Ну и пускай, решил Эрвин. Разве не говорил он себе двадцать раз, что пора куда-нибудь переезжать, пока он еще молод и полон сил? И разве сейчас не самый подходящий случай? Ведь теперь его будут знать как адвоката, раскрывшего тайну Макферсона, и это дело станет его визитной карточкой. Однако другая часть его — та, что успела привыкнуть к тихой уютной жизни в спокойном городке, — говорила: на до пощадить чужие чувства Если ты обнародуешь такую новость во время фестиваля, тебе здесь больше не жить.

Эрвин расхаживал по кабинету, перебирая в уме доводы, и в конце концов принял решение ничего не решать. По крайней мере, сегодня. Для начала нужно проверить факты и точно установить, признание это или болтовня. Нужно узнать, действительно ли в здешнем водохранилище нашли тело девочки по имени Ребекка Дженкинс, стоял ли возле реки дом и что произошло с его обитателями.

Эрвин снял фотокопию завещания в кабинете у Бетти-Джейн (которую отпустил на день в Портленд повидать мать), запечатал оригинал в конверт и запер в сейф. Сделав это, он сложил копию в несколько раз, положил в карман пиджака и отправился обедать в ресторанчик Китти. Эрвин не был склонен к самоанализу, но, проходя по Мейн-стрит, не мог не чувствовать парадоксальной странности собственного настроения. Убийство, самоубийство, гибель невинных необыкновенно увлекли его. Он не мог припомнить другого дня, когда был бы так доволен жизнью.

Ближе к полудню на лице у Фебы Кобб появилось выражение, с каким кое-кто из пациентов в приемной доктора Пауэлла уже сталкивался и знал, что оно не сулит ничего хорошего. Горе тому, кто подойдет к ее столу для регистрации на пять минут позже, а тем более тому, кто станет оправдываться и придумывать нелепые извинения. Если бы опоздавшего вкатили в приемную на каталке с переломанными костями, Феба и это не сочла бы уважительной причиной.

Как минимум двое из постоянных посетителей прием ной доктора — миссис Конверс, пришедшая за таблетками от давления, и Арнольд Хикок, нуждавшийся в суппозиториях, — знали Фебу достаточно хорошо, чтобы догадываться о причине ее раздражения. И они не ошибались.

Пять с половиной фунтов. Как такое возможно? Три не дели она не брала в рот ни конфет, ни пончиков. Не позволяла себе даже понюхать жареного цыпленка. Как это воз можно — истязать себя, отказывать себе буквально во всем и тем не менее набрать целых пять с половиной фунтов? Или теперь она толстеет от эвервилльского воздуха?

В приемную, держась за живот, вошла Одри Лэйдлоу-

— Мне необходимо видеть доктора Пауэлла, — заявила она с порога.

— Срочно? — За вопросом Фебы, заданным самым не винным тоном, крылась ловушка.

— Да! Очень!

— Тогда вам нужно попросить кого-нибудь отвезти вас в Силвертон, — объявила Феба— Срочная помощь у нас там.

— Не настолько срочно, — огрызнулась Одри.

— Тогда вам придется записаться заранее. — Феба полистала журнал. — Завтра в десять сорок пять. Устроит?

Глаза Одри сузились.

— Завтра? — переспросила она.

Феба вежливо улыбалась и с наслаждением наблюдала, как Одри скрипит зубами от злости. Всего два месяца тому назад худенькая, невротичного склада мисс Лэйдлоу выскочила из приемной со словами «Толстая сучка!», Слова прозвучали достаточно громко, и Феба подумала: ну, погоди.

— Не могли бы вы просто сказать доктору Пауэллу, что я здесь? — осведомилась Одри. — Я уверена, он меня при мет.

— У него пациент, — сказала Феба— Если хотите, садитесь и…

— Это невыносимо! — воскликнула Одри, но выбор был небольшой. В этом раунде победа осталась за Фебой, так что Одри пришлось сесть на стул возле окна, кипя от ярости.

Феба, чтобы скрыть торжество, опустила глаза и принялась снова перебирать почту.

— Где ты была так долго?

Она подняла глаза — Джо, облокотившись на стойку, произнес это еле слышным шепотом. Она окинула взглядом приемную и прочла во всех взорах, устремленных в его широкую спину, один и тот же вопрос о чем этот чернокожий мужчина в заляпанном краской комбинезоне шепчется с замужней женщиной вроде Фебы Кобб?

