— А Красикову зачем? Она же действительно лучшая. План выполняет, правила движения не нарушает.
Силуянов усмехнулся:
— А правила поведения? Ты где-нибудь еще такую склочницу встречал? Мне каждый день ее письма из райкомов-обкомов пересылают. Люди ревут от нее. Ей-богу, худшего человека я не видал, поэтому я согласен с тобой, что она лучшая.
Директор треста и завкадрами работали быстро, легко. Словом, приказ они выполнили играючи. И дома Силуянов радостно доложил супруге:
— Ну, наконец я избавился от всех мерзавцев! Пусть-ка с ними этот Филипчук из «Троллейбуса» поработает. Пусть знамя в соревновании завоюет!
До знамени Филипчуку было действительно далеко. Новый вид транспорта в городе Кашкине вел себя несколько странно. Троллейбусы почему-то отклонялись от маршрута и неожиданно сворачивали на те улицы, где никаких проводов не висело. Иногда они подолгу задерживались у «Гастронома», а дальше ехали вообще без остановок, пренебрегая даже красным светом. А одна из машин пыталась выйти в рейс на трех колесах…
Городская газета подвергла трест сокрушительной критике, напечатав корреспонденцию под недвусмысленным названием «Кто завалил троллейбус?». В корреспонденции говорилось, что Сериков пьет, Беликов опаздывает на работу, Желтиков хулиганит, Рыжиков сшибает столбы, а Красикова развела между ними склоку…
В общем, положение в тресте «Троллейбус» было нездоровым.
В ответственных кругах поговаривали, что Филипчука снимут. И это произошло.
Однажды Силуянов вернулся домой таким, что жена его просто не узнала. Она не увидела обычной, очень самодовольной улыбки супруга. Улыбки не было, больше того — на муже не было лица. Ничего не было. Был какой-то блин.
— Что с тобой? — спросила она.
— Ничего, — ответил блин. — На мое место назначили Филипчука.
— А тебя куда же послали?
— Меня? В «Троллейбус»… Как лучшего. Сказали: «Расхлебывай».
Сорок минут
На белой двери кабинета висела стеклянная табличка: «Принимает зубной врач Шурикова».
Учитель местной школы Якунин смотрел на эту табличку уже сорок минут. Он пришел в поликлинику тогда, когда ему был назначен прием: ровно в 9.00.
И в 9.00 он попал бы к врачу, если бы перед самым его носом в кабинет не прошмыгнула нагловатая златокудрая девица.
— У меня талончика нет, — сказала она Якунину, — но мне только на секунду — десну прижечь.
И вот уже сорок минут «прижигает»!
Талончик златокудрой девице был не нужен: она, как заключил Якунин, оказалась приятельницей Шуриковой. Через неприкрытую дверь до него доносилась их непринужденная болтовня.
Беседа врача с пациенткой охватывала самый широкий круг вопросов: где купить нейлоновые бигуди, на ком женился знаменитый киноартист, что подарить золовке на день рождения, какой пылесос наиболее надежен и долговечен.
Якунин нервничал. И не потому, что был нетерпеливым человеком: на 10 часов у него была условлена встреча с одним из родителей.
На встречу он, конечно, опоздал. На сорок минут.
Все это время родитель скучал в учительской и мысленно ругал педагога:
«Ах этот Якунин! А еще детей учит точности».
Родитель работал управляющим домами. В 11.00 у него прием.
В одиннадцать в домоуправление пришел жилец — бухгалтер одного завода: ему крайне срочно потребовалась справка.
Бухгалтер ждал сорок минут. Досадливо качал головой и бормотал про себя:
— Ах этот управдом! Час приемный, а его нет…
В то же время в бухгалтерии завода томился заведующий складом:
— И где этот бухгалтер? Сам ведь сказал, когда прийти накладные подписать. И вот уже сорок минут…
В свою очередь заведующего складом вовсю проклинал шофер «Автотреста»: занарядил машину и не грузит. Сорокаминутный простой.
Часы и минуты у шофера были расписаны, и согласно путевому листу он должен был уже выполнять следующее задание — перевезти груз для ателье мод № 13.
