— Мортон, — прошептала она, — ты не посмеешь…

Возле постели уже стояли медсестры и врач, отдававший какие-то команды, но Феба ничего не замечала. Она видела перед собой только застывшее лицо Мортона. Капли слюны, засохшей на подбородке, широко распахнутые глаза. Вид у него был почти такой же, как на пороге ванной, — вне себя от ярости. Эта ярость не утихла, даже когда море, приснившееся ему, сомкнуло волны над его головой.

Одна из сестер взяла Фебу за руку и осторожно повела прочь от кровати.

— Боюсь, у него не выдержало сердце, — пробормотала сестра, пытаясь ее утешить.

Но Феба лучше знала, что произошло. Этот дурак захлебнулся.

На исходе дня всегда наступал момент, когда город погружался в синие сумерки, а на горе солнце еще продолжало сиять во всей красе. Оттуда Эвервилль казался городом-призраком, притаившимся в тени горы. То, что минуту назад было прочным, становилось почти бесплотным. Люди вдруг переставали узнавать собственных соседей; дети, которым было прекрасно известно, что никто не прячется за оградой и не ползет за мусорными баками, начинали в том сомневаться.

В этот последний час перед закатом, пока еще не включились уличные фонари и светильники над дверями домов, все становилось ненадежным. В городе, погруженном в сомнения, призрачные души бродили по призрачным улицам и думали, что вся жизнь — это короткий сон, способный погаснуть, как пламя свечки, от первого порыва ветра.

Сет Ланди любил этот час больше всего. Больше, чем пол ночь или тот промежуток перед рассветом, когда луна уже села, а там, где вот-вот должно взойти солнце, на небе пробивалась серенькая полоска. Этот час был для него лучшим.

Сет стоял на городской площади, глядя, как на вершине горы гаснет последний отблеск света, и слушал звон молоточков — в такое ненадежное время он всегда слышался громко. Вдруг из сумерек вынырнул человек, понравившийся Сету с первого взгляда. Он подошел к Ланди и спросил:

— Что ты слышишь?

Раньше подобный вопрос Сету задавали лишь врачи. Но этот человек не был врачом.

— Мне слышно, как ангелы стучат молоточками по той стороне неба, — сказал он. Почему бы не ответить честно?

— Меня зовут Оуэн Будденбаум, — представился человек, подойдя ближе, и Сет уловил в его дыхании запах бренди. — Нельзя ли узнать, как зовут тебя?

— Сет Ланди.

Оуэн Будденбаум подошел еще ближе. А потом, пока го род в сомнении замер вокруг них, поцеловал Сета в губы. Никто никогда раньше не целовал Сета, но он всем сердцем, всем нутром, всей душой почувствовал правильность этого поцелуя.

— Послушаем молоточки вместе? — спросил Оуэн Будденбаум. — Или пойдем и сами постучим?

— Сами постучим, — еле слышно отозвался Сет.

— Прекрасно, — кивнул Будденбаум. — Сами так сами.

Несмотря на поздний звонок Грилло и возню с Люсьеном, Тесла проснулась рано — достаточно рано, чтобы послушать пение птиц, пока его не заглушил шум движения на Мелроуз и Санта-Монике. В кухне на полках было пусто, так что она отправилась в кафе на первом этаже Центра здоровья на Санта-Монике, открывавшееся на радость местным мазохистам в пять утра. Там она купила для себя и для гостя кофе, фруктов и горячих булочек с отрубями.

— Не хочу, чтобы ты с ним трахалась, — напомнил Рауль, когда она возвращалась к себе в квартиру. — Мы договорились: пока мы вместе, никакого секса.

— Может быть, Рауль, мы теперь до смерти вместе, — ответила Тесла, — и, черт меня подери, я не собираюсь все время жить монахиней. Тем более что времени у меня, воз можно, почти не осталось.

— Надо же, какие у нас сегодня грустные мысли.

— Слушай, ведь обезьяны любят секс В зоопарке они только сексом и занимаются.

— Пошла ты на хрен, Бомбек.

— Вот спасибо, именно это мне и нужно. А ты недоволен. Значит, не станешь возражать, если я займусь самоудовлетворением?

— Без комментариев.

— Я решила переспать с Люсьеном, Рауль. Так что привыкай к этой мысли заранее.

— Шлюха.

