Консультант-рецензент рукопись отверг, разобрав для примера образ Александрова: «Он получился у вас малоубедительным. Сначала этот человек был бракоделом, потом стал выпускать продукцию хорошего качества и… изменять жене. Два последних явления несовместимы. Где же логика? А ведь тут кульминационный пункт всего повествования. Что такое кульминационный пункт, читайте в статьях С. Антонова…»
Самобичевание продолжалось. И через некоторое время Арсений Полтинников подверг уничтожающему разбору, действуя по принципу «я тебя породил, я и убью», роман «Вчера говорила — навек полюбила…» В. Шерхебеля, мужа сестры. На этот раз огонь был направлен против Сидоровой, которая непонятна до самой развязки. Попутно консультант дал ценный совет, где читать о развязке.
Свое произведение Арсений Полтинников помнил наизусть и громил со знанием дела. В издательстве о нем говорили как о человеке очень требовательном:
— Ох и строг у нас этот Арсений! Халтуры не пропустит. Ему попадись!..
А когда к Полтинникову забегали коллеги, он поднимал глаза от рукописи и тоном уставшего борца говорил:
— Да вот опять читаю! Пишут тут всякое, черт возьми, а ты разбирайся…
Однажды случилось непредвиденное: Полтинников вдруг заболел. Проснулся и почувствовал, что встать не может. А рукопись он накануне отправил в издательство, снова переменив папку, название, автора и обратный адрес.
Остановить ничего было нельзя. И роман попал к другому консультанту. Тот прочитал и высказался… положительно.
— Правда, тут есть разные недоработки, — добавил он в разговоре с директором издательства. — Автору нужен взыскательный редактор. Предлагаю Арсения Полтинникова…
— Полтинникова? — переспросил директор. — А это идея! У него рука твердая. Он вытащит!
Когда Полтинников после болезни вернулся в издательство, то попросил дать ему прочитать рукопись. А «прочитав», неумолимо отклонил. Недрогнувшей, твердой рукой.
— Разве можно давать путевку в жизнь произведениям слабым, сырым? Нет, — сказал он. — Надо бороться за качество литературы. В общем — я поговорю с автором…
Слава о взыскательном и принципиальном консультанте-рецензенте росла. И вскоре она укрепилась настолько, что к Полтинникову неожиданно обратился сам создатель «Таежных зарослей». Маститый писатель просил прочитать его новую рукопись.
Полтинников входил в литературу. Боком, но входил.
Сказка о Самоварове
Самоваров был на две головы выше окружающих. Как в прямом, так и в переносном смысле. Он был очень высокого роста и занимал должность управляющего трестом.
Дела в тресте шли неважно. И прежде всего по той причине, что Самоваров никому не доверял. Что бы ни требовалось сделать, какой бы вопрос ни возник — спецовки ли купить или в мастерских новый вентилятор поставить, — все мог решить и разрешить только он, Самоваров.
А раз так, то нижестоящие начальники ничего не решали и не разрешали. И про каждого из них говорили: «Это что? Пустое место».
Зато как на их фоне выделялся Самоваров!
Приезжает он на стройку, а люди к нему с жалобой:
— Товарищ Самоваров, у нас в общежитии бачка для кипяченой воды нет.
— Безобразие! — звенящим басом говорит Самоваров. — Сколько вам нужно? Штук пять хватит?
И обращается к своему помощнику, который на шаг сзади держится:
— Вернемся в трест — напомните мне. Распоряжусь. Помощник записывает.
Или еще жалоба:
— Товарищ Самоваров, нам премию не выплатили. Самоваров смеется:
— А хорошо вы работали?
— Хорошо.
— Добре. Всех премирую!
И опять к своему помощнику повертывается и этак небрежно говорит:
— Напомните мне…
А иногда Самоваров возьмет и неожиданно подойдет к рабочему.
— Что невесел, братец? — спрашивает.
— А чего ж тут веселиться? — отвечает тот. — Струмент плохой, все время ломается. Матерьял не вовремя подают. Разве норму тут выполнишь? Сколько прораба ни просили, ничего не решает.
Самоваров хлопает своего собеседника по плечу:
— Не решает, говоришь? Струмент, говоришь? Матерьял, говоришь? Считай, что решили!