…Окончив работу в поликлинике, зубной врач Шурикова приехала в ателье № 13. Но закройщицы Никитиной, которая назначила примерку пальто, на месте не оказалось. Шурикова ждала сорок минут и наконец подняла скандал:
— Скажите, администратор, где же Никитина? Сколько можно сидеть тут у вас?
— Я же вам сказала: она уехала за товаром, но задержалась из-за машины. Машина опоздала, понимаете? Ругайте «Автотрест».
— Машина меня не интересует! — отрезала Шурикова. — Я пришла, когда назначили. А у вас тут непорядок и разболтанность! Дайте жалобную книгу!
Посоветовались
Иван Сергеевич Хоботов вызвал к себе в кабинет заведующего отделом строительства Акишина, для приличия справился о здоровье, спросил, как идут дела, а потом сказал:
— Вот что, Акишин, наш райкомбинат просит разрешения построить кирпичную трубу. Как вы думаете?
— Труба, она всегда… — неопределенно ответил Акишин.
— Ха-ха! Что всегда? — рассмеялся Хоботов. — Ты хочешь сказать — дымит, да? Но кроме этого она имеет еще кое-какое значение. Товарищи из райкомбината говорят, что это необходимо для расширения производства и для удовлетворения постоянно растущих…
Акишин оживился и продолжил:
— …потребностей населения.
— Вот именно!
— Значит, у вас такое мнение?
— Да, да. Подработайте это дело, посоветуйтесь, разрешать или не разрешать. Вопрос ясный. И документики подготовьте. Распоряжение и так далее.
Едва покинув кабинет Хоботова, Акишин пригласил к себе заведующего подотделом Унзеренко.
— Вот так, понимаешь. Вопрос о трубе. Посоветуйтесь с нижестоящими. И подготовьте бумажку.
— А наверху какое мнение? — полюбопытствовал Унзеренко.
Акишин усмехнулся:
— Ну как вы думаете? Для развития производства и так далее…
— Понятно, понятно, — сказал Унзеренко. Он отлично знал, что Акишин своими словами не говорит…
Знал это и заведующий подподотделом Помидорис, когда его позвал к себе заведующий подотделом Унзеренко.
— Посоветоваться с вами хочу. Насчет трубы…
— В каком смысле?
— Да в том, что ее, наверно, надо строить. Есть такое мнение…
Самой нижней инстанцией был заведующий подподподотделом Капелькин.
Капелькин, с которым уже никто не советовался, должен был составить проект распоряжения и пустить его вверх по всем ступенькам.
Так родилось распоряжение «Строить!».
Завизировав его, Капелькин отнес документ Помидорису.
Помидорис прочитал бумагу и серьезно сказал:
— Ага, значит, снизу поддерживают? — и расписался.
Потом на распоряжении появились подписи Унзеренко и Акишина.
Но когда дело дошло до Хоботова, то он задумался.
— А стоит ли строить, Акишин? А? Вы продумали?
— Продумали… вообще… — нетвердым голосом ответил Акишин.
— А вы не полагаете, что это испортит пейзаж города?
— Полагаем, — на всякий случай сказал Акишин.
— Не кажется ли вам, что задымленность большая будет?
— Кажется! Кажется! — уловив ход мыслей Хоботова, воскликнул Акишин.
— Тогда так: посоветуйтесь еще с нижестоящими и подготовьте документик…
Акишин советовался с Унзеренко, Унзеренко — с Помидорисом, бумажка вернулась в первую инстанцию — к Капелькину.
А Капелькину уже сообщили, что сказал «сам»: «Пейзаж… задымленность…» Решение ясное: «В строительстве отказать».
И снова проект распоряжения пополз вверх, обрастая визами.
И снова Хоботов его не подписал.
— Значит, отказать, говоришь, Акишин?
— Отказать, Иван Сергеевич.
— А все-таки для удовлетворения растущих…
— Так-то это так, но мы тут посоветовались.
— С кем же вы советовались?
— Я с Унзеренко, Унзеренко с Помидорисом, Помидорис с Капелькиным…
— Ага, значит, Капелькин готовил этот документ? — строго спросил Хоботов, постучав пальцами по столу. — А не кажется ли вам, товарищ Акишин, что этого Капелькина надо уволить и взять на его место более крепкого товарища?