— Обезьяна.

Когда она вошла в квартиру, Люсьен уже успел принять душ и сидел на солнышке на балконе. В шкафу он нашел себе кое-что из старых вещей Теслы: латаные джинсы года этак шестьдесят восьмого и кожаный жилет, который сидел на нем лучше, чем в свое время на Тесле.

«Ах, молодость, молодость», — подумала она, глядя, как легко он оправился после ночных излишеств.

Румяный и улыбающийся, он поднялся, чтобы помочь ей разобрать пакет, и позавтракал с завидным аппетитом.

— Я чувствую себя дураком после вчерашнего, — сказал он. — Никогда меня не рвало. Впрочем, я и водки никогда не пил — Он бросил на нее косой взгляд. — Ты учишь меня плохому. Кейт говорит если хочешь, чтобы твое тело стало сосудом для Бесконечного, нужно держать его в чистоте.

— Ну и слова. Сосуд для Бесконечного. Что именно это значит?

— Ну… это значит… понимаешь, мы сделаны из того же материала, из чего и звезды. Ну и… Нужно только открыть душу… И Бесконечное… Ну, ты понимаешь. Все соединяется в одно, и поток льется через нас

— «Прошлое, будущее и миг сна между ними — составляют единый мир, живущий одним бесконечным днем».

Люсьен оторопел

— Откуда это? — спросил он про цитату.

— Никогда не слышал? Мне это сказал… — Тесла замолчала, припоминая. — То ли Флетчер, то ли Киссун.

— Кто такой Киссун? — спросил Люсьен.

— Я не хочу о нем говорить, — ответила она.

В жизни у Теслы имелось немного воспоминаний, которые она старалась не ворошить, и Киссун, несомненно, был одним из них.

— Расскажи про него, когда будешь в настроении, — попросил Люсьен. — Хочу знать все, что знаешь ты.

— Ты будешь разочарован. Он накрыл ее руку своей.

— Пожалуйста. Я серьезно.

Она услышала, как обезьяна у нее в мозгах издала звук, изображающий рвоту, и не смогла удержать улыбки.

— Что тут смешного? — удивился Люсьен, несколько уязвленный.

— Ничего, — сказала она. — Не будь таким обидчивым. Терпеть не могу обидчивых мужчин.

В семь тридцать они покинули дом и долго ехали на се вер вдоль побережья. То ли Тесла, то ли Рауль, то ли оба совместными усилиями выработали фантастическую способность чуять полицейских, и там, где им не грозила встреча со стражами порядка, Тесла выжимала сто и сто десять. К вечеру в среду они пересекли границу штата, а около десяти решили, что на сегодня хватит. Остановились в мотеле — одна комната, одна кровать. Что это означает, было ясно.

Люсьен отправился за едой, а Тесла позвонила Грилло. Грилло звонку обрадовался. Разговор с Хови не получился, пожаловался он и сказал, что ей, возможно, стоит тоже позвонить Катцам — подтвердить, что дело и впрямь серьезное.

— А куда, черт возьми, подевался Д'Амур? — поинтересовалась Тесла. — Мне казалось, присматривать за ними дол жен он.

— Хочешь знать мое мнение? — сказал Грилло.

— Ну?

— Его больше нет.

— Что?

— Он напал на какой-то серьезный след. Он не говорил, в чем дело. А потом просто не вышел на связь.

Эта новость поразила Теслу. Дружеских отношений с Д'Амуром у нее не было, после Гроува они виделись только раз, когда пути странствий привели Теслу в Нью-Йорк. Но он прикрывал тылы, будучи знатоком эзотерики, и Тесла привыкла к тому, что он присутствует в жизни. Теперь оказалось, что прикрытия нет. И если проиграл Д'Амур, который вел свою войну пятнадцать лет, который имел все средства защиты (включая несколько татуировок), то на что надеяться Тесле? Не на что.

Люсьен, слава богу, не принял всерьез ее слова насчет обидчивости. Едва увидев лицо Теслы, он сразу понял: что-то случилось. Он осторожно спросил, в чем дело, и она ответила Он принялся ее успокаивать, но она ясно дала понять, что слова ей не нужны, так что он коснулся ее раз-другой, потом поцеловал, а вскоре они оказались в постели. Люсьен предупредил, что опыт у него небольшой и ей не стоит рас считывать на многое.