— Когда ты заканчиваешь? — тихо спросил он ее.

— У тебя краска в волосах.

— Приму душ. Так когда?

— Ты не должен сюда приходить.

Он пожал плечами и улыбнулся. Ах, как он улыбался!

— Около трех, — ответила она

— Отлично.

С тем он и ушел, а она осталась, и все взгляды теперь уст ремились на нее. Она это выдержала. Иначе ее немедленно сочли бы виновной. Так что она мило улыбнулась им в ответ и не отвела глаз до тех пор, пока зрители не потупились. Тог да и только тогда она вернулась к почте, хотя руки у нее вспотели и тряслись еще целый час, зато настроение поднялось. Она даже уделила Одри Лэдлоу пару минут и дала ей что-то от ее диспепсии.

Только Джо удалось это: он явился и переменил привычное течение ее жизни. Все было, конечно, прекрасно, да; но опасно. Рано или поздно Мортон поднимет глаза от своей отбивной и спросит ее, отчего она так сияет. И Феба не сумеет скрыть правду.

— Из-за Джо, — скажет она— Джо Фликера. Ты его знаешь. Ты не можешь его не знать.

— И что с ним такое? — спросит Мортон, и его плотно сжатые губы сожмутся еще плотнее. Он не любит черных.

— Я провожу с ним много времени.

— Какого черта? — опять спросит он. Феба будет смотреть в его лицо, когда-то любимое, и думать о том, как оно успело стать таким мрачным и обрюзгшим. Тем временем он начнет орать: — Я не желаю, чтобы ты трепалась с ниггером!

А она скажет:

— Я с ним не только треплюсь, Мортон. — Да, ей будет приятно это сказать. — Мы целуемся, Мортон, и раздеваемся, и…

— Феба?

Она очнулась от грез и увидела рядом с собой доктора Пауэлла

— О… Прошу прощения.

— Мы закончили. Вы в порядке? Вы что-то раскраснелись.

— Со мной все хорошо, — Она взяла у него карточки и придвинула к нему почту. — Не забудьте про собрание на счет фестиваля.

Он взглянул на часы:

— Сейчас поеду, вот только съем хотя бы сэндвич. Чертов фестиваль. Скорей бы он… Ах да, я направил Одри Лэйдлоу в Сэлем к специалисту.

— Что-то серьезное? Он перебирал письма.

— Возможно, рак.

— О боже!

— Вы закроете?

Так всегда было и будет. Идет человек к врачу пожаловаться, что болит голова, спина или живот, а оказывается, это всё — конец, приехали. Никто сразу не сдается: таблетки, рентгены, уколы. Бывает, что побеждает. Но Феба уже семь лет плюс-минус неделя только и видела, как они гаснут и, что хуже всего, теряют надежду. Под конец у них у всех взгляд становится недоуменный, и в нем появляется обида — как будто кто-то что-то у них отнял, и они тщетно пытаются сообразить, что это такое было. Даже самые добропорядочные христиане, которых она видела по воскресеньям на лужайке перед церковью, где они пели гимны, смотрят с обидой. Бог им раскрывает объятия, а они не хотят к нему; по крайней мере, до тех пор, пока не уладят земные дела.

А вдруг ничего не нужно улаживать? Фебе все чаще казалось, будто все, что происходит с людьми, происходит само собой, безо всяких причин. Нет никаких испытаний, никаких наград; люди просто живут. И так всё и со всем, включая инфаркты и опухоли — они тоже просто часть жизни.

Она находила в этих мыслях странное утешение, создав свою собственную маленькую религию.

Потом появился Джо Фликер — ею наняли красить вестибюль. И построенный Фебой храм рухнул. Это не любовь, сразу сказала она себе. И вообще ничего особенного здесь нет. Он просто нахал: такой своего не упустит, а она купилась, поскольку любит комплименты и летом становится более чувственной, так почему бы и не пофлиртовать? Но прошло немного времени, и флирт перерос в нечто более серьезное, потаенное, и Фебе уже отчаянно не хватало его поцелуев. А когда он ее целовал, так же отчаянно хотелось пойти до конца. Потом она возвращалась домой и видела, что у нее на груди, на животе отпечатывались пятна от краски, и она по часу сидела в ванной и плакала, потому что все это стало и наградой, и испытанием, и наказанием одновременно.