали, Хови?

– Ничего, — сказал он, с трудом проглатывая ком в горле. — Мы не сделали ничего плохого.

– Мама была права. Мне не надо было…

– Прекрати, — сказал он, свесив ноги и поднимаясь. — Мы не сделали ничего плохого.

– Тогда что же это было такое?

– Просто плохой сон.

– Один и тот же у тебя и у меня?

– Может, он не один и тот же.

– Я плыла рядом с тобой. Потом оказалась под землей. Там кричали люди…

– Ну ладно, — сказал он.

– Это тот же сон?

– Да.

– Вот видишь! То, что у нас с тобой… Это неправильно. Может, это дело рук дьявола.

– Ты сама в такое не веришь.

– Я уже не знаю, во что верить, — сказала она. Хови потянулся к ней, но девушка жестом остановила его. — Не надо, Хови. Это нехорошо. Нам нельзя касаться друг друга.

Она направилась к двери.

– Мне пора.

– Но это… это… абсурд, — пробормотал он. Никакие слова не могли ее остановить. Она уже поднимала дверную задвижку.

– Я открою. — Он поспешил к двери. Он не мог подобрать подходящих слов и поэтому молчал. Тишину нарушила Джо-Бет:

– Всего хорошего.

– Ты даже не даешь нам времени подумать.

– Я боюсь, Хови. Ты прав. Я не верю, что это происки дьявола. Но если не дьявол, то кто? Ты можешь ответить?

Джо-Бет едва справлялась с чувствами и задыхалась от сдерживаемых рыданий. При виде ее горя Хови потянулся, чтобы обнять девушку, но то, чего он так желал еще вчера, теперь было запрещено.

– Нет. У меня нет ответа.

Она вышла, оставив его возле двери. Он сосчитал до пяти, заставляя себя стоять на месте, пока она не уйдет. Он знал: то, что произошло сегодня, важнее всего, пережитого им за восемнадцать лет. На счет «пять» он закрыл дверь.

Грилло никогда не слышал такой радости в голосе Абернети. Тот почти повизгивал от восторга, слушая рассказ про обернувшиеся катастрофой поиски Бадди Вэнса.

– Садись писать! — воскликнул Абернети. — Сними номер в отеле за мой счет и начинай немедленно. Я придержу для тебя первую страницу.

Если подобными клише, позаимствованными из второразрядных фильмов, Абернети пытался пробудить в Грилло какие-то чувства, то ему не удалось это сделать. После всего случившегося Грилло будто оцепенел. Но предложение снять номер ему понравилось. В баре, где они с Хочкисом угощали Спилмонта, он обсох, но был уставший и грязный.

– Что за Хочкис? Кто он такой?

– Не знаю.

– Узнай. И еще выясни что-нибудь о прошлом Вэнса. Ты уже съездил к нему домой?

– Дай мне время.

– Ты же в центре событий. Эта твоя тема. Действуй. Грилло, хотя и мелочно, отомстил Абернети, сняв в отеле «Паломо», в Стиллбруке, самый дорогой номер. Он заказал в номер шампанское, фирменный гамбургер и заплатил официанту такие чаевые, что тот даже спросил, не ошибся ли Грилло. После выпивки он чувствовал определенную легкость, а в этом состоянии он любил звонить Тесле. Дома ее не оказалось. Он оставил сообщение на автоответчике, сказал, где его искать. Потом нашел в справочнике телефон Хочкиса и набрал номер. Когда они пили в баре вместе со Спилмонтом, никто ни словом не обмолвился о том, что вышло из расщелины. Грилло не хотел заговаривать первым Спилмонт ни о чем не спросил, и Грилло решил, что лишь он и Хочкис видели это, так как находились близко от расщелины. Теперь он хотел сравнить впечатления, но Хочкиса то ли не было дома, то ли он не снимал трубку.

Поскольку этот источник информации был недоступен, Грилло решил заняться особняком Вэнса. Время приближалось к девяти вечера, но что плохого, если он прогуляется и посмотрит на дом покойного. Можно даже попробовать попасть внутрь, если выпитое шампанское не помешает красноречию Грилло. В некотором смысле время для визита было подходящее. Утром родственники Вэнса, при условии, что им нравится быть в центре внимания (а редким людям это не нравится), начнут тянуть время и выбирать, с кем разговаривать, а с кем нет. Однако сейчас, когда исчезновение Вэнса померкло на фоне новой, еще более страшной трагедии, обитатели дома должны быть сговорчивее.

Грилло быстро пожалел о своем решении идти пешком. Холм оказался круче, чем виделось снизу. К тому же было очень темно. Но имелась и приятная сторона. Грилло не встретил по пути ни души, он в полном одиночестве шел посередине мостовой, любуясь появлявшимися над головой звездами. Он без труда нашел дом Вэнса — дорога упиралась прямо в ворота. Выше Кони-Ай было только небо.

Ворота не охранялись, но были заперты. Тем не менее, сбоку обнаружилась открытая калитка, и Грилло двинулся по тропинке между стволов вечнозеленых деревьев, на которых висели зеленые, желтые и красные лампочки, указывавшие дорогу к главному входу. Дом был огромный, шикарный и в высшей степени экстравагантный, бросавший вызов традициям Гроува. Стиль его не походил ни на псевдосредиземноморский, ни на колониальный, ни на испанский. Никакого модерна или подражания поздней английской готике, и ничего общего со стилем Дикого Запада Особняк напоминал ярмарочный балаган, раскрашенный в те же цвета, что и фонарики на подходе к дому. Окна тоже были обрамлены лампочками, сейчас выключенными. Кони-Ай был словно частью некоего карнавального действа, сросшегося с жизнью Бадди. В доме горел свет. Грилло постучал в дверь, отметив, что попал в объектив видеокамеры. Дверь открыла женщина явно восточной внешности — по-видимому, вьетнамка. Она сообщила, что миссис Вэнс дома. Если гость подождет в холле, она спросит, примет ли его хозяйка. Грилло поблагодарил и вошел.

Внутри дом тоже напоминал храм веселья. Стены холла до последнего дюйма покрывали яркие афиши с изображением всевозможных карнавальных действ: тоннель любви, поезд призраков, карусели, шоу уродцев, шоу борцов, гала-концерты и мистические сеансы. Афиши в большинстве своем были нарисованы грубо — их авторы явно считали, что их творение служит лишь для рекламы и не проживет долго. При ближайшем рассмотрении ощущение того, что они предназначались для толпы, а не для искушенного ценителя, подтвердилось. Вэнс, без сомнений, тоже отдавал себе в этом отчет. Он развесил афиши таким образом, что глаз не задерживался на деталях, а скользил от одного плаката к другому. При всей своей вульгарности выставка была забавной и вызывала улыбку, на что, несомненно, и рассчитывал Вэнс Улыбку, которая исчезла с лица Грилло, когда наверху лестницы появилась миссис Рошель Вэнс.

Никогда в жизни он не видел столь безупречного лица. По мере ее приближения он искал хоть какой-то изъян в этом совершенстве, но так и не нашел. По-видимому, в ее жилах текла карибская кровь, о чем свидетельствовала смуглая кожа. Туго стянутые на затылке волосы подчеркивали выпуклость лба и симметрию бровей. Одета она была в самое простое черное платье, без драгоценностей.