— Вчера у меня была гостья, — сказала она. Гарри не помнил, чтобы она когда-нибудь так волновалась. — Она прошла прямо через окно и уселась передо мной.

— Кто она?

— Она сказала, что ее зовут Лентяйка Сьюзан. По край ней мере, сначала. Потом она изменила имя, а возможно и пол, назвавшись Молотобойцем…

— И Петром Кочевником.

— Это то самое?

— Боюсь, что да.

— То, что убило Гесса?

— И не только его. Что ему было нужно?

— Чего им всегда нужно? Кукарекал. Оставил кучу на полу. И просил напомнить тебе…

— Что именно?

Норма вздохнула:

— Ну… Он начал говорить о том, что скоро придет дьявол и нас всех распнут за то, что мы делаем. Преподал мне краткий курс теории распятия. Потом сказал: «Передай Д'Амуру…»

— Кажется, догадываюсь. «Я есть ты, а ты есть любовь…»

— Вот именно.

— А потом?

— Ничего. Он сказал, что у меня красивые глаза, и они еще красивее оттого, что бесполезны. Потом исчез. А запах дерьма до сих пор стоит.

— Мне очень жаль, Норма.

— Все в порядке. У меня есть вентилятор.

— Нет. Я про эту историю.

— Знаешь что, Гарри? Это навело меня на мысль.

— О чем?

— О нашем разговоре на крыше.

— Я сам его вспоминаю.

— Я не говорю, что ошибалась. Мир меняется, и он должен измениться, и это случится скоро. Но эта Лентяйка Сьюзан… — Норма замолчала, потом нашла слово: — Это гнусно.

Гарри молчал.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — продолжала Норма. — Ты думаешь: неужели старая корова изменила свое мнение?

— Нет, Норма.

— Да, Гарри. Я уже не знаю.

— Не говори, что он свел тебя с ума.

— Поздновато. — К Норме понемногу возвращалось чувство юмора. — Но эти демоны» Откуда в них столько дерьма?

— Потому что они хотят заполнить им весь мир.

— Дерьмо.

— Дерьмо.

Они поговорили еще немного, потом Гарри сказал, что ему пора.

— Ты куда? — спросила Норма.

— В горы. Поглядеть на дьявола лицом к лицу.

Через час после разговора он карабкался вверх сквозь густую чащу и, несмотря на все ужасы последних недель — смерть Теда, избиение Заим-Карасофия, убийство Марии Назарено, — испытывал облегчение от того, что все движется к концу.

Он вспомнил картину Теда «Д'Амур на Уикофф-стрит» и черную змею у себя под ногой. Как все просто. Демон корчится, молит о пощаде, а потом исчезает.

Так бывает только в сказках. Что бы там ни говорила девочка на перекрестке (листья на дереве историй), он не ждал счастливого конца.

Несмотря на призывы Ларри Глодоски, в его доме собралось только четверо музыкантов из оркестра: Билл Уэйтс, Стив Олстед, Денни Джипе и Чес Рейдлингер. Ларри налил всем виски и изложил свою версию событий.

— Происходит какое-то психическое воздействие, — закончил он. — Может, через воду или какой-нибудь газ.

— Надеюсь, что не через виски, — сказал Билл.

— Это не шутки. Нам всем грозит катастрофа.

— Что вы видели? — спросил Джипе.

— Женщин, — ответил Олстед.

— И свет, — добавил Рейдлингер.

— Что они хотели, то мы и увидели, — сказал Ларри.

— Кто «они»? — спросил Уэйтс. — В тарелки я не верю, в призраков тоже, так кто же они? Пойми, Ларри, я не имею в виду, что ты спятил. Я ведь и сам это видел. Но нужно знать, против чего мы боремся.

— Мы не узнаем это, сидя здесь, — заметил Олстед.

— Надо пойти и посмотреть.

— И с чем мы пойдем? — осведомился Уэйтс — С барабанами и трубами?

Тут в дверях появился Босли Каухик: он жаждал принять участие в собрании. Он узнал о нем от сестры, которая дружила с женой Олстеда Ребеккой. Никому из музыкантов Босли не нравился, но при недостатке сил и он мог пригодиться. И, надо отдать ему должное, Босли постарался обуздать свое рвение и вставил лишь несколько замечаний о том, что го род нуждается в защите от дьявольских сил и что он готов умереть, защищая его.