И кидает помощнику:
— Напомните мне.
А дела в тресте тем временем хромали больше и больше. Прослышал об этом начальник, который выше Самоварова, и приехал посмотреть, что и как. Ходил, с людьми говорил, узнал, в чем корень бед, и сказал:
— Товарищ Самоваров, мы издадим приказ о вашем освобождении… Вы не соответствуете.
И, повернувшись к помощнику, который его сопровождал, добавил:
— Напомните мне.
Угрюмов в беспокойстве
Это очень походило на сцену из детективного фильма.
…Автомобиль марки «Волга», в котором ехали председатель постройкома Угрюмов и заместитель начальника УРСа Шлепок, остановился на опушке леса.
— Пройдемся, — холодно сказал Угрюмов своему спутнику.
Оба вышли из машины, несколько минут молчали, потом Угрюмов строго спросил:
— Итак, Шлепок, ты не помнишь?..
— Не помню.
— Подумай лучше… Где это было? Кто это мог сделать? Мы уже объехали четыре магазина…
— Так их еще несколько, — извиняющимся тоном сказал Шлепок. — И на этом берегу, и на том, и в поселке. Расстояния…
— Расстояния пусть тебя не смущают, — раздраженно-наставительно заметил Угрюмов. — Поезжай хоть за тысячу километров, а узнай… Сейчас приедем в город, я сойду, а ты — дальше. Вечером заедешь ко мне и скажешь результат…
Результата пришлось ждать долго. Весь вечер Угрюмов простоял у окна: смотрел, не покажутся ли на дороге огни «Волги». Но огней видно не было. За окном лежала темная, тихая осенняя ночь.
«Волга» вернулась только к десяти.
— Нашел? — нетерпеливо выкрикнул Угрюмов, обращаясь к Шлепку.
Шлепок отрицательно покачал головой.
— И никто ничего не мог подсказать?
— Никто. Ничего.
— Ну, а сам-то ты, черт возьми, так и не можешь вспомнить, кому поручал…
— Нет. Мало ли дел каждый день. Мотаешься туда-сюда, а ведь это полгода назад было…
— Тогда вот что: я отдаю тебе сто двадцать рублей новыми, что равно тысяче двумстам старыми, и девай их куда хочешь…
— А куда я их дену, на какой счет? Нет, денег я принять не могу…
Председатель постройкома Угрюмов переживал тяжелые минуты: он не знал, куда внести 120 рублей.
Полгода назад он переехал в новую квартиру. Попросил Шлепка «организовать что-нибудь из мебели». Заместитель начальника УРСа тут же распорядился, и на квартиру Угрюмова доставили 12 стульев.
Кто доставлял, Угрюмов не знает, он не видел, был на работе. Не помнит этого и Шлепок: то ли с базы брали, то ли из магазина какого. Он, Шлепок, только «команду подал», исполняли другие. А кто? Может, эти люди сейчас уже не работают… Во всяком случае, куда приходовать 120 рублей — неизвестно.
Тревоги бы не возникло, если бы Угрюмов не получил трех анонимных писем одинакового содержания: «Ув. тов. Угрюмов! Как поживают 12 стульев? Не колют ли в сиденье, ибо вами за них не уплачено. Ответ просим дать на профсоюзной отчетно-выборной конференции».
Угрюмов представил себе зал конференции, много народу. Он, Угрюмов, говорит о достижениях коллектива, а где-то в партере или на балконе сидит автор анонимки и пишет письмо в президиум…
Ночь Угрюмов не спал. Утром вызвал врача. Врач измерил давление и сказал:
— В общем не очень хорошо, но и страшного ничего нет. Если хотите, дам больничный лист.
— Дайте, — попросил Угрюмов. — Голова у меня прямо разрывается.
Когда врач ушел, Угрюмов снял с головы компресс, вытерся полотенцем, попрыскался одеколоном, причесался и стал звонить по телефону своему заместителю:
— Вася, я заболел. Доклад будешь делать ты…
Потом Угрюмов снова переживал. Конференция уже шла. Угрюмов шагал по комнате из угла в угол и уговаривал себя: «Ну, если бы кто о стульях сказал или записку написал, то Вася позвонил бы мне… А может, не хочет расстраивать больного? Все может быть…»