Это само собой вывело разговор на тему оружия, и ре шить эту проблему оказалось довольно легко. Шурин Джипса с детства был неравнодушен к тому, что называл «стреляющими палками», и они реквизировали весь его небольшой арсенал. Ларри пригласил хозяина ружей поучаствовать в деле, но шурин ответил, что болен и будет им только мешать. Но если понадобится еще оружие, он с радостью укажет, где его найти.

Потом они пошли в бар Хэмрика и спрыснули начало предприятия скотчем, хотя Рейдлингер возражал. Он спрашивал: разве они хотят напиться, а потом разойтись по домам и спокойно уснуть? Но его голос быстро заглушили. Да же Босли был не против стаканчика виски.

— Они ничего не знают! — драматически воскликнул он, окидывая взглядом полный бар.

— На самом деле, Босли, — ответил Билл Уэйтс, — никто не уверен в том, что видел. Спроси их, что случилось сегодня днем, и все дадут разные ответы.

— Так и действует дьявол, мистер Уэйтс — Босли не удержался от проповеди. — Он хочет, чтобы мы спорили. А пока мы спорим, он делает свое дело.

— И какое это дело?

— Хватит, Билл, — сказал Чес. — Давайте сядем.

— Нет. — Босли оседлал своего любимого конька. — Это законный вопрос.

— Тогда ответь на него.

— То самое дело, какое дьявол делает с незапамятных времен, — заявил Босли. Пока он говорил, Олстед сунул ему в руки второй стакан, и Босли, едва осознавая это, залпом осушил виски. — Он хочет отвратить нас от Бога.

— Я давно отвратился, — отозвался Билл.

— Господь воздаст вам за это.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— Ладно, Босли, успокойтесь, — промолвил Олстед. — Лучше выпьем еще.

Пуля, застрявшая в черепе у Будденбаума, ничуть не уме рила его ярость.

— Они самые неблагодарные, лицемерные, гнусные, тупые сукины сыны с цыплячьими мозгами, каких видел свет! — вопил он, колотя себя по заживающей голове. — «Ах, Оуэн, устрой для нас представление! Какое-нибудь хорошенькое убийство. Маленькое представление. Что-нибудь такое, с детьми. Что-нибудь с христианами». — Он повернулся к Сету, который большую часть монолога, длившегося почти полчаса, стоял у окна и глядел на перекресток. — И я хоть раз сказал им «нет»?

— Думаю, ни разу, — ответил Сет.

— Верно! Им вечно мало. Хотите увидеть смерть президента? Нет проблем. Желаете парочку массовых убийств?

Пожалуйста. Все, что ни просили, я им предоставил. Все! — Он яростно ткнул пальцем в рану. — И вот, едва я чуть-чуть ошибся, они бросают меня и бегут за этой сучкой Бомбек.

«Ладно, Оуэн, пока Мы должны рассказать ей о дереве историй».

Он посмотрел на Сета, все так же стоявшего у окна.

— Я вижу вопрос на твоем лице, — отметил Будденбаум.

— А я на твоем — кровь.

— Между нами что-то изменилось?

— Да, — просто сказал Сет. — Я каждую минуту думаю о тебе по-разному.

— И что ты думаешь в эту минуту?

— Я думаю, нам нужно начать сначала. Хочу, чтобы ты подошел ко мне вечером, а я рассказал тебе про ангелов. — Он помолчал. — Хочу, чтобы у меня опять были ангелы.

— Я у тебя их отнял, ты это имеешь в виду?

— Я сам тебе их отдал.

— Вопрос.

— Что?

— У тебя на лице вопрос.

— Да. Я хотел узнать о дереве историй.

— Это не дерево, — покачал головой Оуэн. — Это просто слово, придуманное каким-то паршивым поэтом.

— И что оно означает?

Оуэн немного успокоился и сел у стены возле окна, из которого он выпал два дня назад.

— Ну… Оно означает, что истории вырастают из семян. Расцветают, дают плоды и съедаются нами. Потом семена выходят из нас.

— Назад в землю?

— Назад в землю.

— Снова и снова. Будденбаум вздохнул:

— Да. Снова и снова. С нами или без нас.

— Не «без нас», Оуэн. Без тебя. — В словах Сета не было обвинения, только печаль. Будденбаум хотел что-то сказать.

но юноша остановил его: — Я ухожу, Оуэн. А ты иди куда хочешь. Без меня.